К нам постоянно приходят новые люди.
Недавно к нам пришли сразу двадцать бывших сотрудников Института, так называемого НИИ аномальных световых явлений. Они рассказали, что директор НИИ Евгений Георгиевич Юферс отравился угольком, заболел и превратился в ширлика. Его пристрелили и сожгли.
Скажу честно: я страшно хохотал. Это очень смешно! Директор Института, изучающего всю происходящую здесь взбалмошную дичь, сам становится жертвой всего этого безумия!
Еще я подумал, что это неплохо отражает положение дел и в самой России. Вам не кажется, что Ельцин похож на ширлика?
И выходит, что Института как такового больше нет. Директор мертв. Люди разбежались. А ведь НИИ, на минуточку, выполнял функции администрации этой территории. По моей информации, теперь эти функции взяла на себя милиция. Вы отлично знаете нашу милицию. Этого старого дурака, портяночного солдафона, полковника Каменева. Он теперь здесь главный, представляете? Контуженный взбалмошный алкоголик!
Как я и говорил, в стране всё летит к чертям и в Покрове-17 тоже. Мы должны вырваться отсюда, пока не поздно.
Нам говорили, что отсюда нельзя выбраться, потому что мы принесем с собой на Большую землю ширликов и черноту.
Бред!
Армия, даже нынешняя полуразвалившаяся армия, вполне способна справиться с десятком-другим мелких тварей.
Никто до сих пор так и не доказал, что появление черноты связано с заболеванием от вещества Кайдановского. Что люди, прорвавшиеся на Большую землю, увеличат радиус действия Черного Покрова.
Я говорил с генералом, который служит на той стороне. Он кричал мне в трубку: «Вы хотите уничтожить весь мир!»
Жирный недоумок в обоссанных штанах — вот кто он, этот генерал.
Мы спасем мир. Наш мир. Мы будем жить. Мы заслужили это. Мы нужны Родине, а Родина нужна нам.
И где же наша Родина, спросите вы? Ельцин, Чубайс, Гайдар — это наша Родина?
Нет. Наша Родина сильнее их. Наша Родина — это мы.
Западные марионетки, толстосумы, номенклатурные слизняки, захватившие власть в стране, забыли о нас.
А мы им напомним.
И еще кое-что.
Я узнал, что в Покров-17 каким-то образом впервые за долгие годы попал человек с Большой земли. Это писатель из Москвы. Его зовут Андрей Тихонов. Это событие само по себе удивительно, и еще удивительнее, что он попал сюда явно не просто так.
Я обращаюсь к тебе, Андрей Тихонов. Если ты слышишь этот эфир, приходи на железнодорожную станцию. Нам стоит поговорить, попить чаю и узнать друг друга поближе.
Ты нравишься мне, Андрей Тихонов. Ты интересный человек.
Приходи в гости. Мы прорвемся отсюда вместе.
Приходите к нам и вы, печальные жители Покрова-17. У нас есть еда и оружие. Хватит всем.
Это был я, Старик.
24 сентября 1993 года
Закрытое административно-территориальное образование «Покров-17», Калужская область
Мы дошли до покосившегося дорожного знака с надписью «Колодец», когда небо уже совсем потемнело. За поворотом, в двух сотнях метров от таблички желтели уютные огоньки деревенских домов. Мы ускорили шаги из последних сил.
В первых трех домах свет не горел, они выглядели давно заброшенными — с заросшим палисадником, развалившимся забором и выбитыми окнами. Мне, впрочем, подумалось, что если дом выглядит заброшенным, это не обязательно значит, будто в нем никто не живет.
— И где твои люди видели этого старика? — спросил я полковника.
— В том доме, у поворота.
Он указал на избу, стоящую в пятидесяти метрах от нас, прямо перед перекрестком. В ней горел свет.
— Кто здесь вообще живет?
— Люди, — коротко ответил полковник. — Человек десять, кажется. Старики. Они отказались эвакуироваться и доживают тут свой век. Тут много таких.
Улица выглядела абсолютно пустой, с редко расставленными фонарными столбами, между которых можно было провалиться в темноту, с гудящими над головой проводами.
Когда мы проходили мимо одного из домов с включенным светом, в окне резко вырос темный силуэт, шторки задернулись и огонь в доме погас.
— Боятся, — усмехнулся Каменев, — Чужих здесь не очень…
Мы подошли к дому, на который указал полковник, он выглядел больше остальных и был поделен на две половины. Свет горел только в одном из окон, завешенном прозрачной шторкой.
Мы осторожно добрались до палисадника, и в этот момент в окне зашевелилась тень.
— Тихо, — шепнул Каменев.
Лязгнула защелка, со скрипом распахнулись створки, и из-за подоконника выглянул старик в драном свитере, совершенно лысый, сморщенный, в аккуратных очках и с худым горбатым носом.
Он свесил руки на подоконник, подозрительно осмотрел нас с ног до головы и тихо сказал трескучим голосом:
— Здрасьте.
Каменев отстранил меня рукой, делая знак, чтобы я не вмешивался в разговор, и ответил:
— Добрый вечер. Это же вы Харон Семенович Богоедов?
Старик поправил очки на носу и еще раз пристально вгляделся в Каменева.
— О, милиция! Милиция… Не помню, чтобы вызывал милицию. Убили кого, ограбили? Помочь надо? Свидетельские показания, понятые? А, я же все равно ничего не видел.
