С занятием завала началась довольно живая перестрелка: горцы опомнились, заняли выгодные позиции и отчасти вознаградили себя за понесенные потери.
В продолжение всего дела Великий Князь следил за действиями войск до той минуты, как стали прекращаться выстрелы, – и не одна пуля просвистала мимо Его Высочества;
На другой день все отличившиеся были щедро награждены чинами и орденами; затем, отряд двинулся в станицу Пшехскую, откуда Великий. Князь, простившись с войсками, отправился в Майкоп.
До 27-го апреля войска занимались окапыванием станицы Апшеронской. По окончании работ отряд выступил вверх по Пшехе чтобы открыть сообщение с станицей Самурской. С привала данного отряду в долине Хиач, был произведен набег на аулы, по ущелью Дыньшеходз. Кавалерия поскакала по самому ущелью, а 19-й стрелковый батальон двинулся на высоту. Здесь подполковник Экельн направил две роты по дороге, вправо, в чрезвычайно густой лес, предполагая, что жители аулов удалились в чащу леса. Второй полубатальон он повел лично по высоте через аулы, двигаясь с возможною быстротою, чтобы поспеть вовремя к кавалерии, поскакавшей вдоль ущелья и уже успевшей завязать с противниками довольно живую перестрелку.
Роты пришли вовремя. Кавалерия, ворвавшаяся в довольно большой и не пустой аул, затруднялась отступить в виду горцев. Сменив кавалерию, подполковник Экельн, принимая на себя удар зa ударом, начал отступление и по пути истреблял уцелевшие аулы. Натиски горцев с каждой минутой становились горячее, а при спуске в долину они стали кидаться, как бешеные. Горцев было немного, но ожесточение, с которым они бросались на стрелков, было изумительное; – в буквальном смысле, они лезли на штыки, на которых и погибали. В этом деле стрелки выдержали много жарких минут, до той поры, пока экстаз горцев не остыл под губительными ударами штыков. Спуск в долину совершился спокойно; стрелки присоединились к отряду, вынеся из дела тринадцать человек раненых.
С привала отряд двинулся вверх по Пшехе. Долина Хиач замыкалась возвышенностью, чрезвычайно лесистою, на которой находился аул Магомет-Эмина. Едва приблизился к этой высоте шедший в авангарде 19-й стрелковый батальон, как раздался навстречу ему довольно сильный залп, почти в упор. Не давая горцам вторично зарядить винтовки, подполковник Экельн бросился на высоту и, овладев ею, оттеснил горцев вправо от дороги.
Отсюда начиналась местность весьма пересеченная: приходилось почти на каждой версте спускаться в овраги, по дну которых протекали болотистые ручьи. Овраги, довольно отлогие в низовьях, выше обрывались почти отвесно. Лес, по которому двигалась правая цепь, был так густ, что не представлялось возможности ни соображаться с движением главной колонны и обоза, ни сохранить надлежащую связь. Цепь разорвалась: большая часть ее примкнула к авангарду; обоз остался без прикрытия. К счастию, стрелковая рота Кубанского полка, бывшая в хвосте правой цепи, осталась на своем месте, и, приняв на себя горцев, отвлекла их от обоза и молодецким делом поддержала славное имя Кубанского полка.
Горцы, заметив разъединенное положение этой роты, занялись ею, как верною добычею. По выстрелам, доходившим до нас, слышно было, что там идет горячее дело. Из авангарда две роты ширванцев бегом бросились на выручку, но пришли поздно: кубанцы постояли сами за себя, хотя и понесли чувствительную потерю; – почти половина роты легла на месте. К остальным людям присоединился, в самый разгар дела, полувзвод гренадерского стрелкового батальона, начальник которого, подпоручик граф Менгден, поплатился жизнью за свой великодоблестный поступок. Помощь, оказанная графом Менгденом, спасла роту; но вся тяжесть дела была, главным образом, выдержана кубанскими стрелками. Занятые этим делом, горцы не обратили внимания на обоз, который с правой стороны, то есть, именно с той, где находился неприятель, был открыт. К счастию, фурштаты были уверены, что цепь защищает их, иначе трудно представить себе, какая вышла бы суматоха. Две роты ширванских стрелков, заняв пустое место в правой цепи, прикрыли на все остальное время обоз, и, таким образом, не дали неприятелю поживиться солдатским салом и крупою, а фурштатов лишили случая иметь с горцами генеральное сражение. Тем не менее, некоторые из фурштатов были ранены – конечно, случайно залетевшими пулями, что подало повод нашим конюхам сочинять рассказы о кровопролитных сражениях, происходивших у повозок.
Ночевать расположились на речке Фэебчу. В этот день мы потеряли: убитыми одного офицера и четырнадцать человек нижних чинов; ранеными – двух офицеров и 64 нижних чинов.
28-ro числа, отряд возвратился в станицу Апшеронскую, почти без выстрела пройдя местность, на которой накануне были горячие перестрелки, чему способствовал, вероятно, дождь, не перестававший лить в продолжение целого дня. Под дождем кремниевые ружья горцев оказывались негодными, а в шашки не всегда же можно бросаться.
