– Благодарю вас, – поблагодарил его Хект и полез наверх.
Ноги под конец заныли. Да, слишком уж он разнежился, а еще постарел.
Дверь распахнулась от первого же прикосновения. Хект шагнул внутрь. Башня казалась необитаемой. Пайпер прошел по темному залу, добрался до узенькой лестницы без перил и осторожно вскарабкался наверх, ощупывая рукой стену и проверяя каждую ступеньку.
Постепенно глаза привыкли к полумраку. Чем выше он лез, тем светлее становилось – это солнце проникало через незастекленные бойницы на верхнем этаже.
Как, интересно, Кловен Фебруарен заполучил эту башню? Видимо, деревенские постоянно болтают о странных явлениях – треть сочиняют и почти две трети выдумывают.
– Добро пожаловать, Убийца Богов, в мое фиральдийское имение.
– Рад, одержимый, что тебе по нраву патриаршее гостеприимство.
– Не думаю, что твой старик имеет какое-то отношение к патриарху. Разве что выполняет волю Всеотца.
Хект огляделся – круглая, по-спартански обставленная комната, бойницы выходят на все четыре стороны света (чтобы арбалетчикам удобнее было отстреливаться). Хект старался не показать, как запыхался во время подъема.
– Волю Всеотца?
– Если только братец Шагот не врал, прикончившему Убийцу Богов полагалось в том числе и каменное поместье в теплой Фиральдии. Теплые края вообще сильно манили юных необузданных андорежцев. Такая роскошь. Они верили, что можно получить все, что только захочешь, главное – чтоб хватило силы воли.
– Должен признаться, ты разительно отличаешься от андорежского пирата, каким я его себе представлял.
– Теперь я уже не Свавар. Он был дремуч и груб, настоящий позор для своего народа. Но понять это ума ему не хватало.
– Так как же?..
– Когда ты заперт внутри чудовища, рыскающего по Джагским горам, остается только думать. И пробовать на вкус Ночь. А еще разум и души тех несчастных, которые попадаются на пути. Ты осознаешь, каким зверем был и какой жутью стал. Когда столько думаешь, можно сойти с ума. Если только не воссоздать себя, не принять более приемлемую для самого себя форму. Наверное, чаще всего вознесшиеся просто сходят с ума. Я и сам, вероятно, не в своем уме, хотя и пытаюсь убедить себя, что отбыл свой срок в чистилище и теперь со мной все в порядке. Железо с серебром чудесным образом прочищают разум.
Хект подошел к бойнице и взглянул на деревенский пейзаж, который не особенно поменялся за последние две тысячи лет. Скорее всего, эти виноградники, оливковые рощи, пшеничные поля точно так же расстилались здесь и до появления Древней Бротской Империи. С башни открывался вид на руины, которые, как утверждали жители, уж точно были старше Древней Империи. Туда никто не рисковал соваться. Раньше там располагался языческий могильник, который охраняли безумные могильные девы – похороненные заживо дети, чей озлобленный дух сторожил мертвых.
Даже ярые чалдаряне не рвались опровергнуть эти суеверия.
– И правильно. – Одержимый прочитал Хектовы мысли, будто бы они были крупными буквами написаны у того на лбу. – Эти мертвые дети и сами теперь вознесшиеся – самые ужасные из всех, хоть и маленькие. Людям несказанно повезло, что призраки не могут вырасти и оборвать связь с землей, которую охраняют. Я пытался с ними поговорить, но не сумел. Через их гнев невозможно пробиться.
– Когда-то в незапамятные времена, когда еще только зародилась вера, святые, бывало, освобождали могильных дев и помогали им упокоиться.
– Да. В незапамятные времена. Но это жестокий и мучительный труд. К тому же неблагодарный. Официальная религия сменилась, но неизменными остались деревенские суеверия. Те первые святые умерли и не оставили учеников, способных продолжить их начинания. Любая вера быстро расстается с идеализмом.
Хект перешел к другой бойнице – отсюда открывался вид на Фи и встревоженного Мадука, расхаживающего из стороны в сторону. Пайпер высунул руку и помахал – пусть знают, что он все еще жив.
– Ты желал меня видеть.
– В некотором роде. Старик, который ко мне приходит, мыслит однобоко. Разговаривать не хочет. Хочет только задавать вопросы и получать точные ответы. Но не знает, как правильно спрашивать.
– Надеешься, я тут стану с тобой беседы беседовать и решать великие мировые проблемы? Я для таких дел не гожусь. Я солдат. И проблемы решаю, убивая людей и сжигая все на своем пути. И у меня вроде как неплохо получается.
– Лучше, чем у многих твоих современников. У тебя есть одна слабость – тебе не хватает жестокости.
Хект хотел было возразить и напомнить о коннекском священном походе, но передумал. Одержимый прав. Пайпер устраивал показательные расправы, чтобы заставить врага не лезть в драку. Но действовал узко, ориентируясь на краткосрочную цель, определенное место. Отправь его лет через десять патриарх воевать в Арнгенд, там никто не содрогнется от ужаса, припомнив Коннек.
В Древней Бротской Империи говорили: война – это не игра и не забава. Если не готов добиваться победы всеми силами, со всей возможной жестокостью, не стоит идти на войну. В перспективе жестокость помогает спасти многие жизни.
