— И вы сделаете это? — воскликнул пораженный На-на-Сахиб.
— Мы поклялись. Теперь твоя очередь.
— А если я откажусь?
— Я тут же пущу тебе пулю в лоб. — И маратх приставил дуло револьвера к виску принца.
— Стой! — воскликнул Нана, обезумев. — Стой! Я согласен на все, но вы должны остаться со мной.
— Мы дали тебе клятву.
— Хорошо, сегодня же вечером я сделаю все, о чем вы меня просили.
— Поклянись священной клятвой.
Принц заколебался, и Нариндра снова поднял револьвер. Не было никакого способа уклониться от ужасной необходимости, и Нана произнес клятву.
— Еще мгновение назад, — продолжал Нариндра, — этого было достаточно, но теперь твоя клятва нужна нам в письменном виде и с твоей подписью.
Несчастный был побежден и безропотно подчинился этому новому требованию.
— Теперь все, — сказал Нариндра, пряча на груди пальмовый лист, на котором писал принц. — Мне остается только дать тебе один совет. Постарайся проявить величие и великодушие, как подобает монарху, тогда Сердар ничего не заподозрит и навсегда сохранит о тебе самые возвышенные воспоминания.
— Вы мне оставите по крайней мере двух других чужестранцев?
— О, еще бы! Нам это безразлично, потому что рано или поздно их повесят, в Индии или где-нибудь еще. К тому же у тебя достаточно золота, чтобы купить их.
— А вы?
— Не бойся, мы будем сражаться в первых рядах, но радом с тобой, мы — ни твои подданные, ни друзья, ни наемники у тебя на службе.
С этими словами Нариндра и Рама удалились. Сердару было уже пора возвращаться.
Нана-Сахиб поступил так, как советовал ему Нариндра, — по-царски. Невозможно описать радость Сердара, когда принц освободил его от клятвы. Более того, он не мог теперь даже по собственной воле продолжать играть роль защитника Наны, ибо тот заявил с гордым достоинством:
— После того как англичане пообещали сохранить мне жизнь, я не могу согласиться на подобную жертву с вашей стороны. Что скажет история, сохраняющая в своей памяти малейшие действия монархов, если я приму в дар вашу жизнь, когда моей собственной не угрожает больше опасность? Вы мне устроили в Нухурмуре убежище, где я чувствую себя в полной безопасности, здесь я дождусь лучших дней. Если позже, закончив все ваши дела, вы вспомните обо мне, я с удовольствием воспользуюсь вашим гостеприимством на «Диане», и мы вместе отправимся на поиски земли, где потомок Ауранг-Зеба и Надир-шаха сможет жить и умереть на свободе, не нуждаясь в милости англичан.
Сердар вышел от принца со слезами на глазах, сердце его было полно восхищения и восторга перед своим героем, слабостей которого он никогда не хотел замечать.
— Как жаль, что нам не удалось освободить Индию! — сказал он своим друзьям. — Нана, несомненно, был бы великим монархом.
— Вот как пишется история! — шепнул Нариндра на ухо Рама-Модели.
Всю ночь Сердар не мог сомкнуть глаз. Он не помнил, чтобы когда-нибудь испытывал подобную радость, разве что в день битвы при Или, когда его, двадцатидвухлетнего офицера, маршал Бюто наградил орденом Почетного легиона, который с его груди сорвал потом один мерзавец… Но он был свободен, наконец-то свободен! И виновник всех его несчастий, с соизволения Божьего, находился в Индии. Человек, из-за которого его разжаловал военный совет, человек, ставший причиной того, что его проклял отец, оттолкнула семья, что двадцать лет он скитался по свету, чтобы избавиться от отчаяния, забыться в сражениях, заговорах, борьбе, человек этот был сэр Уильям Браун, губернатор острова Цейлон.
Год назад Сердар неожиданно встретился с ним лицом к лицу и думал, что убил на дуэли без свидетелей. Но Бог позволил губернатору выжить, чтобы его бывшая жертва смогла вырвать у него признание. Именно этому и собирался посвятить себя Сердар, ставший вновь Фредериком де Монмор де Монмореном. Он хотел принести сестре доказательства чудовищного мошенничества, погубившего его, он хотел, чтобы первые услышанные ею слова были: «Твой брат всегда был достоин тебя…»
За час до восхода солнца Ауджали с дорожным хаудахом на спине ждал на берегу озера, пока маленький отряд закончит свои последние приготовления. Сердар брал с собой Нариндру и Раму, которые добились у Наны разрешения сопровождать его. Принц, вспомнив слова индусов: «Мы будем сражаться рядом с тобой», предпочел им чужеземцев, те не станут тревожить его покой, требуя, чтобы он не щадил себя, а благодаря золоту, на которое он был щедр, будут честно служить ему. Удивительно, но принц, проявивший столько неподдельной храбрости во главе восставших сипаев, после поражения впал в полнейшую апатию и фатализм, присущие всем владыкам на Востоке. Если бы в его безмерной гордыне публичное унижение, уготованное ему англичанами, не было равносильно смерти (к тому же, по индусским поверьям, оно низводило его на уровень париев), он бы уже давно сдался и поселился в одном из дворцов на берегу Ганга, погрузившись, как и все лишенные трона раджи, в мечтательное созерцание.
