од последней составлял прикрытие мортирной батареи, устроенной на правой оконечности параллели; 14-я рота занимала редут № 2, вооруженный 9-фунтовым орудием; здесь же было и батальонное знамя. Наступил вечер. В 6 часов нас должны были сменить ширванцы; но на этот раз они почему-то запоздали. Роты 4-го батальона были не военного состава, и, за исключением больных и оставшихся в лагере людей, численность каждой из них не превышала 75–80 человек; следовательно, в 3-х ротах, занимавших 2-ю параллель и редут № 2, было около 230 человек. 1-ю параллель и осадную № 1-й батарею занимали две роты туркестанского батальона. Уже стало темнеть, когда инженерные офицеры с солдатами саперной роты вышли для разбивки следующих осадных траншей. Солдаты наши убрали свои котелки и спокойно стояли в траншеях в ожидании смены. Вдруг часовые обратили наше внимание на какую-то неясную массу, подвигавшуюся от крепости. Спустилась сильная мгла, так что рассмотреть, что это такое, положительно нельзя было. Тем не менее, роты зарядили ружья и на всякий случай стояли в полной готовности. Прошло еще несколько мгновений; неясная масса стала обозначаться рельефнее: не было сомнения, что это текинцы. Последовала команда – и грянул залп. В тот момент, когда роты готовились произвести второй залп, смотрю, бегут к нам саперы (во главе их – поручик Черняк) и кричат: “Что вы делаете, вы по своим стреляете!” Этот возглас привел нас в полное смущение: значит, произошла какая-то нелепая ошибка и залп был произведен по своим же. Однако размышления были очень непродолжительны. Почти вслед за саперами появились текинцы, и раздался громкий крик их “ур!”, “ур!” Над нашими головами выросли целые тучи полуобнаженныхтекинцев с шашками в руках. Все это произошло так быстро, что, как мне помнится, между первым залпом и неожиданным появлением текинцев прошло не более полминуты. Положение 15 и 16-й рот, принявших на себя первый удар неприятеля, было далеко не выгодное: они стояли в траншеях, глубиной около двух аршин, между тем как неприятель толпился над головами солдат.
Натиск противника был в высшей степени стремителен.
Взвод 16-й роты, стоявшей в мортирной батарее, был изрублен до одного человека; из другого взвода этой же роты, расположенного ближе к мортирной батарее, уцелела едва половина. 15-я рота страшным порывом массы неприятеля разбита была на две неравные части: одна из них – большая (с командиром роты) – оттеснена влево, а другая – меньшая – осталась в траншее. Первое, что пришло нам в голову, это поскорее выскочить из узкой траншеи, ибо в ней мы могли все погибнуть, не будучи в состоянии даже драться. На открытом поле бой сделался еще ожесточеннее. Солдаты ясно сознавали, что у такого врага пощады нет, поэтому дрались на сколько сил хватало, дорого продавая свою жизнь. Однако борьба была неравная: враги превосходили нас численностью почти в 20 раз. Солдаты разбились на отдельные кучки и штыками отбивались от многочисленного неприятеля; но все усилия храбрецов были напрасны, и они погибали под ударами шашек. Сбив две передовые роты, неприятель устремился на редут. Залп 14-й роты не остановил натиска, и мгновенно редут наполнился толпами остервенелых фанатиков. Завязалась борьба насмерть; к нападавшим прибывали свежие силы, а ряды защитников редута редели. В первый момент схватки убили князя Магалова, после него пал ротный командир поручик Чикарев, за ним – подпоручик Готто. Знаменщик унтер-офицер Захаров, получив более 10 ран, падает и передает знамя ближайшему солдату, но и тот сейчас же погибает под ударами шашек. Остаток роты, всего около 30 человек, вытесненный из редута и окруженный со всех сторон текинцами, отступает по полю. Вскоре вся эта масса приблизилась к редуту № 1, откуда раздался залп туркестанской роты. Но, заметив в толпе дерущихся наших солдат, командир роты находится в нерешительности, продолжать ли стрельбу. Тогда из толпы раздаются громкие голоса: “Стреляйте, братцы, стреляйте, нас тут мало – все больше текинцы”. Последовало еще несколько залпов, жертвами которых делаются текинцы и герои-апшеронцы. Здесь нападение было отбито, хотя текинцы доходили до редута, и некоторые из них были убиты около самого орудия.
