— Этот старик, — ответил он. — Ты же понимаешь, что это наш шанс?
— Шанс?
— Если доставить его в Институт и заставить ученых как следует изучить его, мы можем получить вакцину. А заставить их мы сможем, не сомневайся.
Действительно, подумал я.
— А он? — я кивнул в сторону дома. — Он же не согласится.
— Попробуем уговорить. Что ему терять? А не согласится, ну… Есть методы. Ствол к виску и погнали.
— А как мы доставим его в Институт? У нас даже машины нет. Пешком? Или верхом на него сядем? Цок-цок-цок…
Каменев выдохнул дым в ночное небо, посмотрел на меня с усмешкой.
— Не ищи проблемы, Достоевский. Ищи возможности. Пока в его доме сидели гости, а ты дремал, я слушал разговоры. У соседа через два дома стоит пикап старенький, «Иж». Вроде на ходу, по крайней мере, он говорил, что ехал на нем в город. Угоним, посадим нашего деда в фургон и делов-то.
Я задумался, крепко затянулся. Сова никак не могла замолчать. Слегка горел лоб: снова температура.
— Слушай, писака, это шанс, — сказал Каменев. — Согласен, небольшой, но шанс. Выздороветь, снова жить нормальной жизнью, а может, и вообще всех вылечить. Понимаешь, что это значит? Если мы найдем лекарство, это место больше не будет таким опасным. Людей можно будет лечить. Покров-17 откроют. Мы сможем вернуться.
Сможем вернуться…
— А ты хочешь вернуться? — спросил я.
— К чему ты это?
— Я думал, тебе нравится здесь. Ты нашел свой дом.
— Если есть шанс выздороветь и вернуться, я хочу это сделать. С тобой или без тебя.
Я покачал головой, вновь затянулся сигаретой, докурил до фильтра.
— Прямо сейчас? — спросил я.
— А когда еще? Ночь, он будет спросонья, да и машину легче будет угнать.
Я швырнул окурок в мокрую траву.
— Пошли.
В зале по-прежнему стояла тишина, и Харон Семенович мирно дремал в кровати, чуть посапывая.
Мы подошли к кровати и переглянулись, не совсем понимая, с чего начать. В кармане я держал руку с пистолетом.
Каменев откашлялся, а затем слегка толкнул спящего в бок. — Харон Семенович! — сказал он негромко, но отчетливо. Старик поморщился, пошевелил лапками и отвернулся к стене.
Каменев настойчиво потормошил его за плечо.
— Проснитесь, — сказал он громче.
Харон Семенович недовольно зашевелился, повернулся к нам и приоткрыл заспанные глаза.
— Ч-что… что такое? — спросил он неразборчиво.
— Вставайте, — продолжил Каменев. — Вы поедете с нами в Институт. Прямо сейчас. Это нужно, чтобы спасти жизни многих людей.
Харон Семенович удивленно раскрыл глаза, приподнялся на локте, оглядел нас с ног до головы.
— Вы чего, ребята? — хриплым голосом сказал он. — Какой Институт? Какие жизни? Смеетесь? Сколько времени?
— Половина третьего ночи, — сказал я.
— Идите спать, хорошо? Удумали невесть что… — недовольно пробурчал старик и снова положил голову на подушку.
— Вам нечего бояться в Институте, — сказал Каменев. — Я гарантирую, что вам не сделают ничего плохого.
Харон Семенович недовольно скривил лицо, раздраженно фыркнул, приподнялся на кровати, неуклюже свесил паучьи лапки и сел, недобро глядя на нас снизу вверх.
— Идите отсюда вон, — сказал он жестким голосом. — Вам ясно?
Мы с Каменевым вновь переглянулись, он вздохнул, вытащил из кармана пистолет и приставил к виску старика. Я сделал то же самое.
— Если вы попробуете позвать на помощь соседей или устроите еще какой фокус, я выстрелю, — с железом в голосе сказал Каменев.
— Или я, — добавил я.
Харон Семенович испуганно замер, глядя по сторонам одними зрачками, нижняя губа его задрожала, паучьи лапки хаотично заерзали по полу.
— Что, значит, решили за мой счет вылечиться? Думаете, поможет?
— Возможно, — сказал Каменев. — И это поможет не только нам. Это поможет всем людям здесь. Это единственный шанс спасти весь этот сраный Покров-17 и, может, открыть его границы.
Харон Семенович вдруг тихо захихикал, а потом снова поднял на нас глаза и сказал, не переставая смеяться:
— А вы уверены, что я был нужен институту для вакцины? Вы уверены, что вообще знаете, чем они там занимаются? Что они вообще ищут способ прекратить это все, а не…
— Нет, — отрезал Каменев. — Но это возможность. И мы намерены использовать ее. Вставайте.
Харон Семенович послушно встал, свешивая лапки одну за другой, натянул дырявый свитер, и мы проводили его к выходу под дулами пистолетов.
Во дворе было все так же холодно и промозгло. Харон Семенович посматривал на нас со злобой.
Мне было до отвращения стыдно.
Каменев подошел к калитке, снял крючок и выглянул на улицу.
— Держи его на мушке, — сказал он мне. — Следи. Не спускай с него глаз. А я пойду за машиной.
Харон Семенович язвительно усмехнулся.
— Еще и машину у соседей угнать решили?
— Не угнать, а реквизировать на общественное благо, — ответил Каменев и исчез за калиткой.
Харон Семенович обреченно уселся на скамейку возле забора. Я сел на крыльцо, не спуская с него дуло пистолета.
