ятой того же числа рекогносцировки, генерал Кауфман начал переправу у Шейх-Арыка на левый берег Аму-Дарьи. В то время, когда писалось письмо, больше половины отряда уже переправилось и войска приступили к формированию обоза из арб для дальнейшего похода к Хиве через г. Хазарасп. Таким образом, слух о занятии г. Хазараспа туркестанским отрядом не подтвердился. В ответ на полученное письмо, генерал Веревкин, уведомляя генерала Кауфмана о положении дел в отряде и о последних действиях с неприятелем, прибавил, что он двинется к Хиве, в окрестностях которой остановится и будет ожидать дальнейших приказаний от главного начальника войск хивинской экспедиции.
На следующий день отряд, пройдя через Кош-Купыр, двинулся к Хиве. Начальник отряда предполагал выбрать где-нибудь в окрестностях Хивы удобное место для стоянки, расположиться там лагерем и, произведя предварительно рекогносцировку городской стены, ожидать дальнейших приказаний от генерала Кауфмана. Местом, удовлетворявшим всем условиям хорошей стоянки, оказался летний ханский дворец Чинакчик, с его окрестностями, на канале Хотыр-Тут, верстах в 6-ти от Хивы. Сад Чинакчик считался одним из лучших и любимых ханом, который он чаще других посещал и в котором проводил большую часть лета. Превосходные фруктовые деревья, широкие прямые аллеи, бассейны и цветники придавали этому саду европейский характер и указывали, что он возделан и обработан руками русских пленников; на многих деревьях найдены вырезанные на коре кресты, надписи «1869», «1870» и русские имена.
Здесь отряд и расположился, сделав 26 мая совершенно спокойно переход в 8 верст. Скобелев с авангардом из двух сотен выслан был версты на две вперед по направлению к Хиве, и ему было приказано, в случае встречи с неприятелем, оттеснить его к городу, но отнюдь не увлекаться преследованием.
Сначала генерал Веревкин намеревался послать из-под Хивы навстречу Туркестанскому отряду сильный разъезд, потому что, основываясь на слухах, впрочем противоречивших письму генерала Кауфмана от 21 мая, он предполагал, что туркестанские войска должны уже находиться где-либо в окрестностях Хивы, на юго-восточной стороне столицы. Но сведения, собранные 26 мая от жителей, не подтвердили такого предположения: жители утверждали, что Туркестанский отряд стоит в Питняке, верстах в 70 от Хивы[22].
Вследствие этого генерал Веревкин, опасаясь подвергнуть отдельному поражению разъезд, посылаемый на такое далекое расстояние, отменил отправление его и решился оставаться у Чинакчика в ожидании приказаний от генерал-адъютанта фон Кауфмана до тех пор, пока обстоятельства не вынудят принять какие-либо другие меры.
Едва войска расположились лагерем, как послышались выстрелы впереди, в том направлении, где двигался авангард. Туда немедленно командирована кавалерия обоих отрядов при двух конных орудиях. Дело в авангарде произошло таким образом. Пройдя около версты по узкой дороге, пролегавшей между садами, огороженными глиняными стенками, подполковник Скобелев вышел на открытую поляну и заметил впереди себя, саженях в 300, значительную неприятельскую партию, разбиравшую мост через большой арык. Высланные вперед наездники, после довольно жаркой перестрелки, заставили неприятеля отойти от моста; затем, переехав мост, наездники бросились преследовать хивинцев, бежавших через дефиле, между высокими стенами двух садов. Следуя с двумя сотнями за наездниками, подполковник Скобелев прошел это дефиле и снова увидел перед собой довольно сильную партию неприятеля, одна часть которого занимала сады против левого фланга, а другая – разъезжала по открытой местности, против правого фланга. Пользуясь смятением, произведенным у противника быстрым появлением нашей кавалерии, Скобелев атаковал и обратил в бегство хивинцев. Преследование их продолжалось на расстоянии не более версты, причем у неприятеля изрублено несколько человек и отбиты лошади из-под убитых. Имея в виду приказание не зарываться слишком далеко, подполковник Скобелев начал отходить к главным силам. Как только хивинцы заметили отступление авангарда, они тотчас же остановились и, собираясь все в большие и большие толпы, намеревались обрушиться на казаков. Спешив сотни и отстреливаясь от наседавшего противника, Скобелев медленно отходил к упомянутому дефиле, вход в которое обстреливался неприятельскими стрелками, занявшими стенки ближайшего сада. Спешенный взвод уральских казаков, примкнув штыки, тотчас же выбил хивинцев из сада и затем направился к противоположному выходу. Войдя в дефиле, Скобелев продолжал отступление, оставив в арьергарде два спешенных взвода казаков под начальством ротмистра Алиханова, которые заняли перед дефиле позицию и удерживали неприятеля огнем до тех пор, пока не проследовали через теснину коноводы; а затем сами взводы стали, отстреливаясь, медленно отходить. В это время прискакали на выстрелы казачьи сотни обоих отрядов под начальством полковников Тер-Асатурова и Леонтьева, со взводом конной артиллерии. Неприятель, завидев прибывшие подкрепления, начал поспешно отступать, провожаемый выстрелами артиллерии и преследуемый двумя сотнями казаков. Прогнав хивинцев в город, сотни возвратились в лагерь. Потеря наша в авангарде была незначительна: ранены два казака и несколько лошадей; сколько же ранено и убито у хивинцев – неизвестно.
