1 августа 1983 г.
Я до сих пор не могу поверить. Вакцина не сработала. Я стану чертом или какой-нибудь рогатой свиньей из-за всей этой херни. Я СОЙДУ С УМА И ПРЕВРАЩУСЬ В ХРЕН ЗНАЕТ ЧТО. Я не хочу. Пусть они найдут новую вакцину! Я попросил испытать на мне всё что можно, всё что есть, вдруг что-нибудь да поможет, я готов быть подопытным кроликом, лишь бы не это.
2 августа 1983 г.
Они закрыли меня в палате, приносят еду и не выпускают. Это что такое? Они даже не разговаривают со мной. Я хочу хоть что-то знать! Может, они делают новую вакцину?
Ладно, надо как-то пытаться думать по-человечески. Очень трудно. Температура в норме, самочувствие очень плохое. Буду спать.
Проснулся от воя сирен. Сильно трясет.
3 августа 1983 г.
ТВАРИ. ТВАРИ ТВАРИ ТВАРИ ТВАРИ ТВАРИ
4 августа 1983 г.
У меня задубела кожа на руках и ногах. Как будто мозолями покрылась. Больше не тошнит. Пришел санитар, вколол вещество. Уснул.
5 августа 1983 г.
Чешется голова. Опять проступает какая-то то ли опухоль, то ли черт знает что, господи, неужели это РОГА
РОГА, понимаете, РОГА
6 августа 1983 г.
У меня увеличился нос. Лучше бы не нос, ха-ха.
7 августа 1983 г.
Постараюсь быть в сознании. Мысли немного путаются уже от всего этого. Мне очень плохо, жара и тошноты нет, но болит кожа, всё тело чешется, а еще я стал хуже видеть. Боюсь смотреть в зеркало. Вижу отвратительные сны про какой-то лес, болото, и всюду ходят тени, какие-то очень страшные тени, я просыпаюсь в холодном поту.
Плохо очень. Чувствую, как мысли уходят. Как вода через дуршлаг.
8 августа 1983 г.
Меня вывели на какие-то процедуры. Сначала я думал, что они наконец придумали новую вакцину, но меня просто усадили на стул, прикрепили датчики и стали задавать вопросы, как я себя чувствую. Неужели непонятно, как я себя чувствую?
9 августа 1983 г.
Я УБЬЮ ИХ ВСЕХ
[с 10 по 12 августа записи отсутствуют]
13 августа 1983 г.
Я чувствую, знаете, у меня и правда рога растут, а еще носом дышать тяжело шмыгаю все время. Еще ногами трудно ходить они такие как бы деревянные, я как мишка косолапый топаю в лесу. Еще голова чешется очень сильно и гудит все время в висках вот так ууууу, ууууу, ууууу. Господи твою мать мне плохо очень. Ненавижу.
Ночью не спал, потом спал, потом шмыгал носом, потом жрать хотел.
14 августа 1983 г.
рога и правда рога такие растут ноги мои ноги у меня с мыслями совсем все плохо мысли мои темнота опять настала а я ее больше не боюсь темноты это моя темнота и вижу в ней хорошо никто не видит а я вижу потому что когда эта темнота настает везде ходят черные тени которые еще во сне вижу сейчас вот пишу это а тут темно хоть глаз выколи просто я стал лучше видеть хочу в туалет
[с 15 по 16 августа записи отсутствуют]
17 августа 1983 г.
я кушаю вкусно очень спасибо ребятам приносят там что-то только ложку трудно в руке держать прямо так морду опускаю и чавкаю а потом смеюсь потому что смешно очень ручку тоже держать трудно когда пишу и вижу хорошо очень еще хочу в туалет и научился рыгать смешно
все очень смешно очень долго смеюсь вы тоже посмейтесь
18 августа 1983 г.
не могу рзаобрать свои краакули а меня порсят продолжть писать
19 августа 1983 г.
жрать хчоу и в таулет хчу
20 августа 1983 г.
жру вкусно суки мращи
идите нх ауй
я лчшу вас
21 августа 1983 г.
жркер вчн ск мрщщщ
22 августа 1983 г.
жу жу жу жу
23 августа 1983 г.
[неразборчивые каракули на весь лист, дальше записи обрываются]
ПРИЛОЖЕНИЕ
Образец № 57 ликвидирован 30.08.1983 и уничтожен в высокотемпературной печи согласно протоколу.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Из книги Андрея Тихонова «На Калужский большак»
23 декабря 1941 года, поселок Недельное
Утром в Недельное вступил на подмогу 830-й стрелковый полк, увязший до того в боях за ближайшие деревни. Свежие силы прикрыли направление Чухловки, откуда, скорее всего, стали бы контратаковать немцы.
Согласно новому приказу, дивизии предстояло ожидать пополнения, заняв круговую оборону. На подступах к Калужскому большаку все еще вел долгие бои 586-й гвардейский стрелковый полк; без него любые дальнейшие действия были бы неразумны.
Удивительно, как быстро возвращался поселок к мирной жизни — если, конечно, эту жизнь можно назвать мирной. Местные прибирались во дворах, дети растаскивали на игрушки фашистские награды и бляхи от ремней, бабы пытались накормить и напоить солдат, чем могли. С самого утра затопили печи, и повалил дым из труб, такой непривычный мирный дым, без пожаров и бомбежек.