Как только я выбрался из передовой траншеи, около меня сгруппировалось человек 12 солдат 15-й и 16-й рот. На нас бросилась было одна толпа, но ружейный огонь остановил ее, и я со своей маленькой командой добрался до колена, образуемого соединительным ходом между 2-й параллелью и редутом № 2. Я положительно не знал, куда мне идти: вперед двигаться, где виднелись толпы текинцев, уже начавших грабить убитых, не имело смысла; увидя, как мала моя команда, они, наверное, задавили бы ее своей численностью; отступить к 1-й параллели – невозможно было, ибо там сосредоточилась теперь вся масса текинцев. О движении в лагерь не могло быть и речи. Мое недоумение разрешил бывший со мной унтер-офицер Ткачев, посоветовав мне остаться на месте. “Все равно, – говорил Ткачев, – их погонят назад, и тогда, ваше благородие, мы их примем здесь”. Вскоре моя команда увеличилась еще несколькими человеками от разных рот. Я никогда не забуду картины ночного боя 28 декабря: она была поразительна. С целью поддержать вылазку, текинцы открыли со стен сильнейший ружейный огонь, и вся крепость была как бы опоясана широким огненным кольцом. Наш лагерь тоже горел: 60 орудий открыли огонь по крепости. Все поле битвы искрилось частыми ружейными огоньками. Треск ружей, выстрелы из орудий, гром от разрывавшихся снарядов, крики текинцев и, по временам, наше «ура» – все это слилось вместе, и в воздухе стоял какой-то невообразимый гул. Прошло минуты три; позади начали раздаваться правильные выдержанные залпы – значит, неприятель отступал; и, действительно, он не замедлил появиться около нас. Сначала показались одиночные бежавшие текинцы, а затем они повалили беспорядочными толпами. Текинцы, как и вообще все среднеазиатские народы, решительны только в первые моменты боя: если они сопровождаются успехом, тогда храбрость их проявляется в полном блеске; но достаточно малейшей неудачи – и решимость у азиатов исчезает безвозвратно: они начинают бежать и уже никакая сила их не остановит. Теперь те же текинцы, которые так стремительно рвались вперед, неудержимо пробегали мимо меня в 20 шагах, объятые каким-то паническим страхом. Солдаты мои не замедлили воспользоваться случаем и посылали в толпу неприятеля залп за залпом. Через несколько минут стала подходить какая-то часть – то полковник Куропаткин вел нашу 16-ю роту. От товарищей своих я узнал печальные вести: знамя наше взято, Магалов, Чикарев и Готто убиты, а почти вся 14-я рота вырезана. Вслед затем прибыл Скобелев с начальником штаба полковником Гродековым и со свитой. “Где вы были?” – обратился ко мне генерал; я ответил, что оставался на том месте, где он меня застал. “Отчего же вы не убиты?” – спросил Михаил Димитриевич. Я видел хорошо, что генерал наш сердит; тем не менее, вопрос его меня удивил и отчасти взволновал. “Ваше превосходительство, – ответил я, – место, на котором вы изволили застать меня с командой, именно такое, где убивали; если я остался жив, то во всяком случае это не моя вина”.
Генерал не возразил на это ни слова, а приказал мне подробно описать ему ход боя. Я начал рассказывать, что знал, и передал известия о потере знамени и смерти офицеров. “Вот это плохо, что знамя потеряно”, – сказал Скобелев, – отправляйтесь сейчас с несколькими человеками, осмотрите все канавы и окрестную местность, быть может, знамя не взято текинцами и где-нибудь лежит”.
Бывший здесь командир туркестанской роты доложил генералу о том, как наши солдаты, замешанные в толпе текинцев, кричали, чтобы по ним продолжали стрелять. Тогда Михаил Димитриевич обратился к подошедшей в это время 14-й роте, в которой осталось только 17 человек, поблагодарил ее за доблесть и поздравил оставшегося в живых фельдфебеля Острелина Георгиевским кавалером. К несчастью, самые тщательные поиски знамени оказались тщетны: я обшарил все канавы и ручьи, доходил до стен крепости и все-таки знамени не нашел. Как оказалось впоследствии, текинцы унесли его с собой в крепость.
Вылазка 28 декабря стоила нам очень дорого: убиты 6 штабси обер-офицеров и 91 нижний чин; ранены 1 обер-офицер и 30 нижних чинов. Собственно, 3 роты апшеронцев потеряли убитыми: командира батальона, подполковника князя Магалова, поручика Чикарева, подпоручика Готто и батальонного врача Троцкого, нижних чинов – 74; ранено 28 нижних чинов. Кроме того, текинцы захватили одно горное оружие и два зарядных ящика.
Главная причина постигшей апшеронцев катастрофы заключалась в полной нераспорядительности траншей-майора Богаевского, который, когда уже смеркалось, не озаботился выслать охранительную цепь; не было впереди ни одного секрета – это факт, не подлежащий сомнению и оспариванию, о чем я докладывал генералу Скобелеву в присутствии его начальника штаба полковника Гродекова (ныне генерал-майор).
Вторая причина – малочисленность трех рот, занимавших линию обороны почти в 800 шагов длины. Траншеи еще не были вполне окончены, не имели ступенек, и мы сидели в ямах, откуда выскочить не так легко было. Текинцы рубили солдат сверху.
Третья причина – это смущение в ротах, когда бежавшие саперы начали кричать: “Что вы по своим стреляете!” Успей роты произвести второй и третий залп – дело могло принять совсем другой оборот, и апшеронцев не постигла бы такая неудача.
Ночь батальон провел в траншеях, а на другой день отправился в лагерь. Положение наше было самое тяжелое. Потеря знамени угнетала офицеров и солдат нравственно: мы не могли смотреть друг другу в глаза, хотя, собственно говоря, укор апшеронцам в этом был бы несправедливым, ибо за честь знамени они отдали свою жизнь, то есть то, что дороже всего для человека, больше жизни отдавать было нечего: около знамени лег командир батальона и почти вся рота с ее офицерами. Неужели этого недостаточно для оправдания батальона, который всегда ревниво оберегал славу и честь полка?
На другой день генерал Скобелев, желая показать текинцам, что их временный успех не может повлиять на общий ход осады, приказал полковнику Куропаткину овладеть несколькими калами, именуемыми Великокняжескими. Здесь было три больших калы, которые впоследствии названы: Главной, Охотничьей и Туркестанской. Главная кала, расположенная у Великокняжеского ручья, находилась от крепости в 300 шагах, остальные две – в 150 шагах. Калы были заняты с боя, причем мы потеряли: 1 обер-офицера и 14 нижних чинов убитыми; ранены: 1 штабс-офицер, 3 обер-офицера и 34 нижних чина. Войска Куропаткина расположились в калах.