Настоятель застыл. В напряженной тишине две воли схватились в безмолвной борьбе.
— Я крепко спал в своей комнате, — наконец ответил Путток, обратя на Фидельму ненавидящий взор.
— В каком часу вы легли спать?
— Рано. Почти сразу после ужина.
— Действительно рано. А почему вы отправились спать в такой ранний час?
Снова повисла тишина, и Фидельма подумала, что сейчас, наверное, Путток не откажет себе в удовольствии продолжить словесный поединок. Однако настоятель немного помедлил и пожал плечами.
— Что у меня было общего с Вигхардом, так это то, что я, как и он, не переношу ни здешнего климата, ни здешней еды. Прошлой ночью я плохо себя чувствовал. Чем скорее я окажусь снова у берегов Нортумбрии, тем лучше.
— Но вы сразу уснули? И когда проснулись?
— Я спал беспокойно. В какой-то момент мне почудился шум, но я слишком устал, чтобы выяснять, что такое. В два часа ночи меня разбудил мой слуга и сообщил мне прискорбную весть, что Вигхард умер, упокой Господи его душу.
Благочестивые слова звучали неискренне.
У Фидельмы создалось впечатление, что эта весть вовсе не стала для Путтока прискорбной. Он был явственно честолюбив и жаждал занять место Вигхарда.
— Вы ничего не видели и не слышали?
— Ничего, — вновь подтвердил Путток. — А сейчас я пойду на встречу с епископом Геласием. Идем, Эанред.
Настоятель решительно направился мимо Эанреда в коридор.
— Стойте!
Настоятель резко повернулся, раскрыв рот в изумлении от того, что она смеет противиться его воле. Ему никогда еще никто так не перечил, тем более женщина, тем более — ирландка!.. Он потерял дар речи. Эадульф прикрыл рот рукой, делая вид, что вытирает пот с лица.
— Я еще не допросила брата Эанреда, — объяснила Фидельма с улыбкой и, не обращая внимание на взбешенного настоятеля, повернулась к тихому и скромному его слуге.
— Он скажет вам то же самое, что и я, — огрызнулся Путток, прежде чем она начала допрос.
— Вот и пусть говорит. — Фидельма была непреклонна. — С вами мы закончили, с вами у меня все, Путток из Нортумбрии. Можете идти или оставаться — как вам угодно.
Путток некоторое время стоял, хватая ртом воздух. Затем повернулся к Эанреду:
— Придешь ко мне, как только закончишь, — рявкнул он, как хозяин на собаку, развернулся и вышел; в коридоре раздались его тяжелые шаги.
Брат Эанред стоял, все так же сложив руки, и с покорным видом глядел на Фидельму. Казалось, все произошедшее его нисколько не взволновало, как будто он вообще не придал этому значения.
— Итак, брат Эанред… — начала Фидельма.
Монах ждал с рассеянной, почти отсутствующей улыбкой. У него были светлые глаза, почти без выражения.
— Где вы были вчера вечером? Расскажите, пожалуйста, что вы делали после ужина.
— Что я делал, сестра? — Он улыбался. — Я лег спать, сестра.
— Сразу после ужина?
— Нет, сестра. После ужина я вышел погулять.
Фидельма приподняла бровь. Ей уже приходило в голову, что смирение монаха объясняется его недалекостью. Он хороший помощник, но нуждается в том, чтобы его постоянно направляли и указывали, что делать.
— Где вы гуляли?
— Я ходил на великую арену, сестра.
Эадульф, долго не произносивший ни слова, спросил:
— Вы имеете в виду Колизей?
Эанред спокойно кивнул.
— Да, это так называется. Место, где убили столько людей. Я хотел сходить туда. — Он довольно улыбнулся. — Прошлой ночью туда было шествие с факелами.
Это было то самое шествие, где Фидельма и Эадульф побывали, прежде чем пойти на мессу по святому Айдану Линдисфарнскому.
— Когда вы вернулись сюда?
Эанред на мгновение нахмурился, но тут же на его лице снова появилась растерянная улыбка.
— Точно не помню. Тогда здесь было уже много народу, и в комнатах толпились солдаты.
— Вы хотите сказать, что вернулись, когда Вигхард уже был мертв? Но это значит — уже после полуночи. Вас кто-нибудь видел, когда вы вернулись?
— Наверное, солдаты. А, и еще брат Себби. Он был в коридоре, и он попросил меня разбудить настоятеля Путтока и сказать ему, что Вигхард мертв. Я так и сделал.
— Получается, вы провели в Колизее много часов, если вернулись так поздно? — вмешался Эадульф.
— Я не все это время был там.
— Куда вы еще ходили?
— Меня пригласили выпить вина на одну прекрасную виллу недалеко отсюда.
Эадульф и Фидельма раздраженно переглянулись.
— А кто пригласил вас на эту виллу, Эанред?
— Греческий врач, которого я часто видел здесь.
Фидельма удивленно подняла брови.
— Корнелий? Вы говорите о Корнелии Александрийском?
Эанред радостно улыбнулся и закивал.
— Да, его так зовут, сестра. Корнелий, да. Корнелий пригласил меня посетить его виллу здесь неподалеку, чтобы посмотреть старинные произведения искусства из его собрания и выпить с ним. Мне нравится слушать его рассказы о дальних странах, хотя у меня с латынью не очень хорошо, я же не ученый, понимаете.
— Значит, вы провели вечер с Корнелием, и он это подтвердит?
