Брат Свечка закрыл глаза и покачал головой:
– Сочия, Сочия. Бернардин, я знал, что ее затронуло зло, но не знал, что все зашло так далеко.
– Брат Свечка, она пообещала их не трогать в обмен на сдачу за́мка, а затем нарушила слово. Заявила, что господь не гневается, когда нарушаешь слово, данное приспешникам ворога.
Церковники постоянно так делали.
– А члены Конгрегации казнили так называемых еретиков, когда сами захватили тот за́мок?
– Казнили. Двоих учеников-мейсалян. Всего двоих. Те не знали, что делать, когда угодили в плен. Гарнизон сдал за́мок без борьбы.
Бернардин рассказал брату Свечке, что Сочия умудрилась взять Суралерт, имея в распоряжении всего-навсего тридцать шесть человек, и только троих из них ранили. А обороняло за́мок восемьдесят четыре воина, и запасов им хватило бы месяца на два осады. Графиня казнила двадцать два пленника, а двадцать третий, епископ Моркант Фарфог, решил переметнуться к врагам…
– Фарфог? Тот самый Моркант Фарфог? Который вместе с Хейденом Бэком напал на Карон-анде-Лет? А после смерти Бэка возглавил наемников? Тот самый Моркант Фарфог – обладатель мерзких титулов, дарованных ему мерзкими владыками Арнгенда и патриархами?
– Хм… Да. Интересный поворот, правда? Он предал своих сторонников и стал обличать подлости Конгрегации. Ему ничего другого не оставалось, разве что сгореть заживо.
– Да, святой мученик Моркант. Я его хорошо знал, поделом ему. Вот только есть одно «но», Бернардин. Моркант Фарфог был архиепископом, и его убили в Кастрересоне, еще когда город занял старый главнокомандующий.
– Ой, наверное, я что-то перепутал. Или Сочия. Понял! Наверное, то был другой известный арнгендский пройдоха-епископ, Остин Ринпоче.
– Горбун? Но он ведь тоже когда-то тогда и погиб?
– Нет, это он, я уверен. Просто ошибся в первый раз. Для меня все арнгендские подонки-церковники на одно лицо. Точно, Ринпоче, известный глупец. Любимый глупец Анны Менандской. Она постоянно что-то ему поручала, а он постоянно все делал не так. Я слыхал, Анна подначивает Безмятежного, чтобы назначил новые места в коллегии: как-то же ей надо расплачиваться со своими прихвостнями.
– Назначать новые места в коллегии патриарх не может – это имеют право делать только принципаты. А они на такое не пойдут. У фиральдийцев и так слишком маленький перевес, а если Безмятежный перейдет дорогу империи, вообще никакого не будет.
– Тогда будем надеяться, что новый наш пастырь чем-нибудь оскорбит императрицу.
– Будем надеяться.
Брата Свечку пробрал озноб. Он не изучал церковную историю, но знал, что некоторые патриархи пытались повлиять на мнение большинства в коллегии, устраняя недостаточно лояльных принципатов в надежде заменить их своими сторонниками.
Бернардин Амбершель хотел, чтобы все считали совершенного пленником, а потому брат Свечка действительно оказался хоть и в не слишком строгом, но заключении. Он мог свободно разгуливать по графскому за́мку в Антье, но выходить на улицу ему запрещалось.
Трижды Бернардин брал пленников, признавшихся впоследствии, что их отправили вернуть символы власти, которые унес из Каурена старик. Охотились за совершенным уже всерьез.
Однажды утром вернулась Сочия Рольт и застала брата Свечку за завтраком. С тех пор как его подобрал Бернардин, прошло уже девять дней. Графиня успела умыться с дороги, но было понятно, что надолго она в за́мке не задержится. Сочия приложила палец к губам и дотронулась до уха, а потом махнула рукой, указывая на многочисленные тени.
Брат Свечка плохо чувствовал близость созданий Ночи, но в за́мке часто ощущал сквозняки, а по спине бегали мурашки – обычно все это списывали на притаившиеся Орудия. Так ли важно, если они подслушают? Те, кого интересует судьба брата Свечки, уже и так обо всем знают.
Сочия достала откуда-то большой мешок из оленьей кожи, сунула туда руку, поморщилась и разбросала по комнате какие-то бусины. Они со стуком, словно камешки, отскакивали от стен. Девушка облизала пальцы, на которых темнели капельки крови.
Загадочные черные горошины подкатились к брату Свечке, и вдруг каждая развернулась в некое подобие многоножки. Сначала многоножки будто бы осваивались в комнате, оглядывали монаха и Сочию, а потом стремительно набросились на тени.
– Это не мокрицы, – сказал Свечка.
Мокрицы так шустро не бегают.
– Не мокрицы. Я точно не знаю, что они такое. Купила у одной ведьмы-язычницы с холмов. Не говорите Реймону. Действуют лучше любого заклинания. – Графиня что-то подсчитала на пальцах, потом уронила мешок на пол, и создания заползли обратно. – Теперь можем поговорить. Они сожрали всех, кто за вами шпионил.
Брат Свечка ровным счетом ничего не понял.
– Когда-нибудь ты мне все объяснишь. Хотя не уверен, что я так уж хочу знать.
– Вернуться в наш мир хотят не только древние боги – твари поменьше тоже оживились. Главнокомандующему не было до них дела, он истреблял только могучие Орудия. Это правда? Герцог Тормонд усыновил Реймона? И послал ему все знаки власти, необходимые, чтобы стать герцогом?