Не успели войска стать лагерем, как из Хивы явилась депутация, во главе которой находился ишан, с мирными предложениями; но в чем они заключались – определить было трудно, так как в донесении генерала Веревкина о событиях этого дня ничего не говорится о сущности этих предложений. По всей вероятности, они не отличались, вследствие уклончивости азиатов, особой ясностью и заключались скорее всего только в просьбе прекратить с нашей стороны пальбу по городу и дальнейшие военные действия, не ставя взамен того для себя никаких обязательств. Депутация заявила, что хан ушел из города еще накануне[23], и в Хиве царит безначалие вследствие раздоров между двумя партиями, из которых одна – из людей, понимающих бесполезность сопротивления русским – желала прекращения войны, а другая – требовала продолжения сопротивления во что бы то ни стало.
По поручению генерала Веревкина, переговоры с депутатами вел начальник Мангишлакского отряда полковник Ломакин, которым и предложены были депутации следующие условия: 1) действия наши прекращаются на два часа; 2) по истечении их, из города должна выйти депутация самых почетных лиц и привезти с собой для выдачи, сколько успеют собрать, пушек и оружия; 3) так как генерал Веревкин не уполномочен прекращать совершенно военные действия, то старшее в городе лицо немедленно должно отправиться навстречу генералу Кауфману за решением участи города, и 4) если по истечении трех часов не последует ответа, то город будет бомбардирован. Условия эти были безоговорочно приняты депутацией.
Дело 28 мая под стенами Хивы является самым серьезным из всех происходивших до того дня столкновений наших с неприятелем в течение экспедиции 1873 года.
«Вся честь дела бесспорно принадлежала 4-й стрелковой и 9-й ротам Апшеронского полка и артиллерии Оренбургского и Мангишлакского отрядов, занимавшей позицию по каналу в 120 саженях от крепости»[24].
Бой под стенами Хивы почему-то назван усиленной рекогносцировкой; а между тем из самого хода боя и из реляции о нем видно, что дело 28 мая вполне может быть отнесено к разряду, так называемых в тактике, случайных сражений для одной из враждующих сторон, и таким именно оно и было для нас.
Из реляции генерала Веревкина видно, что с расстояния 1200 сажен впервые открылись башни и минареты города Хивы, следовательно, отсюда и должны бы начаться действия, обыкновенно сопровождающие обозрение укрепленных неприятельских позиций. Между тем, мы продолжали следовать всеми силами в порядке, отчасти весьма неудобном для движения под огнем и для рекогносцировки, потому что густая пыль, поднятая массой лошадей, препятствовала дальнейшему обозрению всего происходившего впереди. Так войска шли, не приступая к рекогносцировке и не рассчитывая на штурм, к которому не были приготовлены, пока первые просвистевшие над головами неприятельские ядра не напомнили отряду, что он подошел очень близко к столице и уже пора на что-нибудь решиться.
Обозрение было забыто. Все рванулось вперед, пока передовые части, захватив неприятельскую батарею, не уперлись в городскую стену, преградившую им дальнейшее движение. Затем началось огнестрельное состязание с неприятелем, и потом обратное движение от Хивы. Сведения, получаемые при рекогносцировках, веденных таким образом, не могли быть особенно точны и обширны. Так и в деле 20 мая все, добытое рекогносцировкой, представлялось неполным и заключалось в следующем: 1) что городская стена находилась в 100 саженях от канала Полван-Ата, о чем уже было давно известно из плана Хивы с ее окрестностями, составленного еще в 1858 году и имевшегося в отрядном штабе, 2) сделалось известным, что городские стены малодоступны для атаки открытой силой – явление, во всяком случае присущее всем долговременным укреплениям, а в том числе и азиатским.
Наши потери в сражении под Хивой заключались в 4-х убитых нижних чинах, одной артиллерийской и трех казачьих лошадях; ранены – 1 генерал (генерал-лейтенант Веревкин), 2 штабс-офицера (Апшеронского полка – майоры Буравцев и Аварский), обер-офицеров – 4 (в числе их Апшеронского полка – капитан Бек-Узаров и прапорщик Аргутинский-Долгоруков), нижних чинов Кавказского отряда – 33 и волонтер Тхокадзе; лошадей – 7; контужено офицеров – 4, нижних чинов – 5. У Апшеронцев убито было двое и ранено 14 нижних чинов.
Многие раненые нижние чины не оставляли своих рядов и сохраняли редкое мужество и присутствие духа.
При взятии медресе, когда раненый командир 4-й стрелковой роты Апшеронского полка капитан Бек-Узаров, отыскивая в строениях неприятеля, наткнулся в одной комнате на трех хивинцев, и они бросились на него, рядовой этой роты Малярчик, заградив своей грудью капитана Бек-Узарова, одного хивинца заколол штыком, а другого положил пулей, но при этом был ранен сам; что касается третьего, то его убил из револьвера капитан Бек-Узаров.