– Мне будет трудно доверять тебе в будущем, – заметил Оби по-английски.
– О нет, Ога, хозяин. Я не попрошай. Конец месяца плачу. – И перешел на ибо. – У нас говорят, что долг может заплесневеть, но никогда не сгниет. В этом департаменте много людей, но я не пошел к ним. Я пришел к вам.
– Весьма любезно с твоей стороны, – усмехнулся Оби, прекрасно понимая, что собеседник не оценит его тонкой иронии. Так и вышло, не оценил.
– Да, здесь много людей, но я к ним не пошел. Вы мой хозяин, я вас очень уважаю. У нас говорят, малое дерево пристраивается к большому и ползет у того по спине, чтобы пробиться к солнцу. По годам вы юноша, но…
– Ладно, Чарлз. Конец декабря. Если не сдержишь слово, мне придется доложить мистеру Грину.
– Ах! Я сдержишь. Если я подведу моего Ога, куда пойти следующий раз?
И на этой риторической ноте в истории была поставлена точка с запятой.
Оби еще раз просмотрел письмо и, мрачно усмехнувшись, обратил внимание, что изначально автор написал: «Мой просьба на вам всего 30.00 (тридцать шиллинг)», а затем, несомненно, хорошенько поразмыслив, зачеркнул «всего».
Он убрал письмо обратно в ящик, решив посвятить вечер требованию страхового взноса. Тут ничего больше не оставалось, как пойти завтра утром в банк и попросить у управляющего повысить кредитный лимит до пятидесяти фунтов. Ему рассказывали, что высокопоставленному чиновнику, жалованье которого переводится на банковский счет, подобное повышение получить довольно легко. В данный момент все равно больше ничего не придумать. При сложившихся обстоятельствах установка Чарлза весьма здравая. Если не смеешься, то придется плакать. Как будто вся Нигерия построена по этому принципу.
Но никакая доза философии не могла надолго отвлечь Оби от этого письма. «Никто не вправе утверждать, что я расточителен. Если бы я в конце прошлого месяца не послал тридцать пять фунтов на лечение матери в частном госпитале, у меня был бы порядок. Ну, если не полный порядок, то я хотя бы был на плаву. Ладно, выкручусь, – убеждал он себя. – Вначале всегда непросто. Как у нас говорят? Плакать трудно только начать. Не самая веселая поговорка, но верная».
Если бы Прогрессивный союз Умуофии предоставил ему четыре месяца отсрочки, все могло сложиться иначе. Но это уже старая история. Оби помирился с Союзом. Было совершенно ясно, что они не желали ему дурного. А если бы даже и желали, то ведь гнев сородича на сородича, как сказал президент во время примирения, проникает в плоть, но не в кость. Разве не так? Союз очень просил его согласиться на отсрочку в четыре месяца, начиная с сегодняшнего дня, но он отказался, солгав, будто обстоятельства удачно изменились.
А если рассуждать объективно – как если бы речь шла о ком-то другом, не о нем, – разве можно пенять бедным людям за то, что они осудили высокопоставленного чиновника, который, как им показалось, не захотел выплачивать двадцать фунтов в месяц? Они наложили на себя немилосердную дань, собрав восемьсот фунтов, чтобы отправить его в Англию. Некоторые зарабатывали не больше пяти фунтов в месяц. А он получал почти пятьдесят. У них есть жены и дети, которые учатся в школе. У него нет.
После уплаты двадцати фунтов у Оби оставалось тридцать. А очень скоро появится прибавка, она одна будет, как заработная плата у многих. Оби признавал: у этих людей есть своя правда. Но они не знали того, что потрудиться в поте лица, в слезах, дабы их сородич вошел в блистательную элиту, недостаточно. Они должны еще удержать его там. Да, они сделали его членом закрытого клуба, где приветствуют друг друга вопросом: «Вы довольны своей машиной?» Неужто они ожидали, что он станет отвечать: «Простите, но я не езжу на машине. Понимаете, не смог уплатить страховой взнос»? Ведь это означало выкинуть немыслимый фортель. Почти как если бы дух с маской на лице в общине ибо сказал на приветствие посвященных: «Прости, приятель, но я не понимаю твоего странного языка. Я всего лишь человеческое существо, которое надело маску». Нет, это просто невозможно.
Народ ибо с его высокими представлениями о порядочности создал поговорку о том, что нельзя просить человека со слоновой болезнью мошонки заболеть еще и оспой, когда тысячи других не знают и мелких недугов. Несомненно, нельзя. Однако случается. Такой есть мир, – как говорят.
Договорившись в банке о превышении кредитного лимита до пятидесяти фунтов и забежав в страховую компанию, чтобы сразу же их отдать, Оби вернулся на работу, где обнаружил ноябрьский счет за электричество. Распечатав его, он едва не закричал. Пять фунтов семь шиллингов и три пенса.
– Что-нибудь случилось? – спросила мисс Томлинсон.
– А? Нет, ничего. – Он взял себя в руки. – Просто мой счет за электричество.
– И сколько вы расходуете в месяц?
– Этот на пять фунтов семь и три.
– Здешние тарифы на электричество – чистый грабеж. В Англии вы бы заплатили меньше за целый квартал.