– Правда. А еще приложил к ним законные бумаги, так что оспорившие его волю непременно навлекут на себя вечное проклятие.
– Многие опечалятся.
– Дитя, уже опечалились, и еще как. Спроси Бернардина: он отыскал кучу шпионов, которым велели изловить меня и не дать передать побрякушки Реймону. Теперь, когда стало известно, где я, ждите гостей.
– Мы с Бернардином с удовольствием поохотимся на них.
Старик содрогнулся. Сочию Свечка любил почти как родную дочь, но чем больше он слышал о теперешних ее приключениях, тем больше беспокоился.
Девушка обладала темной и жестокой душой. Врагам ее мужа было чего страшиться.
Зима в Коннеке выдалась суровой. Даже старики признавали, что таких холодов раньше не бывало. Вода в Дешаре местами замерзла. В Вискесменте горожанам регулярно приходилось сбивать лед со своих драгоценных мостов.
Морозы остановили все военные действия. Даже самые закаленные воины графа Реймона Гарита вернулись домой, когда у них начали отмерзать пальцы на руках и ногах.
Хуже всех пришлось арнгендцам, донимавшим жителей Каурена, хотя на востоке зима свирепствовала не так сильно. Еще осенью захватчики опустошили окрестные поля и деревни, лишив зимнего прокорма не только своих врагов, но и самих себя. Еду, топливо и сено для лошадей приходилось завозить издалека. Укрыться от стужи было почти негде – разве что в нескольких за́мках, и так набитых битком. А греться за пределами крепких стен стало смертельно опасно. Сытые и тепло одетые навайцы и кауренцы, завидев предательский дым костра, сразу нападали. Они пытались отбить за́мки, если видели, что смогут обойтись малой кровью.
Несмотря на все это, король Регард не отводил войска и сам остался в Коннеке, что послужило поводом для шуток и у его врагов, и у друзей.
С приходом весны ожидалось вторжение новой армии. Арнгендцы верили, что, как только потеплеет, им улыбнется удача. Тогда-то Каурен заплатит сторицей.
Наконец-то в Антье вернулся и граф Реймон, в надежде укрыться в тепле от суровых морозов. Они с Сочией бесстыдно выражали друг другу свои чувства на глазах у всех.
На маленькую пирушку вместе с дюжиной других гостей позвали и брата Свечку. Что именно празднуется, никто ему не сказал. Старик решил, что, видимо, Сочия понесла. Он не совсем понял, почему его позвали, – остальные-то гости были сплошь приближенными графа Реймона.
Совершенному подумалось, что радоваться особенно нечему.
Разве в такой мир можно впускать ребенка?
После одного его замечания Сочия ткнула монаха в бок и объявила:
– Совершенный, вы – совершенный пессимист. Мир с грохотом катится в тартарары, вам бы следовало джигу плясать. С каждым мрачным днем мы все отчетливее понимаем, что мейсаляне правы: мир – игрушка ворога. Каждую ночь вашим словам является новое подтверждение.
– Вполне возможно, дитя мое. Но страдания ближних не доставляют мне радости.
Бернардин Амбершель расхохотался, словно это была самая потешная шутка за последние несколько лет.
– Времена настали как перед концом света, – сказал граф Реймон. – И ученейший из совершенных явился к нам, чтобы засвидетельствовать это и наставить нас.
Издевается? Трудно сказать.
– Все это мне совсем не нравится, – не удержался брат Свечка.
– Просто вы старый ворчливый барсук и всегда ждете только самого худшего, – парировала Сочия.
– И самое худшее скоро посыплется нам на головы, словно птичий помет.
– На этот раз ваши безрадостные опасения, видимо, вполне обоснованны, – согласился Реймон.
– Только на этот раз?
– Точно.
Собравшиеся, казалось, развеселились, хотя совершенный видел, что секрет известен лишь Бернардину, Сочии и графу.
– Может, вам стоит пересказывать мне по-настоящему дурные новости.
– Вы гораздо лучше выглядите, чем когда я выручил вас из лап епископа. – Грузный Амбершель чуть поерзал в кресле.
– Это вряд ли.
– Брат Свечка, у нас есть план, – сообщил граф Реймон, запустив пальцы в редеющую шевелюру. – Я хочу, чтобы вас схватили люди, которые так хотят вернуть вас в Каурен.
Старик лишился дара речи. Что?
– Опасность не так велика, как вы думаете. Они знают, как дорожит вами герцог. А еще вы под моей защитой. Это гораздо более весомый аргумент. Они понимают, что невежливое обращение с вами грозит им жестокой расправой.
Брат Свечка нахмурился. Что-то здесь затевается. Гнева Реймона Гарита боятся вовсе не так сильно, как он надеется. Каждый день его враги безо всякого страха разжигают этот гнев.
– Что же я такого натворил, чтобы заслужить подобные мытарства? В мои-то годы? Даже жертвы господнего недоверия, описанные в дэвских и чалдарянских преданиях, не подвергались таким испытаниям.
– Знаю. Ужасно, что приходится взваливать этот груз на старика, но ни один посланец, ни один святой отец не сможет как надо передать то, что передать необходимо. Никто другой не сумеет так искусно затеряться в толпе. Добравшись до Каурена, вы исчезнете. А потом передадите все, о чем я вас попрошу.