И все же ей хотелось попрощаться с ним.
В конце концов, он был магнитом, к которому тянулось ее сердце. И хотя он оттолкнул ее, он будет сокрушен, когда узнает о ее смерти. Она знала это наверняка.
В последние дни, лежа в этом ужасном месте, то погружаясь в лихорадку, то выходя из нее, она пришла к убеждению, что Пирс любит ее. Несмотря на все жестокие и обидные слова, которые он наговорил ей при расставании.
А она позволила ему выгнать ее из комнаты и из его жизни. Вопреки тому, что она подумала, когда увидела Пирса в первый раз. Если они поженятся, ей придется отучить его от привычки изображать из себя деспота.
Если бы она выжила, она вернулась бы к нему и заставила покончить с этим раз и навсегда. Она сказала бы ему… все.
Линнет снова погрузилась в забытье, но, когда очнулась, его голос раздавался ближе и потерял свою мелодичность. Мелодичность и Пирс? Это была забавная мысль. Как она могла додуматься до такого? Его голос никогда не был мелодичным.
Словно по сигналу, он разразился проклятиями, которые заставили бы ее улыбнуться, если бы она не чувствовала себя слишком слабой, чтобы шевельнуть хотя бы пальцем.
По правде говоря, у нее не было сил даже на то, чтобы открыть глаза. Впрочем, она перестала открывать их в последнее время. Она была слишком измучена, и ее глаза слиплись от грязи.
Линнет снова погрузилась в воду, голубую и кристально чистую воду бассейна. Ее длинные волосы всплыли, подхваченные восходящими струями, когда она услышала голос Пирса. Он опять бранился.
Право, ей нужно поговорить с ним по поводу сквернословия. Это переходит все границы…
И тут она вспомнила, что умирает. В курятнике, и Пирса нет рядом, потому что он вышвырнул ее из замка.
Умирает…
Он будет очень переживать.
Внезапно она явственно услышала, как он произнес слово «ягодицы». «Зад», – мысленно поправила Линнет. Но она все еще находилась в подводной ловушке. Хотя вряд ли «ловушка» подходящее слово. Здесь так приятно. Порой в бассейне было очень жарко, но сейчас он был прохладным, и вода омывала ее лицо, как рука любящего человека.
Рука ее матери. Она вдруг вспомнила о горячке, которой переболела в детстве, и раздраженный голос матери, говоривший: «Разумеется, я никуда не поеду сегодня вечером. Линнет больна…»
Но сейчас ее обнимала другая рука, лежавшая у нее на талии, тяжелая и мускулистая.
Должно быть, это Пирс. Она никогда не была в постели ни с кем другим.
На мгновение ее сознание зависло между бассейном, с его шелковистыми водами и безмятежностью, и постелью, с рукой Пирса, обнимавшей ее за талию, и его мужским запахом с примесью пота.
Пота? Пирс никогда не потел.
С этой мыслью ее лицо разрезало гладь воды, словно пара сильных рук схватила ее и вытащила из бассейна…
Но куда?
Линнет открыла глаза. Вокруг было очень темно. Наверное, это курятник. Но в курятнике… Она принюхалась, но осторожно, стараясь не шевелиться. За эти мучительные дни она научилась не делать лишних движений, чтобы не травмировать израненную кожу.
В воздухе не пахло курятником.
Тут ее зрение прояснилось, и она осознала, что видит лунный свет, лившийся в окно. Она лежит в постели. И ее обнимает чья-то рука.
Она повернула голову, морщась от боли. Это был Пирс. Он пришел за ней. На мгновение Линнет замерла, упиваясь его видом: его худощавым яростным лицом, потемневшим сейчас от проступившей щетины, его глазами, закрытыми во сне, но светившимися умом, когда он бодрствовал. Его ртом, удивительно выразительным для мужчины, с полной нижней губой.
«Пирс», – прошептала она, прежде чем вспомнила, что она не может говорить, что она не могла даже шептать в течение долгого времени.
Он даже не встрепенулся. Ее глаза начали снова закрываться; бассейн манил… но он был здесь, рядом с ней. Разве она не хотела попрощаться? И сказать ему что-то важное?
Она должна оставаться в сознании, пока он не проснется и она не скажет ему эту важную вещь.
Впрочем, она забыла, что собиралась сказать, и просто любовалась его высокими скулами, длинными ресницами, прядью волос, упавшей ему на лоб, и хмурой гримасой, которая не покидала его даже во сне. Он никогда раньше не спал с ней, хотя ей этого втайне хотелось.
И вот он здесь, голый, спит с ней в одной постели, ночью.
Лунный свет померк, сменившись проблесками рассвета.
– Пирс, – прошептала она. Ее губы шевельнулись, но звука не последовало.
И все же, видимо, на этот раз он ее услышал, потому что его глаза открылись.
Секунду он просто смотрел на нее, сонно улыбаясь.
– Линнет, – сказал он, и ее душа возликовала.
Затем его глаза широко раскрылись.
– Ты очнулась! – Его рука легла ей на лоб. – Как ты себя чувствуешь?
– Больно, – отозвалась она одними губами.
– Представляю, – только и мог сказать Пирс, но для Пирса это было сочувствие. – Тебе нужно пить, Линнет. Это самое важное. Ты еще не выкарабкалась.
Он словно разговаривал с самим собой. Линнет выпила немного воды, хотя большая часть стекла по шее.
И все же она чувствовала себя… иначе.