Несмотря на кажущееся спокойствие ситуации, бойцы не расслаблялись. Ясно, что наступать далее пока нельзя и немцы используют тишину для передышки; контратака была всего лишь вопросом времени. Наверное, двух, максимум трех дней. Положение дивизии, несмотря на достигнутый успех, осложнялось тем, что ее части вклинились глубоко в немецкий фронт и ответный удар мог последовать сразу с трех сторон.
Взвод лейтенанта Старцева попал в резерв и занял позиции в центре села, у бывшей торговой лавки через площадь от храма Покрова Пресвятой Богородицы. Ближе к храму засела рота автоматчиков.
Обустроив позиции, бойцы взвода Старцева расположились на часовой отдых. Сам Старцев убежал в штаб дивизии, сержант Громов позвал Пантелеева за дровами для костра; Игнатюк пошел по своим делам, не сказав куда.
Стоял мороз, и солнце ослепительно искрилось на свежем снегу, присыпавшем за ночь грязь от колес грузовиков.
Селиванов привалился спиной к стене лавки и принялся записывать в блокнот события прошлого дня. Максимов и Денисенко дремали рядом полусидя, укутавшись в шинели. Селиванов тоже был бы не прочь вздремнуть, но после ночного кошмара с тенями гнал от себя эту мысль.
Вокруг кололи дрова, разводили костры, гремели котелками с горячей едой, чистили оружие. В конце улицы рычал мотор полуторки: ее пытались вытолкнуть из сугроба.
Селиванов замер с огрызком карандаша над листком блокнота и вдруг понял, что больше не знает, о чем писать. Мысли в голове кончились.
Тогда он перекинул листок и стал записывать слова, которые давно сидели в его голове:
Шел солдат, упал солдат
В желтую траву,
В бесконечный звездопад,
В сказку наяву…
Задумался, огляделся, закрыл блокнот. Больше ничего на ум не приходило.
Вскоре вернулся Игнатюк. В руке он нес длинную деревянную палку с прибитой к концу немецкой каской.
— Смотрите, что сварганил! — сказал Игнатюк, с гордостью показывая бойцам непонятную конструкцию.
Максимов и Денисенко недовольно разлепили сонные глаза.
— Что это ты задумал? — спросил Селиванов.
— Сам видишь, приладил фрицевскую каску к палке. Агрегат будет! Говно из ямы выгребать!
Бойцы пустились в хохот.
— На кой тебе это с собой? — спросил сонно Максимов.
— Не с собой… Я для девицы этой, Анны. В гостях у нее побывал, вот жаловалась, что сортир совсем забит.
— А ты романтик, — улыбнулся Селиванов.
— Такова, брат, суровая романтика войны, — возразил с ученым видом Игнатюк. — Ладно, пойду вручу даме агрегат.
— Вручи, вручи даме… свой агрегат, — тихо сказал Денисенко.
Все вновь рассмеялись, а затем смолкли — к взводу приближался лейтенант Старцев, хмурый и собранный.
— Здорово, бойцы, — бросил на ходу лейтенант, увидев затем палку с каской в руках Игнатюка. — Что это у тебя?
— Агрегат, товарищ лейтенант. Хозяйственный, — смутился Игнатюк.
Старцев коротко кивнул; видимо, разбираться у него не было времени.
— Командир отделения где?
— Громов за дровами ушел, — сказал Максимов.
— Через час построение, — хмуро ответил Старцев. — Так что далеко не уходите. Пойду остальным сержантам скажу.
— Что так, товарищ лейтенант? Опять наступаем? — спросил Игнатюк.
Старцев криво усмехнулся красивыми губами.
— Если бы, — сказал он. — Передовое охранение заметило разведку немцев в стороне Чухловки. Так что вы не расслабляйтесь.
Сказав это, рассеянно бросил взгляд на Игнатюка.
— Ремень-то поправь… Вояка с агрегатом.
Вдалеке, со стороны Поречья, вдруг гулко ухнул миномет.
С крыши соседней избы разлетелись перепуганные вороны.
— Нормально. Наши стреляют, — сказал Старцев.
25 сентября 1993 года
Закрытое административно-территориальное образование «Покров-17», Калужская область
Ночью меня разбудил толчок в бок. Я разлепил глаза: рядом сидел Каменев.
Мы спали в зале на двух пыльных матрасах. На кровати, развесив паучьи лапки и накрывшись лоскутным одеялом, дремал Харон Семенович.
— Что такое? — недовольно спросил я.
— Выйдем на крыльцо, — прошептал Каменев. — Покурим.
Он выглядел так, будто и не собирался ложиться спать.
— Иди в жопу. Не хочу курить. Спать хочу, — сказал я.
— Нет, мы пойдем курить, — с железом в голосе настоял Каменев.
Черт с ним. Я встал, накинул на свитер военную куртку, и мы вышли на крыльцо.
Стояла беззвездная ночь, вдалеке натужно ухала сова. От сырого холодного воздуха дрожало всё тело, хотелось еще сильнее укутаться в куртку. Я поежился, нашарил в кармане пачку, закурил. Каменев тоже.
— Ты хотел о чем-то поговорить? — сказал я.
Каменев кивнул.