В тот момент, когда маленький отряд собирался тронуться в путь по направлению к Гоа, чтобы сесть там на «Диану» и отправиться в Пуант-де-Галль, Рам-Шудор, появившись вместе с пантерами, стал умолять Сердара взять его с собой. Сердар хотел было отказать факиру, но тут ему в голову пришла одна мысль.
— Кто знает, что может случиться, — пробормотал он.
Пантеры, уже подружившись со слоном, которому Нариндра дал на этот счет соответствующие наставления, весело прыгали вокруг Ауджали. Показав на них факиру, Сердар спросил:
— Ты можешь заставить прыгнуть их в хаудах?
— Как прикажете, сахиб, — ответил бедняга, — это дрессированные животные, я их показываю на праздниках в деревнях, они повинуются одному моему знаку.
И в подтверждение своих слов он приказал пантерам взобраться на спину великана. Ауджали, успокоенный присутствием своего погонщика, довольно дружелюбно принял двух новых путешественников.
— Закройте хаудах и в путь! — приказал Сердар звучным, ясным голосом.
Как высказать безмерную радость, переполнявшую его сердце? Двадцать лет ждал он часа мести и восстановления справедливости. Разумеется, ему предстояла схватка с сильным врагом, у которого в распоряжении были все средства защиты, но мысль об этом ни на минуту не остановила Сердара. Он давно уже подготовил свой план и был уверен в его успехе. К тому же с такими мужественными и преданными друзьями, как Нариндра и Рама-Модели, он мог всего добиться!
Когда маленький отрад перевалил через вершину Нухурмура, Сердар остановился. У ног его простирались спокойные прохладные воды озера, которые поблескивали в первых лучах восходящего солнца. Со всех сторон тянулись холмы и долины, покрытые непроходимыми лесами, различить среди них ту, что вела к таинственному жилищу, было невозможно.
— Ну что же, — сказал он себе после глубокого размышления, — только предательство выдаст наше убежище. Я могу уехать спокойно.
Повернувшись к склону гор, обращенному в сторону Индийского океана, чьи воды начинали постепенно окрашиваться в лазурный цвет, он с вызовом выбросил руку по направлению к Цейлону и крикнул:
— Теперь берегитесь, сэр Уильям Браун!
Путешественники начали спускаться к морю, чтобы добраться берегом до Гоа. Они не заметили, как из-за пальм вдруг высунулась чья-то голова, которая провожала их взглядом, зловеще улыбаясь. Это был Кишнайя, вождь тугов.
Немного погодя, когда его враги скрылись в лесных зарослях, он вышел из кустов, где прятался, и пробормотал:
— Прекрасно! Рам-Шудор с ними, скоро они узнают, что значит доверяться Рам-Шудору… Ах-ах! Чудную историю он им рассказал… Его дочь, красавица Анниама, захвачена тугами! И страшная клятва… Безумцы, они не знают, что туги верят только в Кали, мрачную богиню, что для них нет иных клятв, кроме тех, что произнесены над трепещущими внутренностями жертвы…
Будучи уверен, что никто его не слышит, он прибавил с жесткой усмешкой:
— Ступайте прямо в пасть к волку. Уильям Браун предупрежден, что Рам-Шудор ведет к нему друзей. Вы будете довольны приемом!
И он направился к Нухурмурскому озеру.
Часть третьяРазвалины храмов Карли
Глава I
Идеи Барбассона и мечты Барнетта. — Рыбалка. — Странный вид шлюпки. — Зловещие предчувствия. — След человеческой ноги. — Непонятная остановка. — Неминуемая смерть. — Заколдованная шлюпка.
В то утро Барбассон был в чудесном настроении, а Барнетт все видел в розовом цвете. Отъезд Сердара ничем не нарушил состояния удовольствия, в котором пребывали два друга. Мы рискнули бы даже предположить, что он немало способствовал тому, что в их сердцах и душах царили покой и благодать, и оба были в равной степени счастливы.
Ах, этот Сердар с его величавым видом, с изысканными манерами, всегда приветливый, но сдержанный… В его присутствии они робели и чувствовали себя неловко. Они не могли хлопнуть его по плечу, подпустить, не чинясь, пару шуток, как обычно принято среди друзей. Если уж на то пошло, они были не его круга, и хоть он позволял им некоторую фамильярность в обращении с собой, учитывая их образ жизни и нынешнее положение, они никак не могли на это решиться. А между тем трудно найти человека более непосредственного по своей натуре, чем провансалец, разве что янки. Вот, к примеру, — ничто лучше не поясняет ту или иную мысль, чем пример, — одолжите провансальцу вашу лошадь, и на третий раз он вам скажет: «Что за чудное животное наша лошадь!» Янки же во второй раз не вернет ее вовсе, если только он не забыл отослать ее вам с самого начала.
Хотя все в Нухурмуре пользовались полной свободой, Барбассон и Барнетт считали, что они стеснены в своих действиях, присутствие Сердара обязывало их к определенной сдержанности, больше проистекавшей из сознания собственной неполноценности, нежели из поведения Сердара по отношению к ним. После его отъезда они стали полными хозяевами пещер, о Нана-Сахибе и говорить было неч