Вся долина Пшехи, почти до верховьев реки, была занята нашими поселениями. Оставалось утвердиться на Пшише, куда в мае 1863 года отряд двинулся под начальством генерал-майора Зотова.
Войска расположились на речке Тхухе и приступили к устройству сообщения с Апшеронской станицей; потом, работы начались вперед к Пшишу. Сборы горцев были большие: партия, парадировавшая в наших глазах, заключала в себе не менее пяти тысяч человек. Старшины ежедневно являлись в отряд, стараясь то просьбами, то угрозами не допускать нас прорубать лес к Пшишу. Начальник отряда не тронулся ни просьбами, ни угрозами.
20-го мая, одиннадцать рот, под начальством подполковника Экельна, назначены были на рубку леса впереди лагеря, на речке Яш. Трудно было сомневаться в предстоявшей горячей перестрелке, в виду такой огромной партии. Колонна выступила из лагеря в три часа утра. В авангардной цепи была рота апшеронцев, в левой – две роты 19 стрелкового батальона. Пройдя лес, в глубину версты две, подполковник Экельн остановился; приказав приступить к работе. Все внимание было сосредоточено на левой цепи, где можно было ожидать дела. Прошел томительный час ожидания, в продолжение которого раздавались одиночные выстрелы, весьма редкие, но без промаха: после каждого такого выстрела требовались в цепь носилки, то под убитого, то под раненого. Выстрелы стали учащаться, сосредоточиваясь к правому флангу цепи; наконец, горцы, избрав этот фланг пунктом нападения, произвели оглушительный залп, винтовок из тысячи, и бросились в шашки. Крайние звенья легли, буквально, расстрелянные; полувзвод, бывший в резерве, не сделав ни одного выстрела, взяв на руку, бросился в штыки и, перешагнув тела убитых и раненых товарищей, остановился, по несоразмерности сил, ожидать резерва. Он выдерживал адский огонь; но когда услышал сзади себя «ура!» спешившей к нему на помощь второй роты того же батальона – тотчас же открыл стрельбу. Вслед за пришедшей ротой, горные артиллеристы на руках привезли орудия. Дело загорелось самое ожесточенное, и только превосходство нашего строя и оружия заставило горцев уступить.
Мужество одного полувзвода спасло в этом деле всю остальную колонну. Стоило этому полувзводу повернуть кругом – что могло случиться с горстью людей, на которых внезапно бросилось более тысячи человек неприятеля – и бегущие люди ворвались бы в ряды шедшей на помощь роты, вероятно, увлекли бы и ее за собою, и катастрофа была бы неизбежна. Все эти предположения я делаю с тою целью, чтобы рельефнее выставить стрелков 19-го батальона, где всякий человек, даже отдельно взятый, олицетворял собою единичную силу, грозную и ничем непоколебимую. Раненые солдаты затыкали свои раны ватой, вырванной из папах, и не оставляли строя до тех пор, пока изнеможение не заставляло их уходить на перевязочный пункт. Не раз случалось видеть, как эти молодцы ползком, обессиленные потерею крови, пробирались к врачам, избегая помощи товарищей, присутствие которых в строю они считали важнее и необходимее, чем подание пocoбия им. Не даром же 19-й батальон почти наполовину состава был обвешан георгиевскими крестами, и едва ли когда этот знак отличая украшал более достойную грудь.
Описанное дело было последним ударом, нанесенным горцам; можно сказать, что собственно им и занятием Хадыжей окончилась Кавказская война. Последующее сопротивление, не смотря на то, что движением на Пшиш мы как бы врезались в сердце населения, было вяло, ничтожно. Горцы, очевидно, упали духом; воззвания беглых поляков не помогали. Переодетые беглецы пробирались даже к нам в лагерь; один из них, отставной офицер Яблоновский, бывал не раз в ставке начальника отряда, смешиваясь с горскими старшинами, приезжавшими для переговоров. Поляки снимали планы, знали даже состав частей отряда, подстрекали горцев; но ничто не действовало. Горцы убедились, что до султана далеко, a pyccкиe могущественны, да и очень близко. Отряд, постоянно прорубая леса, разработывая дорогу и имея ежедневно перестрелки, вышел на Пшиш и остановился на урочище Хадыжи. Рассчитывая утвердиться прочно, генерал Зотов, приказал рыть укрепление на занятой позиции, которое в течениe двух дней и было возведено. Оставив в нем два батальона, с остальными войсками начальник отряда спустился вниз по Пшишу, к Анапской переправе. До чего население упало духом – можно судить по этому движение: пробиваясь сорок верст почти через толпу горцев (так густо было население) по местности и лесистой, и пересеченной, отряд, в продолжение целого дня, потерял с небольшим сорок человек раненых нижних чинов. Годом, ранее, решиться на такое движение было бы тоже, что броситься одному человеку на сотню.
С занятием Хадыжинских высот, быстро стал приближаться конец Кавказской войны.
На Пшише собралось все население Белой и Пшехи. Далее отступать горцам, было некуда. С запада черноморские отряды, с севера и востока – Пшехский и Даховский, сближаясь все более и более, составляли железное кольцо, которое теснило, давило горцев.
Страшная болезненность от голода и тесноты помещения, постоянно бивачная жизнь с женами, деть