Он приказал Мусину-Пушкину напомнить туркам об их обязательстве и — если станут волынить — взять крепость штурмом.
Турки, видимо, поняли, что Долгоруков шутить не будет, и утром 16 июня сложили оружие и знамёна. А Эмир-хан поднёс командующему ключи от Ор-Капу.
Трофеи оказались богатые: на линии и в крепости русские захватили 86 медных и 73 чугунные пушки, 3 гаубицы, 10 мортир, 25 тысяч ядер, 1300 бомб, 1000 пудов пороха и много прочего снаряжения. Был пленён гарнизон — 871 турок.
Потери Второй армии при штурме оказались совершенно незначительны: 25 убитых, 135 раненых и 6 казаков пропали без вести.
— А неприятель? — небрежно спросил Долгоруков, очень довольный тем, что утёр нос выскочке Петру Панину, едва не загубившему армию при взятии Бендер.
— Ещё подсчитываем, ваше сиятельство, — доложил Мусин-Пушкин, шелестя рапортами командиров. — Но уже видно, что только убитыми более тысячи двухсот человек.
Долгоруков благодушно покряхтел и в который раз кинул взгляд на крепостные башни с реющими на ветру русскими знамёнами.
Июнь 1771 г.
Отряд генерал-майора князя Фёдора Фёдоровича Щербатова, выделенный из дивизии Берга для занятия турецкой крепости Арабат, 12 июня подошёл к Енишу, небольшому, в три десятка покосившихся домиков, рыбацкому селению на берегу Азовского моря.
Фёдор Фёдорович, без парика, в расстёгнутой на груди нательной рубахе, грел в жёлтом песке босые ноги, наблюдая, как солдаты, сверкая сметанно-белыми телами, весело гогоча, плескались в тёплых водах узкого пролива, отделявшего берег от убегавшей за горизонт Арабатской косы.
Вытянувшись на 105 вёрст, действительно похожая на лезвие косы — узкая, выгнутая, — лишённая растительности песчаная отмель являла собой унылую, безжизненную картину. Отряд Щербатова должен был стремительно пройти эти пустынные вёрсты, взять стоявшую в основании косы крепость, быстрым ударом овладеть Керчью и Еникале и открыть проход в Чёрное море Азовской флотилии Синявина...
Ещё в 1768 году Екатерина поручила контр-адмиралу Алексею Наумовичу Синявину возобновить кораблестроение в Таврове, Ново-Павловске, завести новые верфи в Ново-Хоперске, чтобы построить флот, который мог бы выйти на просторы Чёрного моря и стать там надёжной преградой турецким проискам на Крымское побережье. Синявин с такой резвостью и усердием приступил к исполнению высочайшего рескрипта, что уже весной 1770 года привёл в Таганрог восемь 16-пушечных парусно-гребных кораблей, два 11-пушечных бомбардирских судна и тридцать семь канонерских лодок. Екатерина осталась очень довольна кипучей деятельностью Синявина и пожаловала его чином вице-адмирала.
Согласно плану завоевания Крыма, подготовленного Военной коллегией под руководством Захара Чернышёва, Азовской флотилии предписывалось организовать переправу отряда Щербатова на Арабатскую косу, а затем держать курс к проливу, соединявшему Азовское море с Чёрным.
...Щербатов приказал не спускать глаз с моря, пообещав рубль тому, кто первым заметит паруса кораблей Синявина. Ближе к вечеру ему пришлось достать кошелёк и наградить радостного гренадера.
Весь следующий день солдаты и матросы, пригнавшие к берегу корабельные лодки, возводили пятидесятисаженный наплавной мост, по которому на рассвете 14 июня авангард майора Бурнашева перешёл на косу и поскакал вперёд.
Вслед за авангардом на косу стали переправляться пехотные роты и гусарские эскадроны. Особенно долго пришлось повозиться с пушками, скользившими по мокрым качающимся настилам. Последними прошли казаки, пикинёры и обоз.
Майор Бурнашев, расчищая путь отряду, дважды отбил наскоки татарской конницы и 16 июня, после полудня, подошёл к Арабату.
Турки встретили казаков пушечными выстрелами, которые, однако, вреда не причинили, но позволили определить безопасную дистанцию. Бурнашев стал на берегу моря, в десяти саженях от воды, чтобы сузить фронт атаки, если неприятель попытается напасть. И угадал! Татары ринулись было на авангард, но, потеряв под плотным ружейным огнём до пяти человек, вернулись в крепость.
Ночью похолодало. С моря задул упругий порывистый ветер, погнал на берег высокую волну. Мутное серое небо прыснуло нудным моросящим дождём.
Казаки мокли весь день, ожидая подхода главных сил. Лишь к вечеру донёсся слабый стук полковых барабанов, и вскоре все увидели подходившие батальоны полковника Шумахера, эскадроны подполковника Прерадовича. Непогода помогла Щербатову: избавившись от изнуряющей жары, генерал совершил длиннейший — в сорок четыре версты — марш и соединился с авангардом.
Построенная в XIII веке на возвышенном берегу Азовского моря крепость Арабат представляла собой вытянутый четырёхугольный полигон, углы и куртины которого были усилены бастионами и реданом, а стены опоясывали широкий ров, выложенный известковыми плитами. От крепости к морю тянулась тридцатисаженная стена, а остальные двадцать прибрежных сажен, где проходила дорога, были забаррикадированы мешками с песком. Справа высился построенный на скорую руку земляной ретраншемент с палисадом, дальше фланг прикрывало обширное грязевое болото.