— Нет-нет, — смутился Каменев. — Всё в порядке. Мы насчет вас. Вы тут на какое-то время пропали…
Старик поднял голову и наморщил лоб, пытаясь что-то вспомнить.
— А, да, — сказал он. — Было дело, пропадал. Недавно вот ваших ребят тут видел, мимо проходили, ну да, ручкой им помахал, так и знал, что потом еще придут.
— Да-да, — кивнул полковник. — Вы тут, я так понимаю, некоторое время назад, кхм… болели?
— Да я и сейчас болею, — сказал Харон Семенович. — Давление скачет, знаете, так, тыгдык-тыгдык… Прямо как кот.
— Кот? — спросил я, не удержавшись.
— Да! — радостно ответил старик. — Ну, знаете, коты, они скачут перед тем, как погадить, туда-сюда носятся, как бешеные…
— Это бывает, — согласился Каменев. — Слушайте, мы к вам по важному делу. Не бойтесь, пожалуйста, мы не сделаем ничего плохого, мы хотим просто поговорить и расспросить вас о некоторых вещах. Ничего криминального. Просто нам нужен, так сказать, совет.
— Да, совет, — кивнул я.
— А и хорошо! — старик игриво подмигнул и показал рукой на калитку. — Проходите, я вам чаю налью, телевизор включу… У меня ж тут телевизор показывает! Редкость! Как раз через полчасика тут вся деревня соберется, будем программу «Взгляд» смотреть, чай пить, вы заходите! Там можно крючок на калитке изнутри открыть.
Полковник просунул руку за калитку, снял крючок, со скрипом открыл дверь и вошел в темный двор. Я шагнул за ним.
— Дверь открыта! — крикнул вдогонку старик.
Когда мы поднимались по ступенькам на крыльцо, полковник обернулся ко мне, похлопал меня по плечу и впервые за это время улыбнулся.
— Не знаю, что он нам скажет, — сказал он мне шепотом. — Но это шанс.
Я кивнул.
Полковник открыл входную дверь, мы прошли в тесную прихожую, и в нос ударил запах прелой стариковской одежды, пыли и лекарств.
Когда мы открыли дверь ярко освещенного зала и вошли внутрь, полковник резко замер на пороге, будто ударившись в стеклянную стену, и отшатнулся назад. А потом я увидел то же, что и он.
Старик, которого звали Харон Семенович Богоедов, стоял у окна в потасканном дырявом свитере, глядел на нас сквозь блестящие очки и улыбался.
Он был человеком только выше пояса.
Под его свитером висело огромное мохнатое паучье брюхо, утыканное редкими волосками, а от него расходились в стороны шесть длинных и тонких лап.
— Я же говорил, что болею, — сказал он, виновато разводя руками. — Но мне уже лучше.
В углу стоял черно-белый телевизор. На экране ходил по пляжу радостный парень с огромной пачкой жевательной резинки Wrigley’s Spearmint. Натуральный мятный вкус, радость истинной свежести. Настоящее американское качество.
В зале густо пахло квашеной капустой.
Горький ком подкатил к горлу. Я зажал рукой рот и выбежал на крыльцо. Меня стошнило.
Когда я вернулся в зал, утирая мокрые губы, полковник все так же стоял на пороге, а Харон Семенович виновато улыбался.
— Уж извините, — сказал он мне. — Какой есть. Попейте водички, в прихожей ведро с ковшиком. Не бойтесь, вода из колодца.
Я обернулся, увидел ведро с торчащим из него пластмассовым ковшиком, зачерпнул и стал жадно глотать воду.
— Мда, — сказал Каменев. — Мы ожидали увидеть немного другое.
— Ну а я что поделаю? — Харон Семенович снова развел руками. — Что я поделаю-то? Рассудок сохранил, и на том спасибо.
— И как вам удалось сохранить рассудок? — спросил я, не отрывая губ от ковша.
— Честно? — он задумался. — А хрен его знает. Как-то так вышло. А вы, я погляжу, сами не очень здоровы?
Мы с полковником хмуро кивнули.
— Беда-а-а, — протянул Харон Семенович.
Он засеменил паучьими ножками по направлению к кухне, протиснулся толстым брюшком в дверной проем и скрылся. Мы услышали, как на кухне гремит чайник.
— Сейчас я чаю всем поставлю, сюда народ с деревни придет телевизор смотреть, — крикнул он из кухни. — А пока они смотрят, все вам расскажу.
Мы с полковником переглянулись. Его лицо выглядело абсолютно потерянным.
— И что теперь? — прошептал я.
— Послушаем, что скажет.
Поставив чайник, Харон Семенович снова протиснулся в зал, неуклюже сложив лапы перед собой — так они выглядели еще отвратительнее — и взглянул в окно.
— О! — сказал он. — А вот и соседи подходят.
Он подошел к распахнутому окну и крикнул:
— Вечер добрый, Тихон Геннадьич! Калитка открыта, как всегда, чай поставил… Проходите!
Тихон Геннадьевич оказался сухим, высоким стариком в потасканной шинели без погон. В руках он нес бумажный сверток, перевязанный бечевкой. Зайдя в прихожую и увидев нас, он с недоверием покосился в нашу сторону, но Харон Семенович успокоил его:
— Это свои, свои. Они не помешают. Присаживайтесь!