— Да, Россия завоевала татар. И по военному праву могла бы с этой нацией поступить по своему усмотрению: истребить, пленить, переселить, обратить в рабов. Но вместо горя и тягот даровала ей вольность и признала независимой. Мы простили ей многие наглости, убытки и оскорбления... Кто скажет, что сие плохо?.. Нет, не плохо, но благородно и великодушно!.. К тому же не забывайте, что ногайские орды — суть российские уроженцы. А на едисанцев Россия имеет древнее и никому никогда не уступленное право... И вот ныне Россия добровольно отказывается и от права завоевания на всю татарскую нацию, и от права владения частью оной. Но в замену требует, чтобы и Порта отказалась от прежних своих прав и також признала их совершенную вольность.
— Ногайские орды достойным примером не являются, — парировал Абдул-Резак.
— Это почему же?
— Россия прельстила их обещанием не чинить притеснений и сохранить целыми и здравыми, если они перестанут против неё воевать. Вот они и приняли нейтралитет, довольствуясь надеждой получить без особых забот во время примирения древнее своё состояние.
— Стало быть, вы признаете, что ранее они зависели от Порты! — быстро воскликнул Обресков. — А ведь она орды не завоёвывала и военным правом пользоваться не может.
— Если таким образом рассуждать, то и Россия их не завоёвывала, — отозвался Абдул-Резак. — Когда ваша армия вступила в Крым, малочисленное наше войско оставило тамошние крепости. А недовольные этим татары от нас отделились и к вам пристали. Какое уж тут завоевание?.. Негоциация — вот что открыло дорогу к завладению ногайскими и татарскими землями!
Обресков часто задышал — рейс-эфенди заведомо искажал истину.
— Я позволю себе напомнить султанскому послу то, что он, видимо, запамятовал!.. Едисанская и Буджакская орды прислали своих депутатов во время осады графом Паниным Бендер. Вот когда они пожелали условиться о совершенном отделении от Порты и переходе под протекцию России! При чём здесь Крым?
— Я уже сказал, что Россия лаской их к себе привлекла, — упрямо повторил Абдул-Резак.
— А я сказал, что татары Портой не завоёваны. Значит, и военным правом она не обладает!
Абдул-Резак уступать не собирался.
— Много лет назад город Кафа силой был отнят у генуэзцев султаном Магометом, и весь Крым последовал тому жребию.
Обресков не менее твёрдо возразил:
— Генуэзцы никогда Крымом не владели! Вольными и независимыми были тогда и татары.
— Эти татары многие века зависят от Порты! Как бы они селились там без дозволения Порты?
— Татары в Крыму поселились прежде, нежели турки стали знаемы в Европе. А что Порта потом ими самовластно управляла — восходит к присвоенному ей однажды праву инвеституры ханов. Что же до права завоевания, то мы его во времени не найдём!.. А Россия завоевала татар! И признала их вольными! И обещала удержать их вольность от любых посягательств!
— Россия обещаниями, а не оружием получила их. К тому же недавно. А Порта веками владеет!
Абдул-Резак оказался крепким орешком — расколоть его было нелегко. Обресков едва ли не после каждой его фразы возмущённо тряс головой, оглядывался, словно искал свидетелей, способных уличить турка во лжи и искажениях. Убеждённый в своей правоте, Алексей Михайлович не мог понять, что у рейс-эфенди была своя правда.
Оба посла продолжали упражняться в исторических изысканиях, в оправдании или хулении того, что покрыто пылью времён, и ни один не хотел уступить первым.
— Мы с татарами имели баталии! Штурмовали крепости в их землях! — продолжал настаивать Обресков. — Следовательно, с полным основанием можем называть Крым завоёванным... Но, даруя татарам вольность, Россия не почитает их завоёванными.
— Земли, во время войны взятые, не могут ещё именоваться завоёванными, — перебил его Абдул-Резак.
— Оные в наших руках находятся! — возвысил голос Обресков. И, продолжая прерванную мысль, закончил: — Признавая татар независимыми, Россия считает неприличным соглашаться с другой державой о предписании пределов той вольности, которую мы называем неограниченной... Требуемая Портой инвеститура ханов и прочие условия воздвигают эти самые пределы.
Абдул-Резак выдержал долгую паузу, погладил ладонью бороду, а потом, переменив тон, сказал, пытливо глядя на тайного советника:
— Достойным награждением для России за такое постановление может стать пункт о коммерции... Разве излишней будет для вас полная свобода торгового судоходства по Чёрному морю?
По тону, каким были сказаны эти слова, Обресков понял, что рейс-эфенди не договаривает до конца, спросил:
— Вы предлагаете полную свободу?
— Да, полную, — кивнул Абдул-Резак. — С некоторыми, разумеется, незначительными ограничениями.
— Что ж представляют сии ограничения?
— О, самую малость... Купеческие суда с товарами вольны разъезжать по всему Чёрному морю. Но суда эти, как купеческие, не должны иметь пушек и военных снарядов, не могут проходить через проливы к берегам Европы.