Но Оби было не до сравнений. Неожиданный удар после получения письма из страховой компании заставил его осознать реальную финансовую ситуацию. Он прикинул перспективу на ближайшие несколько месяцев и нашел ее весьма тревожной. В конце месяца ему предстоит продлевать водительские права. На год даже не обсуждалось, но продление только на квартал обойдется в четыре фунта. Потом колеса. Может, он и протянет еще месячишко, но, вообще-то, они уже мягкие, как тюбик зубной пасты. Все считали странным, что первые колеса не продержались два или хотя бы полтора года. О покупке новых шин за тридцать фунтов и думать нечего. Значит, придется вулканизировать те, что есть, по одной, начиная с запаски в багажнике. Это снизит стоимость наполовину. Они продержатся не более полугода, так сказала мисс Томлинсон. Полгода – достаточный срок, чтобы ситуация немного выправилась. Никто не обращался к нему в связи с налогами на доход. Это еще впереди, но не в ближайшие два месяца.
Пообедав, Оби принялся вводить меры решительной экономии в квартире. Новый бой, Себастьян, смотрел на него и, наверное, думал, что́ это нашло на хозяина? Обед Оби начал с того, что пожаловался на слишком большое количество мяса в супе.
– Знаешь, я не миллионер, – сказал он.
«Клара, когда сама варит суп, берет в два раза больше мяса», – подумал Себастьян.
– И впредь я буду выдавать тебе деньги на рынок только раз в неделю.
Каждый выключатель в квартире работал на две лампочки. Оби принялся их выкручивать. Теперь правилом стало: один выключатель – одна лампочка. Он часто удивлялся, зачем в ванной и в туалете по две лампочки. Типичное планирование правительства. На бетонной лестнице в парадном вообще не было света, и люди часто сталкивались или поскальзывались на ступенях. А в туалете, где никому неохота разглядывать, чем он там занимается, две лампочки.
Управившись с лампочками, Оби опять обратился к Себастьяну:
– Нагреватель воды больше не включаем. Я хочу принимать холодный душ. Холодильник выключать в семь часов вечера и включать в полдень. Понял?
– Да, сэр. А мясо не запортится?
– Не нужно покупать много зараз.
– Да, сэр.
– Купи сегодня немного. Когда доедим, купишь опять немного.
– Да, сэр. Только вы говорили ходить за рынок раз на неделю.
– Ничего подобного я не говорил. Я сказал, что буду давать тебе деньги раз в неделю.
До Себастьяна наконец дошло.
– То же самое. Вы не дашь мне деньги два раза. Вы дашь мне сейчас один раз.
Оби понимал, что абстрактными рассуждениями многого он не добьется.
Вечером у него состоялся серьезный разговор с Кларой. Оби не хотел рассказывать ей о превышении кредитного лимита, но, едва увидев его, она спросила, что случилось. Он попытался отговориться какими-то пустяками, однако ничего заранее не обдумал, и получилось неубедительно. Клара выуживала из него информацию своеобразным методом: она не спорила, а замолкала. А поскольку, когда они бывали вместе, три четверти времени говорила она, молчание скоро становилось непереносимым. В таких случаях Оби обычно спрашивал ее, что случилось, и это, как правило, служило ей прелюдией к тому, чтобы делать все, что душе угодно.
– Почему ты мне не сказал? – удивилась Клара, когда он изложил ей историю с банком.
– Не было необходимости. Я выплачу кредит в рассрочку за пять месяцев.
– Дело не в этом. Ты просто не считаешь нужным рассказывать мне о своих трудностях.
– Никакая это не трудность. Я бы и не рассказал, если бы ты не надавила.
– Ясно.
Клара пересекла комнату, подняла лежавший на полу женский журнал и стала читать. Через несколько минут Оби с деланой легкостью заметил:
– Невежливо читать, когда у тебя гости.
– Тебе следовало бы знать, что я плохо воспитана.
Любой намек на семью Клары был сопряжен с большим риском и часто приводил к слезам. Вот и теперь глаза у нее увлажнились.
– Клара, – сказал Оби, обнимая ее. Она напряглась как струна. – Клара.
Она не ответила, продолжая машинально перелистывать страницы журнала.
– Я не понимаю, почему ты хочешь поссориться.
Ни звука.
– Наверно, я лучше пойду.
– Наверно.
– Клара, прости.
– За что? Оставь меня, оджаре. – И она оттолкнула его руку.
Оби посидел еще несколько минут, уставившись в пол, а потом резко вскочил.
– Ладно.
Клара осталась сидеть, переворачивая страницы.
– Пока.
– До свидания.
Вернувшись домой, он велел Себастьяну не готовить ужин.
– Я уже сейчас делаю.
– Значит, остановись! – крикнул Оби и прошел в спальню.
Какое-то время он стоял, глядя на фотографию Клары на туалетном столике, затем положил ее лицом вниз и принялся раздеваться. Натянул через голову накидку и вернулся в гостиную за какой-нибудь книгой. Поводил взглядом по полкам, так и не решив, что бы почитать. Наконец остановился на «Сборнике стихотворений» А. Э. Хаусмана. Оби снял книгу с полки и вернулся в спальню. Взяв фотографию Клары, он снова поставил ее на место и лег на кровать.