Как бы там ни было, в борьбе, которая ему предстояла, Сердар был почти одинок. Недостаток силы он должен был восполнить хитростью. Но ему требовалось время, чтобы все подготовить, завязать нужные знакомства и найти для майора надежное убежище.
Поэтому можно понять, с каким лихорадочным нетерпением он принялся за приготовления к отъезду. Каждый прошедший день уменьшал шансы на спасение несчастного, за которого в данную минуту Сердар с радостью отдал бы жизнь, лишь бы оставить воспоминания в сердце единственного существа, которое еще напоминало ему счастливые, беззаботные, сладостные дни навсегда ушедшего детства.
В тот момент, когда маленький отряд покидал грот, в который ему не суждено было больше вернуться, направляясь к найденному Сами выходу из долины, кустарники, росшие над пещерой, слегка раздвинулись, появилась кривляющаяся, отталкивающая в своем уродстве голова и долго провожала глазами удаляющийся караван, словно хотела удостовериться, по какой именно он пойдет дороге.
Когда скрылись из виду Барнетт и Рама, по привычке замыкавшие шествие, ибо их сблизила общая ненависть к капитану Максвеллу, ветки кустарника вернулись в прежнее положение, и со скалы поспешно спустился совершенно нагой индус, чье тело сливалось с окружающей растительностью, и, бросившись в джунгли, побежал по дороге, параллельной той, по которой шагали наши друзья.
Это был Кишнайя, предводитель душителей, который накануне чудом избежал мести Сердара, а теперь снова шел по следам Покорителя джунглей. Каковы же были его планы? Собирался ли он продолжить гнусное дело в надежде получить от губернатора Цейлона обещанную награду или же им двигали какие-то более серьезные мотивы? Скоро мы об этом узнаем, ибо смерть его приспешника Веллаена заставила его принять решение перебраться на Большую землю, чтобы соединиться с членами своей касты, поджидавшими его в лесах Тривандерама. Возможно, прежде чем отправиться туда, он хотел удостовериться, что Сердар тоже покидает Цейлон и отправляется на Коромандельский берег.
Первый час пути прошел в полном молчании, как бывает обычно всякий раз, когда какая-нибудь группа путешественников отправляется в дорогу на рассвете: дух и тело живут в согласии с окружающей природой. Птицы еще спят в листве, куда едва проникает слабый свет зари. Трава и листья источают влажную свежесть. Легкие испарения ночной росы окутывают пейзаж и придают предметам неясные очертания, словно на них наброшена легкая газовая вуаль. В течение какого-то времени вы идете, погрузившись в мечтательную дремоту, которую вместе с утренним туманом рассеют первые лучи солнца.
Постепенно просыпается все вокруг и окрашивается теплыми дневными красками. Стаи маленьких попугайчиков, крикливо приветствующих появление солнца, взмывают вверх с оглушительным «тири-тири», чтобы потом сесть среди полей дикого сахарного тростника на ветки больших тамариндовых деревьев. С ветки на ветку прыгают гиббоны, играя, они гоняются друг за другом, без всякого труда совершая самые невероятные гимнастические фортели. А в это время какаду и огромные белые ара тяжело и неуклюже пролетают над фикусами и тамариндами, начинают свой день безобидные и прелестные обитатели джунглей — колибри, воробьи, разноцветные попугаи, белки и ловкие обезьяны, тогда как хищники, утомленные ночными драками и охотой, насытившись и напившись крови, удаляются в самые укромные места, откуда они выйдут только с наступлением сумерек.
Очарование природы, освещенной золотыми лучами солнца и сверкающей под лазурным небом, зелень, цветы, ароматы и радостные крики — все это в конце концов изменило течение мыслей Сердара. Хотя он и привык к красотам джунглей, его возвышенная душа никогда не оставалась к ним равнодушной, и, несмотря на мучившие его тревоги, он почувствовал, как успокаивается его сердце.
— Итак, дитя мое, — ласково и дружески обратился он к Сами, понаблюдав за пробуждением всего живого и послушав утренний концерт хозяев леса, — тебе, стало быть, удалось найти легкий путь среди этих неприступных скал?
— Да, сахиб, — ответил юный индус, который бывал необычайно счастлив, когда хозяин говорил с ним таким сердечным тоном, — я добрался до вершины без особого труда. Группа утесов не позволяет увидеть эту тропу снизу, от подножия горы.
— Не заметил ли ты, поднявшись наверх, легко ли пройти по гребням гор в северном направлении?
— Легко, сахиб, вершины почти все на одном уровне, по крайней мере насколько хватает глаз.
— Вот это замечательно, дитя мое, ты оказал нам важную услугу, я сумею тебя вознаградить за нее. Ну-ка, есть у тебя ко мне какие-нибудь просьбы? Не хочешь ли ты чего-нибудь? Обещаю тебе заранее выполнить все, лишь бы это было в моей власти.
— О, сахиб! Если бы я смел…
— Ну же, говори.
— Я попросил бы у сахиба позволения никогда не расставаться с ним, как Нариндра.
— Милый Сами! Но ведь твоя просьба выгодна главным образом мне. Не бойся, я слишком хорошо знаю, чего стоит такая преданность, чтобы никогда не расставаться с вами.
— Вот проход, сахиб, вот, перед вами, — тут же сказал Сами, счастливый от того, что первым указал его хозяину.
Все остановились.