— Да, я был с ним, — нахмурился Эанред, видимо, не вполне понимая, к чему ведет Эадульф.
— Ясно. А когда вы вернулись и узнали о том, что случилось, вы сказали, что брат Себби велел вам разбудить настоятеля Путтока. Вы сделали это?
— Да.
— Настоятель Путток спал в своей комнате?
— Да, он крепко спал в своей комнате.
— И что было дальше?
— Настоятель был очень взволнован, надел ризу и пошел в покои Вигхарда, где было много людей.
— А вы что сделали?
— Я пошел в свою комнату, рядом с комнатой настоятеля, и уснул, потому что очень устал и выпил слишком много вина у врача-грека.
— И вам не было интересно, отчего умер Вигхард?
Брат Эанред равнодушно пожал плечами.
— Все мы умрем рано или поздно.
— Но Вигхарда убили.
Лицо монаха ничего не выражало.
— Брат Себби велел мне передать настоятелю, что Вигхард мертв. И все.
— Вы не знали, что его убили?
— Теперь знаю, сестра. Потому что вы так сказали. Мне уже можно идти? Настоятель хотел, чтобы я пришел к нему.
Фидельма посмотрела на него долгим тяжелым взглядом, потом тихо вздохнула.
— Хорошо. Можете идти.
Монах поклонился и вышел.
Фидельма повернулась к Эадульфу и Лицинию. Эадульф улыбался, качая головой.
— Да, ну что ж… Действительно, очень простой человек. Однако потому меня и удивляет, что Корнелий хотел провести с ним вечер, не говоря уже о том, что беседовал с ним об искусстве.
— Похоже, что беседа была односторонней, — согласилась Фидельма. — Есть множество людей, которые любят поговорить и не придают особого значения тому, диалог это или монолог. Вероятно, наш друг Корнелий из таких. Ему просто был нужен слушатель, а не собеседник.
— Вот уж кто не внушает благочестивых мыслей, так это настоятель Путток, — заметил Лициний.
— О да. Наглый, честолюбивый… — Фидельма вдруг остановилась. — Какова мера его честолюбия, хотела бы я знать?
Эадульф вдруг нахмурился и недоверчиво посмотрел на нее.
— Постой, Фидельма. Не надо забывать про Ронана Рагаллаха. Ты ведь не хочешь сказать, что подозреваешь настоятеля в убийстве Вигхарда?
Фидельма на миг улыбнулась.
— Эадульф, я не забыла о Ронане. Просто для меня этот вопрос еще не решен. Осталось кое-что неясное.
Фурию Лицинию, который все это время стоял, не произнося ни слова, явно надоело ждать, судя по выражению его юного аристократического лица.
— Вы все еще собираетесь пойти обыскать жилище брата Ронана? — спросил он.
— Да, Лициний, скоро. Я сначала хочу осмотреть все помещения на этом этаже. Ведь то, что мы не нашли ничего здесь, не означает, что не нужно искать в остальных комнатах.
— Но они все были заняты в час убийства. — Лицинию было явно не по себе.
— Нет, — ответила Фидельма. — Например, мы только что узнали от Эанреда, что его комната была свободна — он вернулся сюда уже после убийства.
— И ты намерена обыскать все комнаты? — иронически поинтересовался Эадульф. — Покои Путтока, например?
Тессерарий сделал несчастное лицо:
— Покои настоятеля там, в конце коридора, но кто может заподозрить настоятеля…
Фидельма гневно фыркнула.
— Если мне поручено заниматься этим, мне нужны все возможные сведения, — раздраженно ответила она стражнику. — Сначала мне говорят, что обыск проведен. Потом выясняется, что в покоях Вигхарда никто не искал. Теперь мне говорят, что искали не во всех комнатах на этаже. А только в тех, о которых вы думали, что они были не заняты!
От ее внезапного гнева молодой тессерарий слегка побледнел.
— Простите меня, но это была обязанность декуриона… — Тут он заметил, что пытается все свалить на другого, и удрученно замолк. — Я просто думал…
— Давайте думать буду я, — перебила Фидельма. — А вы просто скажете мне правду — все, как есть и в точности, не более и не менее.
Фурий Лициний неуверенно пожал плечами.
— Но обыскивать покои настоятеля Путтока точно нельзя. Он… в конце концов, он настоятель…
Фидельма презрительно фыркнула в ответ на этот довод, и тессерарию пришлось искать другое объяснение:
— Но он был у себя во время убийства. Убийца не мог бы ничего спрятать там, не потревожив настоятеля…
Фидельма повернулась к Эадульфу.
— Проверь, ушли ли уже Путток и Эанред на встречу с епископом Геласием. Если ушли, мы сейчас пойдем осматривать их покои.
Лициний выглядел возмущенным.
— Но…
— У нас есть на это полномочия, тессерарий, — оборвала его Фидельма. — Мне стоит напомнить вам об этом?
Эадульф вышел, прошел по коридору и вскоре вернулся.
— Они ушли, — доложил он.
Фидельма отправилась в комнаты настоятеля и его слуги. Осмотр покоев Путтока не занял много времени. Ясно стало одно: Путток любил побаловать себя, поскольку его комната не отличалась той простотой и скромностью, какую Фидельма ожидала от человека, вступившего на путь смирения и благочестия. Видно было, что Путток накупил домой на память немало драгоценных вещиц. Однако ничего не указывало на то, что в этой комнате спрятано что-то, похожее на сокровища из Вигхардова сундука.