И спустя десять минут мы дошли до знакомого перекрестка, того самого, где пришлось оставить машину.
Эти старенькие «Жигули» были моей гордостью. Я купил машину целиком на гонорары от книг и статей. То есть это был фактически первый зримый, ощутимый физически результат моего творчества. Я тогда говорил, что написал эту машину — так оно и было.
Не сказать, что я фанатичный водитель, никогда особо не любил ковыряться в капоте и просиживать сутки напролет в гараже, но это была моя машина, мой статус, конкретный результат моего труда.
Дверь у машины была раскурочена, она валялась на асфальте в двух шагах от капота.
Водительское кресло распорото, из него торчали пружины.
Шины спущены.
Лобовое стекло разбито.
В открытом капоте увлеченно копался, спрятавшись туда почти с головой, маленький толстый ширлик с лошадиным хвостом и необъятных размеров задницей.
Еще один ширлик — с волочащимся по земле пузом, круглым телом и головой дятла — сидел у заднего колеса и методично, размеренно долбил шину длинным клювом.
И еще один сидел прямо на крыше, у него был огромный, свисающий до самой груди нос, острый горб на спине и жидкие волосы по всему телу, он держал кривыми лапками выломанный из машины руль, резво крутил его в разные стороны и радостно бибикал противным голоском, как ребенок, брызгая слюнями.
Я не знал, что думать и что говорить.
— А ну пошли отсюда! — вскрикнул Капитан, выхватил пистолет и пальнул в воздух.
Ширлики резко переполошились и пустились наутек. Тот, что сидел на крыше, от неожиданности выронил руль, свалился на асфальт, неуклюже перевернулся и побежал вслед за остальными.
— Моя машина… — проговорил я, не веря своим глазам.
— Да уж, — присвистнул Капитан. — У вас теперь ни руля, ни колес.
Теперь мы точно никуда не поедем.
Я стоял перед тем, что раньше было моей машиной, курил — даже не помнил, как достал сигарету и чиркнул зажигалкой, это произошло само по себе — и все еще не мог поверить, что моих «Жигулей» больше нет. К горлу опять подступала тошнота.
— Мда-а-а, — протянул Капитан. — Это должно было случиться.
Он похлопал меня по плечу.
— Ничего, ничего, — продолжил он. — Может, оно и к лучшему. Тут за машину и убить могут. В этом плане эти твари лучше людей. Пойдемте пешком. Нам всего-то полчасика пройти.
От глубокой затяжки закружилась голова.
Мне показалось, будто вот-вот снова упаду в обморок, и поэтому я аккуратно сел на асфальт перед разбитой в хлам машиной. Капитан стоял надо мной, спрятав руки в карманах.
Я тяжело вздохнул, затянулся сигаретой.
Это крах, это конец. Когда я отсюда выберусь… Если я отсюда выберусь, впрочем, нет, какие, к черту, «если», только «когда» — я куплю новую машину. Да, думал я, да, именно так и сделаю.
В эту минуту мне показалось, будто Покров-17 вобрал в себя все самое отвратительное, что есть сейчас в нашем жалком и угасающем времени, всю мерзость нашего бытия, весь упадок и разруху. Как сходятся лучи солнца под лупой, чтобы разжечь огонь, так и это место сконцентрировало в себе всю гадость нашей эпохи.
Я видел умирающие деревни, остановленные заводы, нищих стариков и старух — здесь все это будто сошлось одной чудовищной карикатурой.
Ничего, ничего, думал я. Выберусь.
— Все еще думаете, что выберетесь отсюда? — спросил Капитан.
Я не удивился, что он опять прочитал мои мысли. Выдохнул дым и ответил:
— Да. Выберусь.
Капитан пожал плечами.
— Ваше право думать об этом, — сказал он. — Я, пожалуй, промолчу.
— Ну и молчите, — ответил я раздраженно и вдавил окурок в асфальт. — Пойдемте уже в этот ваш институт. Быстрее сделаем, что им там надо.
Привет, печальные жители Покрова-17. Я Старик, и это моя проповедь для вас.
Наша красивая и сильная Родина умирает. Мы умираем вместе с ней. И если кому-то кажется, что нашей уютной закрытой территории это не касается, он ошибается.
Подумайте. Просто подумайте. Покров-17 не может выжить без Большой земли. Оттуда нам привозят еду, одежду, медикаменты, вещи первой необходимости, сигареты и даже алкоголь. Да, даже алкоголь! Что, солдаты не раздают его вам из грузовиков? Быть такого не может! Где же оседают эти ящики с водкой — на армейских блокпостах, в отделении милиции или в бандитских хатах? И те, и другие, и третьи торгуют с вами водкой втридорога, обменивая на самое ценное, что еще осталось у вас. Зачем так жить?
Мы зависим от Большой земли, как ширлик от уголька. Мы попросту умрем без караванов с гуманитарными подачками. Да, это бесплатная еда. Да, ее пока хватает.
Но.
В один прекрасный день вы просто заметите, что грузовик не приехал по расписанию в среду. А потом — в воскресенье. Будете вновь с нетерпением ждать среды, доедая последнюю тушенку, но и в эту среду грузовик не приедет. Что вы будете есть? Пойдете охотиться на ширликов?
Я предлагаю более веселое занятие: давайте лучше охотиться на институтских крыс!
