В то же время части войск правой колонны, входившие в город, не только слышали выстрелы, но, будучи сами встречены ружейным огнем из некоторых домов, бросились разламывать подозрительные здания. Найдя там взмыленных и усталых лошадей, обличавших участие хозяев в деле, войска расправились с ними, как подсказывало им их возбужденное состояние. Как раз в это время начал втягиваться в город обоз. Пыль, которую он поднимал, а равно движение по узким и кривым улицам затрудняли надзор за всеми людьми, бывшими при верблюдах и при повозках; вследствие чего нестроевые нижние чины, солдаты и казаки, джигиты, чапары, верблюдовожатые и персияне рассыпались по домам для баранты, превратившейся скоро в грабеж и убийство. От неразлучных с этим беспорядков вспыхнул пожар. Генерал Веревкин, узнав о насилиях, производимых в городе людьми, шедшими при обозе, для принятия энергичных мер к прекращению грабежей, убийств и беспорядков, послал туда сильные патрули при офицерах, благодаря усилиям которых удалось, наконец, восстановить тишину и порядок в городе и в обозе; тем не менее, около 400 трупов были последствием неурядицы, вызванной главным образом самими жителями, открывшими пальбу по войскам. Что касается до движения через Мангыт левой колонны, то она подошла к городу в то время, когда уже там раздавались выстрелы. Полковник Ломакин, встреченный жителями совершенно мирно, но, слыша перестрелку в городе, решился на движение через город только тогда, когда подтянулись все части левой колонны. Затем, построив из них одну общую колонну, начальник отряда с музыкой и в порядке провел войска через Мангыт совершенно беспрепятственно и без всяких случайностей.
По донесениям лазутчиков, 22 мая отряду предстояло большое столкновение с хивинцами, собравшими большие силы и намеревавшимися атаковать войска перед Янги-Яном, где местность представляла много удобств для внезапных нападений, в особенности для действий против обоза, которому весь переход предстояло тянуться в одну линию, по дороге, представлявшей непрерывное дефиле, образованное домами, садами, изгородями, заборами и арыками. Поэтому отряд с места ночлега двинулся в полной готовности встретить неприятеля: шесть конных орудий шли по дороге; правее их двигался сводный батальон (из Ширванских и Самурских рот), левее – Оренбургский линейный батальон – оба в ротных колоннах. За флангами пехоты следовали 4 сотни, по две за каждым: левофланговые сотни – уральская и оренбургская, правофланговые – кавказские. В общем резерве и для прикрытия колесного обоза, шедшего впереди верблюдов, назначены были: 9-я линейная, 3-я и 4-я стрелковые роты Апшеронского полка, 2 пеших орудия 21-й артиллерийской бригады под начальством майора Буравцева и 2 сотни под начальством подполковника Скобелева. В прикрытии верблюжьего обоза находились: 1-й Оренбургский линейный батальон, 10-я линейная и 1-я стрелковая роты Апшеронского полка, 6-я оренбургская и 1-я уральская сотни и два пеших орудия, под командой полковника Новинского. Едва отряд вытянулся и отошел версты две от ночлега, как со всех сторон стали показываться неприятельские всадники; постепенно увеличиваясь в числе, они делались смелее и смелее и, наконец, начали наседать на фланги расположения войск; но все попытки неприятеля задержать движение были отражены и отряд продолжал путь безостановочно. Потерпев неудачу в открытом нападении, неприятель решился задержать следование войск огнем из-за закрытий. Это был первый случай подобного образа действий, и, по-видимому, на него решились не мгновенно, а обдумав заранее, судя по тому, что во многих домах и стенках, мимо которых шла дорога, были проделаны бойницы. Однако неприятель и тут не сумел воспользоваться преимуществами, предоставляемыми ему местностью. Недолго он удерживался за закрытиями: сделав на воздух несколько торопливых выстрелов и не выждав даже приближения цепей, он поспешно выходил из-за закрытий и ретировался. Только в одном из небольших кишлаков, окруженном густым садом и находившимся у самой дороги, засели несколько человек и, подпустив нашу цепь, открыли пальбу с расстояния 25 шагов по свите генерала Веревкина; но пальба эта не причинила никому вреда и вслед за тем неприятель быстро исчез из кишлака.
