...Пока полки, ломая каре, перестраивались, готовясь разбивать лагерь, Долгоруков выбрался из кареты, мешковато взгромоздился на коня, шатнувшегося под тяжеловесным телом князя, и поехал к линии с намерением осмотреть укрепления.
Сопровождавшие его генералы беспокойно зашумели:
— Ваше сиятельство! Никак, турки затевают что-то...
На линии опустился мост, открылись ворота. Из них стали быстро выезжать сгорбленные всадники.
— Назад, господа! — скомандовал Долгоруков, разворачивая коня.
Генералы, отъехавшие уже от лагеря на версту, поскакали вслед за ним. Долгоруков на ходу приказал Каховскому отразить нападение, пообещав прислать сикурс.
Каховский отвернул лошадь вправо, поспешил к авангарду Прозоровского, стоявшему в стороне от главных сил.
У лагеря Долгоруков закрутил головой, крикнул зычно:
— Где князь Василий?
— Здесь, ваше сиятельство!
Придерживая рукой шпагу, к командующему подбежал его сын — восемнадцатилетний подполковник Василий Долгоруков, служивший в егерском корпусе.
— Бери своих егерей, пушки — и вперёд!..
Стремительно летевший по ровной степи трёхтысячный татарский отряд внезапно упёрся в багровые разрывы русских ядер, меткие егерские пули. Скакавшие впереди — рухнули наземь, остальные — замедлили бег лошадей, повернули назад к линии.
Каховский подождал, когда орудия прогремят ещё раз, затем послал вперёд луганских пикинёр и гусар Жёлтого полка. Те с лихими пересвистами помчались за татарами, но попали под залп турецких батарей с вала, остановились, подхватили убитых, пленили нескольких раненых татар и отступили к лагерю.
Каховский поспешил доложить командующему, что атака неприятеля отбита.
— Сам вижу! — недовольно отозвался Долгоруков, наблюдавший за боем. — Потери какие?
— Убитых — двенадцать, ранен — один. И ещё пять лошадей побили.
— А басурманы?
— Людей — столько же, лошадей — поболее нашего, а кто ранен — не ведаю... Но есть пленные!
— Это хорошо! — оживился Долгоруков. — Где они? Допросить хочу... Позвать Якуба!..
Минувшим годом под Бендерами бывший дубоссарский и балтский каймакам, бывший конфидент «Тайной экспедиции» Якуб-агасо всей семьёй сдался Петру Панину, был им помилован, некоторое время находился в Харькове при губернской канцелярии, а с началом похода на Крым Долгоруков вызвал его в армию для переводческих дел.
...Угодливо изогнувшись всем телом, Якуб вприпрыжку подбежал к командующему, разглядывавшему стоящих плотной кучкой пленных. Они, затравленно озираясь на хмурых казаков, рассказали, что линию и крепость защищает семитысячный турецкий гарнизон, а в лагере за Ор-Капу расположилась татарская конница в сорок тысяч сабель. И ещё сказали, что в крепости находится сам крымский хан Селим-Гирей.
— Хан поклялся, что ни один русский не войдёт в Крым, — предупредил стоявший впереди всех татарин.
— Ты, грязная собака, кого пугаешь?! — взъярился вдруг Долгоруков, бешено сверля глазами пленного, устало утиравшего ладонью текущую изо рта кровь. — Я уже гулял по этой земле и ещё погуляю!.. Эй! Всыпать ему за дерзкий язык!
Казаки мигом сбили татарина с ног, за шиворот, как мешок, поволокли к ближайшей пушке, уложили на лафет, взмахнули плетьми. Хлестали не долго, но умело татарин захрипел розовой пеной и обмяк.
Численность ханской конницы насторожила Долгорукова. Опасаясь внезапного ночного нападения, он приказал усилить караулы и пикеты на сивашском фланге, а на кургане, горбатившемся поблизости от лагеря, поставил батальон егерей и две пушки.
Ночь прошла спокойно.
Утром командующему доложили, что есаул Евстафий Кобеляк с казаками скрытно подполз к линии и промерил ров.
— В разных местах по-разному, — заметил Каховский, — но до семи сажен доходит.
— Не такие преграды брали, — небрежно махнул рукой Долгоруков. — И эту возьмём!
После завтрака он отправился осматривать линию. Она почти не изменилась с тех давних лет, когда юный князь штурмовал её с армией графа Миниха. Башни, бастионы, выщербленные плиты, полусаженная каменная сова над воротами — всё знакомое.
— А там я первый взошёл, — негромко бросил командующий сопровождавшим его генералам, указывая рукой на вал... (На глаза навернулись слёзы). — Пыльно здесь что-то... — буркнул он, прикладывая платок к лицу. — Глаз засорил...
На берегу дремлющего затхлого Сиваша генерал Прозоровский обратил внимание командующего на видневшийся вёрстах в двенадцати полуостров, острым клином вытянувшийся вдоль горизонта.
— Гусарский майор Фритч предлагает, ваше сиятельство, переправить отдельный деташемент на сей полуостров и ударить по крепости с тыла.
«Неплохая мысль...» — подумал Долгоруков, осматривая через зрительную трубу безжизненный полуостров, мышиную гладь Сиваша, пустынный противоположный берег.
А вслух сказал ворчливо:
— Не майорам указывать мне диспозицию...