– Чистая, – сказала она все также беззвучно, но он прочитал по ее губам.
– Ты не помнишь, как я мыл тебя, Линнет?
Она чуть не покачала головой, но вовремя спохватилась.
– Нет, – выдохнула она. Ее глаза медленно закрылись, но она чувствовала, как его большая рука нежно коснулась ее лба, и слышала его голос.
– Жар возвращается, – говорил он. – Но этого следовало ожидать, Линнет. Я положу влажную ткань тебе на лоб.
Это заставило ее дернуться.
– Я знаю, что это больно, – угрюмо продолжил он. – Но мне нужно сбить тебе температуру.
Внезапно она вспомнила важную вещь, которую собиралась сказать ему, и открыла глаза.
– Люблю тебя, – выдохнула она, встретившись с его глазами.
– Тогда живи для меня, – отозвался он яростным, как крик ястреба, тоном, склонившись над ней. – Живи!
Она заснула с подобием улыбки на лице. Бассейн исчез, растаяв в дымке. Вместо этого ей приснился курятник, и она проснулась с испуганным возгласом.
Пирс стоял в дверях комнаты, полностью одетый, с белоснежным галстуком, и разговаривал с кем-то в коридоре.
– Принеси еще воды, пожалуйста. Кипяченой, конечно.
Она снова заснула. Время, казалось, стало эластичным, растягиваясь и резко сокращаясь. Когда она проснулась в следующий раз, стояла ночь. Она снова заснула и, проснувшись, обнаружила, что все еще ночь, но на Пирсе другой галстук.
Наконец, спустя три дня, она попыталась заговорить, издав хриплый звук.
– У тебя голос, как у простуженного петуха, – сказал Пирс, подойдя к кровати. Его лицо осунулось, глаза покраснели.
– Устала, – произнесла Линнет, вернувшись к беззвучному шепоту.
Он понял ее слова буквально.
– Усталость – побочный эффект близкого общения со смертью, – сказал он, торжествующе ухмыльнувшись. – Проклятие, Линнет, я собираюсь описать твой случай. Я единственный врач в Уэльсе, кто смог вытащить тебя из могилы.
– Хвастун, – произнесла она одними губами. Ее тело казалось бесконечно усталым, но, к счастью, боль начала стихать. Вспомнив, она подняла руку и ахнула. Та была темнокрасной и шелушилась, словно покрытая чешуей.
Пирс присел на краешек постели.
– Это не слишком красивая болезнь, Линнет.
Она попыталась осмыслить сказанное.
– Ты сейчас не в лучшем виде. Я остриг твои волосы.
Она испуганно моргнула, округлив губы.
– Ты покрыта струпьями с макушки до кончиков ступней. Хотя по какой-то причине твои ступни выглядят прекрасно. Но струпья есть у тебя даже за ушами.
Линнет снова подняла руку, недоверчиво уставившись на нее.
– Ты могла ослепнуть, – сказал Пирс со свойственной ему прямотой. – Или умереть. Собственно, тебе полагалось умереть по всем правилам. Это чудо, что ты не подхватила заражения, лежа на полу в этом чертовом курятнике.
При слове «курятник» Линнет содрогнулась, и ее рука упала, но она не могла не задать ему вопрос.
– Шрамы? – Она вложила в это слово все свои силы, и он его услышал.
Утешительная ложь была не в духе Пирса.
– Скорее всего, – сказал он, устремив на нее оценивающий взгляд врача, которым он и являлся. – Иногда они остаются, иногда нет. Но через пару недель ты больше не будешь выглядеть как вареный рак.
Линнет закрыла глаза и постаралась вникнуть в его слова. Она похожа на вареного рака, и, возможно, это навсегда. Она больше не красавица. По всем меркам. Скорее монстр, покрытый чешуей.
Она слышала, как Пирс встал, видимо, решив, что она заснула. Скользнув рукой под простыней, она осторожно коснулась бедра, затем талии. Везде кожа была бугристой и твердой на ощупь.
Пирс снова оказался рядом.
– Суп, – сказал он. Отказываться было бесполезно. Линнет это четко усвоила за последние три дня. Пирс просто не принимал слово «нет». Поэтому она открыла глаза и съела суп, ложку за ложкой.
Когда миска опустела, Пирс забрал ее и отошел от постели. Собравшись с духом, Линнет положила руку себе на грудь. Ощущения были такими же. Ее грудь находилась в таком же состоянии, как ее рука, живот, ноги.
Она почувствовала, как по ее щеке скатилась слеза, за ней другая.
Пирс у двери разговаривал с кем-то, кому он отдал пустую миску.
– Я вздремну в соседней комнате, – сказал он.
Она знала, что он вернется, склонится над ней и попрощается. В последние три дня он ни разу не ушел, не сказав ей, куда идет и как долго будет отсутствовать.
– Горничная, – выдохнула она, когда он снова оказался рядом. – Поезжай в замок. Обо мне позаботится горничная.
На мгновение в его взгляде мелькнула боль. Но затем он с готовностью ответил:
– Конечно, она будет здесь к ужину.
Элиза оказалась не более искусной в утаивании правды, чем Пирс. Войдя в комнату, она отпрянула, прижав руку к сердцу.
– Боже милостивый! – ахнула она. – Ваши волосы, ваши бедные волосы, – запричитала она, но ее взгляд, как завороженный, устремился к лицу и шее Линнет. – Не может быть, чтобы это было по всему телу?