Пройдя около 10 верст, войска вступили на открытое место; здесь неприятель собрался и приготовился атаковать отряд по выходе его из садов. Как только показалась стрелковая цепь, хивинцы перешли в наступление. Стрелки остановились на опушке садов и открыли частый огонь, заставивший противника отхлынуть; вскоре вышли из садов на открытое место и остальные части отряда. Частый огонь пехоты и артиллерии, открытый с близких дистанций по конным массам неприятеля, произвел в них большие опустошения и заставил скопище очистить равнину. Колонна продолжала движение и остановилась на привал у кладбища Удот. Чувствовалась настоятельная потребность в отдыхе, потому что люди сильно утомились движением по пересеченной местности и, кроме того, необходимо было дать подтянуться обозу, который, вследствие узости дороги и беспрестанных переправ через арыки, шел медленно, очень растянулся и, одновременно с нападением на боевые части отряда, тревожился неприятелем. Атаки на обоз были особенно часты и велись энергично, под покровительством благоприятной для того местности. Хотя при нападениях хивинцам и удалось достигнуть нескольких частных успехов, но вообще они несли поражение, несмотря на то что поспевать прикрывавшим обоз войскам на атакованные пункты было весьма затруднительно, так как им приходилось по нескольку раз проходить одно и то же пространство для отражения возобновлявшихся нападений, поддерживать порядок в обозе и помогать верблюдам и повозкам при переходе через различные препятствия. Оренбургские казаки также не отставали от своих кавказских товарищей. Потери наши 22 мая заключались: в убитых – 1 унтер-офицере Апшеронского полка и 5 казаках, раненых – 1 рядовом и 2 казаках, и 6 лошадях, выбывших из строя; кроме того, изрублено неприятелем несколько арбакешей из местных жителей, нанятых для перевозки продовольствия Мангишлакского отряда, и отбиты три арбы с провиантом и два верблюда с вьюками. Из числа потерянных вьюков один принадлежал инженерному парку, и часть вьюка состояла из ящика с мостовыми болтами, ключами, гвоздями, инструментами плотничьими и частью кузнечными – словом с самыми необходимыми вещами при сборке моста. Такая потеря тем более была чувствительна, что не дальше как на другой день встретилась надобность в этих вещах при наводке моста через Клыч-Нияз-бай.
Сделав 16 верст, отряд остановился на ночлегу селения Янги-ян. Несмотря на такой незначительный переход, войска дошли до ночлега только в 4 часа пополудни, а обоз прибыл уже вечером.
Потери неприятеля в деле под Янги-яном, сравнительно с нашими, надо полагать, были весьма велики, судя по тому что в тот день ему часто приходилось попадать под огонь пехоты, в особенности при нападении на обоз, где стрельба производилась почти в упор. Более других имела случай отличиться и поразить неприятеля 1-я стрелковая рота Апшеронского полка капитана Усачева, прикрывавшая верблюжий транспорт. Много неприятельских трупов осталось разбросанных на равнине перед Янги-Яном, в садах и по арыкам; в точности же определить как цифру потери хивинцев, так равно и число сражавшихся неприятельских войск весьма трудно, хотя по сведениям, добытым от жителей, силы неприятельские простирались до 10 000 человек; впрочем, цифра эта весьма гадательна.
По той энергии, которую неприятель обнаружил 22 мая, можно было заключить, что хивинцы предполагали дать русским войскам под Янги-Яном решительный отпор, так как, по-видимому, они все еще не падали духом, верили в свои силы и надеялись, выставив против нас многочисленное скопище, заградить нам путь. На случай, если бы не удалось задержать наш отряд, у них была попытка вступить в мирные переговоры, для чего следовавший при их войсках ханский посланец должен был ехать в лагерь отряда и вручить его начальнику письмо от хана. Действительно, как только войска стали располагаться на ночлег, на аванпосты явился с небольшой свитой какой-то важный хивинец с просьбой о допуске его к генералу Веревкину, которому он имел передать ханское письмо. В письме этом, «достопочтенному могущественному и любезному лейтенанту губернатору», выражалось прежде всего удивление хана о причинах вторжения русских в его владения, так как никаких предлогов для враждебных действий, по его мнению, не существовало. Он никак не мог понять, чтобы пять или десять человек русских, бывших в Хиве и живших там, по дружбе, безобидно, и к тому же отпущенных на родину, могли послужить предлогом для войны. Затем хан, уведомляя о вступлении в сношения с генералом Кауфманом, просил генерала Веревкина остановить дальнейшее движение на три дня и выяснить условия для заключения мира, подобно тому, как сделал Туркестанский генерал-губернатор, остановившийся в Таш-Саки и обязавшийся пробыть там три дня в ожидании исхода переговоров[21].
Генерал Веревкин, согласно полученной им на этот предмет инструкции, словесно отвечал посланному, что, не имея полномочий вести переговоры, он не считает себя вправе остановить войска без приказания генерала Кауфмана.
Вследствие полученных в тот же день слухов, что Туркестанский отряд занял уже несколько дней тому назад Хазарасп и направляется к Хиве, генерал Веревкин решился изменить первоначальный план движения на Новый Ургенч и идти, для соединения с генералом Кауфманом, прямо на Хиву, через города Кять и Кош-купырь, рассчитывая прибыть туда одновременно с войсками туркестанскими. К такому решению склоняли генерала Веревкина: 1) отступление самого неприятеля в направлении к Хиве и 2) удобство для движения войск по прямой дороге, как менее пересеченной, сравнительно с кружным путем через Новый Ургенч.
На стоянке у города Кята было получено письмо от генерал-адъютанта фон Кауфмана, помеченное 21 мая. Из этого письма усматривалось, что Туркестанский отряд 16-го числа находился около уроч. Ак-Камыша и, после предприн