У Щербатова выбор был невелик: или дать отдохнуть измученному войску и брать крепость на следующий день, или сразу провести ночной штурм. После недолгих раздумий он решил ударить этой же ночью, ибо опасался, что турки начали рыть канал, чтобы пустить воды Азова в ров. (А для отвода глаз велел ставить палатки, показывая гарнизону, что отряд намерен отдыхать).
Турецкие янычары, высыпавшие на крепостные стены, долго наблюдали, как русские разбивают лагерь, а затем спустились в казармы, уверовав, видимо, в неготовность неприятеля штурмовать крепость.
В десятом часу вечера Щербатов созвал офицеров и объявил ордер-де-батали.
Объединённому батальону егерей и гренадер майора Раевского предписывалось овладеть баррикадой. Полк Шумахера наносил удар справа: 1-й батальон подполковника Траубе должен был взять ретраншемент и западный бастион, 2-й батальон, ведомый самим Шумахером, минуя очищенный от турок ретраншемент и обойдя болото, атакует с тыла крепостные ворота. Артиллерия делилась на две батареи: четыре пушки устанавливались напротив баррикады и поддерживали Раевского, десять единорогов справа — полк Шумахера. Кавалерию подполковника Прерадовича генерал оставил в резерве вместе с казаками Бурнашева.
— Как в резерве? — взвился Прерадович, топорща смоляные усы. — Ваше сиятельство! Гусар в резерве?!
— Не горячитесь, подполковник! — одёрнул его Щербатов. — И вы саблями помашете!
Прерадович замолчал, всем видом показывая, что недоволен приказом генерала.
— Я не ведаю, сколь силён неприятель, засевший в крепости, — продолжал говорить Щербатов, окидывая взглядом офицеров. — Но иного выхода, кроме взятия её, у нас нет!.. Поэтому, господа, как бы тяжело ни пришлось — приказа на ретираду я не дам!..
(Гарнизон Арабата насчитывал полтысячи человек. Столько же турок, прибывших на днях из Кафы, защищали ретраншемент и баррикаду. Кроме того, за крепостью стоял отряд татарской конницы в семьсот сабель. Гарнизон ждал подкрепления, обещанного сераскиром Абазы-пашой, командовавшим всеми турецкими войсками в Крыму, и надеялся на сильную артиллерию в пятьдесят пушек).
В полночь пехотные батальоны, построенные в штурмовые колонны, двинулись к крепости. Им удалось подойти совсем близко, прежде чем турки подняли тревогу.
— Ура! — крикнул Траубе и, держа наперевес ружьё, первым побежал к ретраншементу.
— Ура-а! — дружно откликнулся батальон, ринувшись за командиром.
— А-а-а... — донеслось с левого фланга, где в атаку на баррикаду пошёл батальон Раевского.
Гулко бухнули русские батареи. Единороги, не меняя зарядов и прицелов, с четырёх залпов разметали бомбами бревенчатый палисад. Янычары упорства в обороне не проявили — в панике побежали, бросив оружие, убитых и раненых. Бежали и с баррикады. Татарская конница в бой не вступила — первой помчалась подальше от крепости. В погоню за отступавшими поскакали эскадроны Прерадовича и казаки Бурнашева...
18—21 июня 1771 г.
Долгоруков проснулся рано, в пятом часу. Ливший всю ночь дождь прекратился, пропитав воздух сыростью и холодом. Пытаясь согреться, Василий Михайлович долго ворочался на скрипучей раскладной кровати, затем откинул стылое одеяло, встал, сунул босые ноги в ночные туфли, надел поверх длинной рубашки красный атласный шлафрок и вышел из палатки.
У входа, привалившись к полотняной стенке, натянув на себя попону, спал один из двенадцати его денщиков.
Долгоруков пнул попону ногой:
— Спишь, скотина!
Денщик вскочил, оторопело закрутил головой, растирая грязными кулаками слипшиеся глаза.
— Экий ты мерзавец! — сплюнул князь, глядя на помятое, заспанное лицо солдата. — Под арест захотел?.. Буди поваров!
Денщик, подхватив попону, побежал к обозу командующего.
Затянутое серой пеленой небо нависло низко и мрачно. Лёгкий ветерок доносил с Сиваша осточертевшую солёную вонь. Из палаток лениво выползали солдаты в мятых-перемятых мундирах, потягиваясь, подсаживались к едко дымившим кострам.
«Денёк-то дрянь будет, — подумал Василий Михайлович, поплотнее запахивая шлафрок. Он обхватил руками бока, крепко потёр их, разогревая тело, снова глянул на измокшую степь. — Дороги, поди, и к вечеру не просохнут...»
Отправив вчера из Op-Капу деташемент генерал-майора Петра Броуна на завоевание Кезлева, Долгоруков с главными силами покинул крепость, двинув армию на Кафу — главный оплот турок на полуострове. Но едва колонны успели пройти каких-нибудь десять вёрст, как хлынувший ливень заставил их остановиться.
...Василий Михайлович ещё раз обозрел небосвод, шумно вздохнул, вернулся в палатку.
После завтрака адъютант доложил, что в лагерь прибыл Эмир-хан и просит аудиенцию.
— Мне до побитых татар дела нет, — отрезал недовольно командующий. — Отправь его к Веселицкому!..