Никогда не подумал бы, что однажды буду вот так сидеть с пистолетом, наставленным на человека. Даже если он только наполовину человек. Нет, не так — тем более если он только наполовину человек.
— Не обижайтесь, Харон Семенович, — сказал я, не зная, что в такой ситуации говорить. — Мы хотим выжить.
Старик делано удивился, ахнул, скривил лицо в усмешке.
— Ой! Ну тогда ладно, конечно, никаких обид, что вы!
И вновь стал серьезным.
— Вам это аукнется, — продолжил он. — Обязательно аукнется. Вы даже не представляете, как скоро.
За калиткой что-то зашуршало. Видимо, Каменев уже вернулся, решил я. Но почему без машины? Не смог завести? Калитка стала медленно, со скрипом отворяться, и в этот момент Харон Семенович вдруг хищно улыбнулся, глядя на меня с вызовом и легким смешком в глазах.
Калитка открылась.
На пороге стояла черная тень с сияющим алым нимбом. Воздух вокруг ее силуэта дрожал, как мираж в середине июля.
Я замер, сидя на крыльце, и не мог перестать смотреть.
Тень стояла на месте, не двигаясь и не издавая ни единого звука. Она смотрела на меня. У нее не было лица и глаз, но она совершенно точно смотрела на меня. Я знал это.
Мое дыхание перехватило, задрожала рука с пистолетом.
Этого секундного замешательства хватило, чтобы Харон Семенович вскочил с лавки и бросился на меня.
Меня придавило к крыльцу, ногу больно прижало к ступеньке. Надо мной нависло серое месиво из тонких паучьих лап, покрытых щетиной, и жирного брюшка, и чуть выше — морщинистое лицо старика.
Одной лапой он прижал мою руку с пистолетом к крыльцу, другими крепко обхватил туловище; я не видел больше ничего, кроме его переплетенных ножек и рыхлого брюшка. Его тело воняло мочой, пылью и старческим потом.
Старик зашипел, схватил меня за шею, придавил к крыльцу еще сильнее, ударил головой о ступеньку и принялся душить.
Всё перед глазами смазалось; я пытался кричать, но получалось лишь беспомощно хрипеть. Рука с пистолетом слабела, и я понимал, что вот-вот выроню его.
Я крепко сжал зубы, напряг мышцы в нечеловеческом усилии, воткнул ствол Макарова в брюшко и спустил курок.
Грохнул выстрел.
Я выстрелил еще.
Руки, державшие мою шею, обмякли, паучьи лапы обвисли, и огромное рыхлое тело завалилось на меня.
Все еще задыхаясь от тяжести тела и нестерпимой вони, я с трудом выбрался из-под тела и свалился с крыльца.
Со стороны улицы зарычал приближающийся мотор, взвизгнули тормоза.
Я бросил взгляд на открытую калитку. Тени с красным нимбом больше не было. На пороге стоял Каменев. Его лицо искривилось в ужасе, а затем он разразился благим матом.
— Блядь! Пиздец! Ты что натворил, мудила?
Я не мог отдышаться, говорить было трудно.
Труп Харона Семеновича лежал на ступенях крыльца, безвольно свесив паучьи лапки. По доскам стекала кровь вперемешку с серой слизью.
— Тут был мертвый святой, — сказал я. — Самый настоящий. С красным нимбом…
Каменев, не отвечая, подбежал к телу, поднял его голову.
Глаза старика помутнели, из открытого рта вывалился язык.
— Какой еще святой, откуда? — взревел Каменев. — Он мертв! Ты нахуя его пристрелил, долбоебина? Блядь, это пиздец!
Я наконец отдышался и уселся на мокрой траве, показал пальцем на калитку.
— Он появился там. Я на него смотрел, и этот старик кинулся на меня. Пытался задушить…
— Господи, — сказал Каменев. — Что делать-то теперь…
Он поднял лапку Харона Семеновича и отпустил.
— Ладно, — продолжил он. — Погрузим в кузов и отвезем в институт. Может, успеем. Ну, что расселся, давай!
Мы приподняли тело с двух сторон и потащили к выходу со двора. Нести оказалось тяжело — лапки скребли по земле, брюхо болталось из стороны в сторону.
— Давай, давай, быстрее, — приговаривал Каменев. — Сейчас соседи проснутся…
Вытащив тело наружу, мы приподняли его вверх и перевалили за борт. Труп с мягким звуком шмякнулся в кузов.
Каменев посмотрел в сторону дома, у которого раньше стоял пикап. В окнах горел свет. Кто-то выбегал с крыльца на улицу.
— Ох черт, — сказал он и запрыгнул в кабину на место водителя. — Садись, погнали!
Я сел в машину, полковник тут же дал по газам. Пикап сорвался с места, нас затрясло.
В зеркале заднего вида я увидел, что на дороге в полоске света стоит старик, целясь в нас из ружья.
— Сейчас стрелять будет! — взревел я. — Пригнись, гони быстрее!
— Я и так гоню!
Грохнул выстрел. Нас засыпало осколками заднего стекла, машину занесло вправо, но Каменев смог вырулить.
— Давай-давай-давай! — кричал я.
Мы вырулили за поворот и погнали по пыльной дороге. Тело Харона Семеновича тряслось и качалось в кузове.
Бешено колотилось сердце, ком тошноты застрял в горле и отчего-то дергался локоть — совсем нервы ни к черту.
Я вспоминал навалившегося на меня старика с телом паука, его вонючее дыхан