Врага надо полностью лишить надежды. И лучше, если дело еще не дошло до схватки. Пусть знает: если война все же начнется, она не закончится до тех пор, пока одну из сторон полностью не истребят. Войска Древней Империи всегда имели численный перевес. Не говоря уж об умении и безупречной дисциплине. И невероятной жестокости.
– Я понимаю, что ты хочешь сказать.
– Хорошо. В грядущем придется тебе распрощаться со своей мягкостью.
– Что?
– Я превратился в дитя Ночи. Хотя и принял снова человеческое обличье, часть меня все еще неразрывно связана с ее бескрайним морем. Мне ведомо все, что ведомо Ночи. Как и большинству Орудий, мне сложно выстроить это знание так, чтобы оно не потеряло смысл из-за ограниченности этого мира. Труднее всего привязать знание к определенному месту на древе времени.
– Точно такие же затруднения испытывали ваши Старейшие, когда отправляли тебя на охоту за мной.
– Именно. Они неверно прочли причины и следствия, а потом неверно истолковали результаты. Пытаясь отвратить будущее, сами обрекли себя на погибель.
– Будь осторожен в своих желаниях.
– Именно.
– Я сам раб древа времени. Мне приходится отправляться в определенные места и совершать определенные поступки, подчиняясь законам этого мира.
– Верно. И это я хотел объяснить. Потому и позвал тебя. Теперь я Орудие Ночи. Почти что новое существо. Мои глаза открыты для Ночи, но я все еще в достаточной степени человек и потому вижу, чем могу пригодиться ее врагам.
– Предлагаешь стать нашим шпионом?
– В некотором роде. Сперва мне нужно исправить то, на что толкнули меня гнев и боль, испытанные под Аль-Хазеном.
– Да, это ты так говоришь.
Хект не готов был поверить созданию Ночи на слово, принять его измену за чистую монету. Изворотливость свойственна самой природе Орудий, будь то боги или же лесные духи.
– Не обязательно мне доверять. Суди по делам.
– Если хочешь помочь в нашей битве, помоги. Сведения из мира Ночи – вещь бесценная. Но я на это не гожусь. Придется тебе иметь дело со стариком. Любые важные вести он сможет быстро передать мне.
– Он мог бы выучить меня путешествовать своим способом.
– Мог бы. Но я бы не стал на это рассчитывать. От него не знаешь чего ждать.
– Мы поняли друг друга?
– Не уверен. Я не совсем понимаю, чего именно ты хочешь для себя.
– Если совсем упростить – очищения. Тот Асгриммур Гриммсон, Свавар, был всего-навсего никчемным куском плоти, ужасным человеком, хоть и не настолько ужасным, как его братец Шагот. То, во что превратился Свавар, возможно, еще хуже – хоть превратился он не по собственной воле, а по вине обстоятельств. Вознесшийся вобрал в себя силу двух могучих Орудий и стал рабом тех качеств, которые делали Свавара таким ужасным.
– Но теперь ты стал другим человеком, – отозвался Хект с неприкрытой иронией.
– Не смогу объяснить тебе так, чтоб ты понял, силу металла, который выжег из меня зло и самообман. Долго-долго подбирал я подходящую метафору. Но ее нет. Скажу просто: вонзившееся в меня серебро обратило мою душу и мой дух.
Душу и дух? От этого замечания подозрительно попахивало. Некоторые еретики верили, что у человека две души – сознание и дух. Подробностей этой доктрины Хект не знал. Он сторонился таких извращенных взглядов.
– На этот счет есть одна поговорка. – Вознесшийся снова угадал его мысли. – В небесах и на земле много такого, что нашей мудрости не подвластно. И эта правда правдивее смертных чаяний. На каждое известное вам Орудие приходится дюжина неизвестных – они в воздухе, воде, земле. А не знаете вы их потому, что они никогда не вмешиваются в жизнь людей. В истории вашего мира они никогда не играли никакой роли. И не будут играть, если их не трогать.
Хекту беседа начала надоедать. Вознесшемуся, видимо, просто хотелось поговорить.
– Главнокомандующий, еще пара мгновений, и я тебя отпущу.
Хект вдруг понял, что не может сдвинуться с места.
– Подобные Харулку охотятся на более кроткие Орудия. Именно поэтому Ветроходец и становится сильнее, хотя Кладези иссякают.
– Это не тайна.
– Разумеется. Но никогда еще темные Орудия не действовали так споро. Даже боги из пантеона Харулка до своего пленения. Они изменились. Превратились в пожирателей.
Хект заметил это «они».
– Есть и другие? Кроме Ветроходца?
– Да. Пока они все еще слепы и только начинают просыпаться. Но есть смертные, которые их разыскивают, торопят. Хотят сами сделаться ими.
– Эр-Рашаль аль-Дулкварнен.
– Это первая попытка. Ступай. Займись своей войной. Очисти Коннек от воскресших Орудий. Но твоя победа не отвратит рок, нависший над тем краем.
Хект почувствовал, что снова может шевелиться, и немедленно двинулся к лестнице, хотя в голове у него вертелась еще тысяча вопросов.
Вознесшийся наблюдал за ним с веселым удивлением.