— Тут другая бумага есть... В ней он называется Илиасом.
«Погоди-погоди, — насторожился Веселицкий, который знал Илиаса в лицо. Он быстро пробежал глазами по измятому листу. Ордер был знаком: он лично вручил его Илиасу перед отправлением в ногайские орды. — Не иначе шпион!..»
— Ким сен? — крикнул он всаднику, державшемуся довольно уверенно.
— Тинай-ага.
— Сен русча лаф этесизми?
— Бар.
— Где взял ордер?
— Ил нас дал.
— Он в орде?
— Да, ещё вчера видел его... Вчера и дал.
— Почему сам не приехал?
— Совет постановил послать меня.
— Какой совет?
— Мурзы и аги Едисанской и Буджакской орд держали вчера совет и прислали меня с просительным письмом к паше.
«Неужто отторгаться решили?» — мелькнуло у Веселицкого.
Он вытянул вперёд руку:
— Где письмо?
— Мурзы сказали передать в руки паше.
— Так его же ещё перевести надо!.. Его сиятельство по-вашему не понимает.
Тинай-ага оказался смел и упрям.
— Мурзы сказали передать в руки паше! — повторил он.
— Хорошо... Слезай с коня... Пошли! Я доложу его сиятельству.
Панин завтракал в своей палатке, трапезу прерывать не стал, и Веселицкому пришлось прождать около четверти часа. Когда генерал вышел из палатки, Тинай-ага с поклоном протянул письмо.
Панин повертел письмо в руках, отдал пришедшему вместе с Веселицким переводчику Дементьеву:
— Ну-ка прочитай.
Дементьев распечатал послание, быстро, прямо с листа стал громко переводить.
«Яко вы татар сожалеете, — писали мурзы Панину, — и в настоящую войну невиновными признавая, их поражать и разорять не позволяете, ожидая взаимного и с нашей стороны поведения, с общего согласия постановили: чтоб обитаемую нами ныне землю впусте оставить, а нам со всеми татарами в Крым перейти, ибо, какой между Россией и турками мир последует, отгадать нельзя. А ежели нам сию доверенность не сделают и в Крым идти не позволят, то мы всё татарское конное воинство, простирающееся числом более ста тысяч, до последнего человека помрём...»
Панин недоумённо посмотрел на агу — он, как и Веселицкий, думал, что это уведомление об отторжении от Порты, — заворчал гнусаво:
— Ишь чего задумали, сволочи. Пустить в Крым... Проще козла в огород пустить — дешевле станет...
Опасения командующего были небезосновательны: вся армия стояла у Бендер — границы империи прикрывались лишь небольшим числом гарнизонов и фактически были открыты для нападения. Он боялся, что переменчивые в своих настроениях ногайцы нарушат обязательство, раздумают идти в Крым и вторгнуться — все сто тысяч! — в российские пределы. Тогда разорение и беды будут неописуемы.
Словно прочитав мысли командующего, Веселицкий заметил негромко:
— Прежде чем их пропускать — семь раз подумать надобно... Только ведь и у них своя правда есть: турок-то боятся справедливо, а каковой мир мы подпишем с Портой — неведомо.
Панин недовольно ответил:
— Вы что, указ Совета не читали?.. По миру Крым должен быть вольным. И будет таковым!
— Обстоятельства могут измениться, — уклончиво возразил Веселицкий. — Но оставлять их здесь тоже опасно. Озлобленные отказом, они могут с удвоенной яростью наброситься на наше войско, чем крайне затруднят осаду Бендер... А коль в Крым сами прорвутся — как потом о протекции говорить?.. К тому же армию поставим в тяжёлое положение — все коммуникации у них на виду будут. А на корпус генерал-поручика Берга, судя по его последним рапортам, положиться нельзя...
В середине мая Берг совершил очередной поход на Крым. На этот раз он миновал Чонгар и подошёл к Ор-Капу. Татары попытались конной атакой опрокинуть авангард генерал-майора Романиуса, но, потеряв до ста человек убитыми, вернулись в крепость.
22 июля несколько казаков из отряда обер-квартирмейстера Дьячкова подскакали поближе к крепости и метнули дротик, к которому было привязано письмо Берга с требованием сдаться на милость победителя.
Татары письмо забрали, но не ответили.
А на следующий день двенадцать тысяч татарской конницы ринулись на авангард Романиуса. Берг быстро придвинул все свои силы — две тысячи кавалерии и тысячу пехоты — к авангарду, построил батальонные каре, поставив на флангах эскадроны, а между каре все имевшиеся пушки. Стремительная атака татар напоролась на орудийный и ружейный огонь, захлебнулась, и, потеряв до трёхсот человек убитыми, неприятели вернулись в крепость. (Потери Берга составили 25 человек).
Чувствуя, что своими силами он не сможет взять Ор-Капу, Берг отвёл корпус к Молочным Водам, где у него был постоянный лагерь.
— Вы, господин советник, человек штатский. И не вам судить о достоинствах генералов! — неожиданно резко воскликнул Панин. (Веселицкий стыдливо покраснел, пробормотал извинения). — Наше положение не из приятных, но и не самое гиблое... Надобно ногайцам показать пряник, однако и кнутом стегнуть не помешает. Хватит миловаться с этой сволочью!..