— Коль в Европу нельзя, то куда тогда можно?
— Плаванье их должно состоять у берегов турецких областей. Но переплывать в Азию им непозволительно. И отстой будут иметь в точно предписанных пристанях.
— И вы называете это свободным плаваньем по всем морям?
— Россия ранее и такого не имела.
— Но теперь у крымских берегов стоит флот вице-адмирала Синявина!
— Мы говорим о купеческих судах.
— А военные?
— Они России не нужны!
— Это почему же?
— С вами у нас будет мирный договор. А против татар военный флот без надобности... Для купеческих же судов мы сыщем места их пребывания... Но полагаю, что сии детали нет нужды вносить в пункты договора.
Для опытного Обрескова эти уловки турецкого посла были слишком просты и очевидны, чтобы он мог попасться на них.
— Мореплавание для всякого звания российских судов как в Чёрном, так и в прочих морях, окружающих владения Порты, императорский двор требует совершенного, без всякого сжимания. И чтоб суда наши беспрепятственно могли проходить все проливы... Но этот важный вопрос не может быть уступкой инвеституре, — повелительно подчеркнул Обресков.
Старания рейс-эфенди, рассчитывавшего дозволением мореплавания склонить Россию к ограничению татарской вольности, пропали даром: Обресков веско дал понять, что он на такую уступку не пойдёт.
Абдул-Резак, подумав, скучно предложил закончить конференцию, чтобы договаривающиеся стороны могли ещё раз оценить взаимные предложения.
Утомлённый спорами не меньше турка, Обресков противиться не стал...
Следующая, седьмая конференция, состоявшаяся 19 ноября, снова накалила страсти вокруг татарского вопроса.
Обресков без колебаний заявил, что императорский двор требует не только признания Портой вольности Крыма, но и внесения в мирный договор статьи, по которой бы Россия выступала гарантом независимости татар.
— Вы говорите о вольности, а сами принуждаете татар отдать вам крепости, почитаемые за ключ всего Крыма, — насупленно запротестовал Абдул-Резак. — От такого положения Порта потеряет в своей безопасности.
— На прошлой конференции вы развеяли мои сомнения о безопасности России ссылкой на мирный договор между нашими империями, — охотно напомнил Обресков.
— Я не о России речь веду!.. Кто удостоверит Порту, что она не претерпит никакого огорчения от вольных татар?
— Верный и доказательный способ обезопасить себя от происков татар — признать их независимыми!
— Мера вольности и независимости этой нации изображена в нашем законе. Нарушать его непозволительно!
— О нарушениях разговор не идёт. Я говорю о способе к их обузданию, не противном закону.
— Каком способе? — прикинулся непонимающим Абдул-Резак.
— О том, что уже назван! — раздражаясь, воскликнул Обресков. — Нет другого способа, кроме вольности, чтобы вложить сему дикому народу должное почтение к пограничным державам... Здесь же всё очевидно: если татары будут зависеть от Порты, то станут обижать Россию, если от России — станут обижать Порту. А будучи вольными и независимыми, опасаясь нашего обоюдного гнева и мщения, принудятся отказаться от обыкновенных хищений и нахальства и станут сыскивать другой — мирный! — образ жизни.
Логичность рассуждений Обрескова не произвела на рейс-эфенди никакого впечатления. Он насмешливо произнёс:
— Не всякий пограничный беспорядок должен непременно вызвать войну.
— Татарские набеги на российские земли — это не беспорядок. Это во сто крат хуже!
— Что же будет за вольность, коль российский двор в независимых землях станет распоряжаться? — съязвил Абдул-Резак.
— Мы не намерены заводить в них свои порядки. Распоряжаться будут хан и крымское правительство! Но для этого они должны быть независимыми... Вы сами на одной из конференций заявили, что Порта не сыскивает довольных способов к обузданию татар. А мы сыскали!.. Что ж вам теперь упрямиться?
Обресков выжидательно посмотрел на рейс-эфенди.
Тот, воздев глаза к потолку, поглощённый своими мыслями, казалось, совершенно не слушал посла. Но прозвучавший после долгой паузы ответ колыхнул сердце Алексея Михайловича.
— Мы не против того, что Россия завоевала татар, — сказал вяло Абдул-Резак. — Военное право в её пользу... Но по причине утверждающейся между нашими империями дружбы мы просим о снисхождении к нашим требованиям.
Турецкий посол, впервые признав право России на крымские земли, проявил некоторую уступчивость резонам Обрескова. И здесь, воодушевлённый таким признанием, Алексей Михайлович сплоховал — потеряв присущую ему осторожность, он решил поощрить податливость Турок.
— Я хотел бы огласить ещё один артикул, коему мой двор придаёт знатное внимание, — многообещающе объявил он. — Настоящая война уже обошлась нам в сорок миллионов рублей. Сумма эта по всякой справедливости должна быть удовлетворе