Есть такое понятие: карго-культ. Это религия папуасов Тихого океана. Когда во время войны американцы скидывали на острова грузы с самолетов, папуасы поверили, что это дар богов. И поэтому они решили имитировать их действия, чтобы боги снова спустились к ним. Делали наушники из половинок кокоса, обустраивали взлетные полосы и строили огромные деревянные самолеты. И танцевали вокруг них, зажигая факелы, думая, что добрые боги вернутся и снова сбросят им ящики со вкусной жратвой.
Но добрые боги больше не возвращались.
И эти грузовики в какой-то момент тоже не вернутся. Танцы с факелами здесь не помогут. Вы же не хотите оказаться глупыми папуасами, поверившими в чудо с Большой земли?
Скоро все кончится. Страна катится в пропасть. Назревает гражданская война. Напряжение между президентом и Верховным Советом достигло наивысшей точки. Растет нищета, бандитизм, анархия.
Так я спрашиваю вас: какое дело будет стране до Покрова-17, когда вся страна превратится в один огромный Покров-17?
Приходите к нам, и мы вместе совершим прорыв. Встаньте рядом с нашим вздорным, веселым и страшным временем. У нас отняли прошлое, но мы сами сделаем свое будущее.
Это был я, Старик.
21 сентября 1993 года
Закрытое административно-территориальное образование «Покров-17», Калужская область
— Вы вообще кто такие, я вас знать не звал… Звать не… Знать не знаю. Вы из милиции, что ли? Капитан? Подполковник? У нас тут все в порядке, не надо нам никакой этой вашей милиции, мы сами себе милиция…
Я не очень понимал, что лопочет этот человек, потому что глядел по сторонам, не понимая, куда вообще попал.
Не Институт, а разочарование. И это тот самый великий и ужасный НИИ? Серьезно?
Я был уверен, что Институт охраняется военными, что попасть в него можно только через блокпост с колючей проволокой — но нет, мы просто миновали центральную площадь, зашли в пустую проходную и открыли дверь в тускло освещенный холл администрации, где нас встретил худощавый взволнованный сотрудник. Он явно не ожидал визита и сильно смущался. Высокий, в запачканном халате и с черными кудрявыми волосами под белой шапочкой, в толстых очках с роговой оправой. Говорил он быстро и сбивчиво, а руки его нервно тряслись.
На его халате висела бирка с надписью: «Доценко Е. В.».
Капитан, кажется, тоже был обескуражен.
— Слушайте, — сказал он, пытаясь подобрать слова. — Со мной человек, которого мне нужно доставить в институт. Это писатель Андрей Тихонов. Он… Не отсюда, понимаете?
— Не отсю-ю-юда? — Доценко вытянул шею, поправил очки и пристально посмотрел на меня. — А как он сюда попал, если не отсюда? Кто прислал?
Капитан пожал плечами:
— Подождите, но…
Я перебил его:
— Вообще-то, мы пришли сюда как раз для того, чтобы узнать, как я сюда попал.
Капитан злобно шикнул на меня.
— А! — Доценко ударил себя по лбу. — Вас, наверное, научным сотрудником к нам прислали? Вы из МГУ, да? А почему нам ничего не сказали… Вот так всегда. Ничего никому не говорят. Да и кому тут говорить-то… Ведь, знаете, тут такое вообще, такое, что, честно…
Его голос дрожал, казалось, он вот-вот заплачет. Он потупил взгляд, а потом жалостно заглянул мне в глаза и сказал:
— Слушайте, раз вы не отсюда, может, знаете, как отсюда уже наконец выбраться? Достало, честно скажу. Все достало! Наше положение исключительно отчаянное, все уже просто до печенок сидит… В печенках… Сидит. До печенок достало.
— Выбраться? — переспросил я, не веря своим ушам.
— А что? Мы тут сидим уже… Сиднем сидим. Носу не показываем. У нас все тут рухнуло!
Со скрипом открылась дверь кабинета возле лестницы, ведущей наверх, и показался еще один человек в белом халате — лет пятидесяти, совершенно лысый. Он подозрительно оглядел нас, не решаясь выйти из-за двери, а затем все же медленно и осторожно двинулся в нашу сторону.
— Евгений Валерьевич, — обратился он к Доценко. — Это еще кто?
— Подполковник какой-то и с ним писатель из-за кордона! — капризно ответил он, не оборачиваясь в сторону лысого.
— Из-за кордона?
Лысый, кажется, выглядел более адекватным. Он подошел к нам, осмотрел с ног до головы меня, затем Капитана. На его груди висела бирка: «Катасонов А. Е.».
— Евгений Валерьевич не очень хорошо себя чувствует, — сказал он медленно и спокойно. — А вы кто?
— Евгений Валерьевич чувствует себя отлично! — перебил его Доценко. — Я себя чувствую… Ощущаю себя лучше вас всех, чтоб вы знали! Я, в отличие от Юферса…
— Так, стоп, — вклинился Капитан. — Юферс. Мне звонил товарищ Юферс.
Доценко и Катасонов замерли и подозрительно переглянулись.
— Ю-ю-ферс? — протяжно переспросил Доценко. — Сам?
— Да. Ваш директор, товарищ Юферс. Он звонил мне и просил встретить этого человека, сказав, что он нужен Институту.