Спустя четыре дня Веселицкий вручил Тинай-аге ответное письмо к мурзам. В нём коротко упоминались победы, одержанные Румянцевым, и гораздо более подробно и устрашающе описывалась готовность Второй армии в ближайшие дни взять Бендеры.
Дальше шёл ультиматум: ордам предлагалось выступить из турецкой зависимости, «предаться в протекцию, а не в подданство её императорского величества», оставив «повиновение и вспоможение турецкому оружию».
В случае согласия ногайцы, которые действительно желают принять покровительство России, во-первых, должны составить о том клятвенное, «по своему закону», обещание, подписанное главнейшими лицами орд, и прислать его Панину вместе с шестью аманатами из знатнейших родов, которых он обещает содержать при себе с должным почётом «до тех пор, пока условие о вашем отступлении от Порты и приобщение под защищение всероссийского скипетра с обеих сторон утверждено будет». Во-вторых, ордам предлагалось немедленно прекратить враждебные действия и, «собравшись в один корпус», удалиться от армии в сторону Аккермана, уведомив, в каком именно месте они остановятся и в каком числе будут состоять. Для собственной своей безопасности ногайцы должны были принять отряд российских войск. Наконец, в-третьих, в случае согласия на первые два пункта ордам обещалась полная безопасность и покровительство.
Понимая, что ногайцы ждут ответ на главную свою просьбу — о переходе в Крым. — Панин указал, что поскольку генерал-поручик Берг действует на границах полуострова, то, пока крымцы не согласятся принять покровительство России, ордам нельзя будет иметь в Крыму безопасного пребывания ни от российских войск, ни от крымцев. А поэтому некоторое время будут жить они в степи, которая уже покорена оружием её величества.
Панин ещё раз обнадёжил ногайцев, что пока Крым не будет признан свободным, Россия с Портой мира не заключит. И, по старой привычке, припугнул: если через шесть дней он не получит ответы на перечисленные пункты, то снова выступит против орд-неприятелей.
В тот же вечер Веселицкий отправил обласканного деньгами и подарками Тинай-агу в Каушаны.
Через два дня в лагере появился новый гонец — Исмаил-ага, доставивший письмо от Бахти-Гирея. Ничего особенного в письме не содержалось, кроме призыва иметь дружбу с Россией и просьбы «наикрепчайше подтвердить, что татарам от войска никакого вреда чинено не будет».
Ему Панин ответил круто: потребовал немедленно прислать уполномоченных людей «к сочинению договора на возобновление желаемой дружбы». И предупредил, чхобы до окончания переговоров татары не приближались к армии ближе сорока вёрст.
Исмаил-агу задерживать не стали — отправили на следующее же утро.
— Ежели орды пойдут на наши условия, — сказал Панин Веселицкому, — то сего сераскира надобно определить в ханы...
Июль — август 1770 г.
Подготовка к штурму Бендер шла своим чередом. Став у крепости лагерем, Панин растянул полки огромной дугой, охватившей Бендеры с западной стороны; с восточной — естественной преградой был Днестр, на левом берегу которого расположились несколько батальонов с пушками и кавалерийские эскадроны, чтобы полностью блокировать сообщение по реке и исключить возможность подвоза осаждённым припасов и подкреплений.
Разработанный инженерным генерал-майором Рудольфом Гербелем план осады был утверждён Паниным, и в ночь на 20 июля сапёры отрыли в трёхстах саженях от крепостных стен первую параллель, вместившую в себя передовые роты.
Перед параллелью тянулся крепкий турецкий ретраншемент, и сидевшие в нём янычары, заслышав стук лопат и кирок, шум голосов, всю ночь стреляли наугад из ружей — несколько сапёров были ранены шальными пулями.
Панин вызвал к себе начальника армейской артиллерии генерал-майора Карла фон Вульфа:
— Мешают бусурмане, Карл Иванович... Надобно помочь гренадерам сбить с них спесь.
— Собьём, ваше сиятельство! — заверил его Вульф.
Спустя несколько часов на ретраншемент обрушился огонь русских батарей. Тяжёлые бомбы крушили укрепления, горячие осколки ядер липко впивались в тела янычар. Оставшиеся в живых турки были затем выбиты решительным штыковым ударом гренадер.
Гербель тут же посоветовал Панину использовать ретраншемент в качестве второй параллели:
— Чем отрывать новую — легче и быстрее подправить разрушенное.
Панин одобрил предложение, но приказал поторапливаться.
— Уже середина лета, а мы только приступили к настоящей осаде, — недовольно пробурчал он.
Гербель торопился, но пушечный огонь с крепостных стен мешал быстрому продвижению вперёд. Только в конце июля, воспользовавшись недосмотром турок, удалось ночью откопать третью, последнюю, параллель, и 3 августа инженерные команды начали работы по прокладке подземных галерей к гласису.
5 августа к Веселицкому прискакал солдат с пикета на каушанской дороге.
— Ваше высокоблагородие, татары прибыли на пост!