Чуть отставшие Барнетт и Рама догнали остальных. Они завели между собой обычный разговор об этом предателе, об этом мерзавце Максвелле, и поскольку Бобу, несмотря на все его красноречие, так и не удавалось убедить Раму, что приоритет должен остаться за ним, их вечному спору не виделось конца.
— Ну, Барнетт, вперед, мой старый друг! — воскликнул Сердар. — Ты должен быть счастлив, что покидаешь эту долину, дважды она едва не стала тебе могилой.
— Пф! — нравоучительно произнес генерал. — Жизнь и смерть — всего лишь два члена сравнения…
Фраза эта застряла в памяти у Боба с тех времен, когда он был странствующим проповедником в Армии спасения.
Через полчаса они были на вершине горы и смогли полюбоваться великолепным зрелищем, которое представлял собой Индийский океан в тот момент, когда восходящее солнце играло в его волнах золотисто-пурпурными лучами.
Вдруг Сами удивленно вскрикнул.
— Сахиб, — закричал он, — сахиб! Посмотрите, неужели это шхуна Шейх-Тоффеля?
Сердар, бледный от волнения, повернулся в сторону, противоположную той, куда устремились все взгляды, привлеченные чудесной игрой солнечного света на морской глади. Стройная шхуна, находившаяся примерно в двух милях от берега, распустив паруса, летела вдоль острова.
Сердар тут же взял морской бинокль и направил его на маленький корабль.
— Барнетт! Друзья мои! — воскликнул он. — Какое неожиданное счастье! Это «Диана», которая поджидает нас.
— Ты в этом уверен? — спросил Боб, в свою очередь с пристальным вниманием вглядываясь в шхуну. — Мне сдается, что рангоут «Дианы» стройнее и изящнее.
— Тебе так кажется потому, что шхуна находится слишком близко от нас, к тому же мы смотрим на нее с очень высокой точки, таким образом, мачты видны нам не на фоне неба, а на фоне моря. В этом положении любой корабль, как бы изящен он ни был, кажется приземистым и теряет стройность. Но это «Диана», могу побиться об заклад. Вы забываете, что это я построил ее и мне знакомы малейшие ее детали. Вот, взгляните, например, на ее бушприт, заканчивающийся грифом лиры, или на рубку. Смотрите, ветер мешает ей подойти к берегу, и она будет вынуждена лавировать. Когда она повернется другим бортом, нам станет видна ее корма, и на борту вы прочтете золотые буквы ее имени, таким образом, у нас не останется больше ни малейшего сомнения.
Предсказание Сердара не замедлило сбыться. Шхуна мчалась, подгоняемая ветром, в трех милях от берега. Оказавшись почти на уровне скал, где находился маленький отряд, шхуна развернулась с грацией, легкостью и, самое главное, с точностью и быстротой, свидетельствовавшими об умении ее капитана и слаженности экипажа. В течение десяти секунд, пока она совершала этот маневр, наблюдавшие за ней со скалы увидели ее корму, а на ней написанное золотым готическим шрифтом имя «Диана».
Пятеро друзей, возбужденные увиденным, огласили воздух троекратным неистовым «ура» и стали махать шляпами в направлении корабля. Но на борту не произошло никакого движения, как видно, их не заметили, и шхуна ушла на запад, удаляясь с той же скоростью, с какой она легла на другой галс.
— Подождем ее возвращения, — сказал Сердар. — Теперь она должна подойти к нам гораздо ближе, и на сей раз с помощью карабинов нам надо привлечь ее внимание. Пока же, если судить по описанному ею углу, у нас в запасе полчаса с лишним, и это время нам надо использовать для того, чтобы найти удобный спуск на берег.
Эта часть горы, хотя и изрезанная скалами, не представляла такой трудности, как ее внутренние склоны, и наши герои нашли спуск задолго до появления шхуны.
За это время Сердар срезал длинную ветку дерева, к концу которой в качестве флага прикрепили вуали шлемов и тюрбан Нариндры, чтобы привлечь внимание капитана шхуны.
Вновь подхваченная ветром, шхуна проделала тот же маневр, за которым чуть раньше Сердар и его друзья следили с законным любопытством. Она шла к острову со скоростью, вес возраставшей благодаря поднявшемуся ветру. Задолго до тот, как «Диана» поравнялась с тем местом, где находился маленький отряд, Нариндра по приказу Сердара занял место на высокой скале и начал размахивать импровизированным флагом. Через несколько минут стало заметно, что на борту началось невероятное оживление: люди бегали, суетились. Вскоре Сердар, разбиравшийся в морских сигналах, увидел, как на верхушке большой мачты взвился длинный голубой вымпел с перпендикулярными черными полосками и следом за ним — другой, совершенно белый, с красными полумесяцами.
Это значило: «Если вы те, кого я жду, выстрелите три раза и спустите ваш флаг».
В ту же секунду прозвучали выстрелы из карабина, и Нариндра положил на землю ветку, которой размахивал. Быстрота, с которой капитану «Дианы» были посланы требуемые сигналы, убедила его в том, что он не стал жертвой мистификации, что ему не подстроили ловушку. Последнее было чрезвычайно важно, так как «Диана» представляла собой весь флот восставших. Владельцем ее был не кто иной, как Сердар. Шхуна уже много месяцев подряд доставляла боеприпасы из голландских, колоний на Яве. Все английские торговые суда, встречавшие ее в Батавии, сообщали о том, что на «Диане» перевозится военная контрабанда. Поэтому фрегат и три авизо постоянно охотились за ней у берегов Короманделя и Малабара.