Генералы не стали долго задерживаться у зловонного озера, повернули лошадей к лагерю.
Когда все разошлись по своим палаткам, Долгоруков вызвал Каховского и приказал послать казаков разведать проходы через Сиваш к полуострову.
— Задумка у меня одна есть... Только прежде пусть броды найдут.
Казаки вернулись к вечеру — мокрые, грязные. Есаул Кобеляк хриплым, прокуренным голосом заверил командующего:
— Воды там, стало быть, где до колен, где в рост... Но пройти, ваше сиятельство, можно!
Долгоруков щёлкнул пальцами адъютанту:
— Выдать молодцу десять рублей! А людям его — сороковник!
Казаки весело перемигнулись...
В шестом часу вечера Василий Михайлович собрал генералов в своей огромной палатке и сказал торжественным голосом:
— Укрепления неприятельские разведаны, силы известны. Ждать далее — нет резона... Я объявляю штурм нынешней ночью в третьем часу!.. Извольте приглядеть, господа генералы, за соблюдением плана штурма!..
Главный удар по линии наносился на правом фланге силами девяти гренадерских батальонов (2-й гренадерский полк и гренадерские роты всех пехотных полков) и двух батальонов егерей. Командирами колонн командующий назначил подполковников Филисова, Михельсона, Ганбоума и своего сына — князя Василия.
Общее предводительство флангом отдал в руки генерал-майора графа Валентина Платоновича Мусина-Пушкина, годом ранее бравшего Бендеры.
Диверсию на левом фланге проводил генерал-квартирмейстер Михаил Васильевич Каховский. Его деташемент был небольшой: два батальона подполковника Ступицына, батальон полковника Заборовского и батарея премьер-майора Зембулатова.
Кроме того, оценив предложение майора Фритча, командующий решил нанести ещё один удар — через Сиваш, — который сковал бы вражескую конницу, лишил бы её возможности участвовать в отражении атаки на линию. Василий Михайлович ни словом не обмолвился о майоре, и получилось, что этот прекрасный вспомогательный удар придумал он сам.
Сивашский деташемент включал в себя четыре батальона пехоты генерал-майора князя Алексея Голицына, тридцать эскадронов кавалерии генерал-майора князя Петра Голицына, три полка донских казаков и 14 орудий. Командовал этим деташементом генерал-майор князь Александр Александрович Прозоровский.
Согласно плану, Мусин-Пушкин и Каховский должны были за час до полуночи выступить из лагеря к линии и стать вне досягаемости турецких пушек. Прозоровский выходил раньше, чтобы успеть форсировать Сиваш — семь вёрст по воде и грязи — к началу штурма.
...Когда все разошлись, Василий Михайлович утомлённо прикрыл глаза, уложил руки на подлокотники массивного кресла и долго сидел недвижимо, размышляя о предстоящем сражении.
Сомнений в успехе у него не было. Беспокоило другое: какими потерями предстоит оплатить отворение крымских ворот? Бесславная судьба Петра Панина, загубившего блестящую победу под Бендерами обильной кровью, его не прельщала... Виктория нужна была быстрая и лёгкая! Именно такая могла принести ему желанный для каждого генерала фельдмаршальский чин. Быстрая и бескровная!.. Он умышленно назначил командовать главными силами Мусина-Пушкина — надеялся на его отменное умение и отвагу, прекрасно проявленные при штурме Бендер... А храбрость Прозоровского? Она известна всем!.. Именно эти решительные генералы[17] должны были не только взять линию, но и поспособствовать — сами того не зная — удовлетворению честолюбивых мыслей командующего... За час до полуночи штурмовые колонны гренадер, роты сопровождения, назначенные для диверсии батальоны стали подтягиваться к указанным местам. (Отряд Прозоровского покинул лагерь на 3 часа раньше). По-южному тёплая чёрная ночь скрывала передвижение войск — только неясный, приглушённый шум, сдавленное ржанье лошадей выдавали, что в русском лагере идут какие-то приготовления.
Турки, видимо, не подозревали, что через считанные часы начнётся штурм линии. Затихла в сонном оцепенении крепость Op-Капу, у кибиток и шатров залегла татарская конница, на бастионах и башнях вала янычары, как обычно, жгли факелы, гортанно перекликались, подбадривая друг друга. И турки и татары поверили словам Селим-Гирея, что полуостров неприступен.
— В этой войне гяуры уже дважды подступали к Крыму и, простояв несколько дней, отходили, — убеждал всех хан. — И эти побегут, когда в кормах и воде недостаток испытают!..
Долгоруков, сопровождавшие его генерал-поручики Эльмпт, Романиус и Берг, десяток офицеров, назначенных развозить в ходе баталии приказы командующего, верхом на лошадях поднялись на вершину пологого кургана. Здесь горел небольшой костерок, стоял пяток грубых деревянных скамей. У подошвы кургана, справа, прохаживались у двух пушек артиллеристы. Тут же был артиллерийский генерал-майор Николай Тургенев.
Генералы спешились. Романиус расслабленно присел на скамью, стал неторопливо раскуривать короткую трубку. Вспыльчивый Эльмпт, шумно втягивая носом дурманящие запахи Сиваша, поспешил достать табакерку. Берг, низко надвинув на лоб шляпу, старческой походкой проковылял к костру.