Шлюпка снизила скорость, замерла, медленно снижаясь к поверхности океана до тех пор, пока не коснулась его.
Наталья успела сделать вдох – автоматически, будто ныряя на дно. Потому что шлюпка окунулась под воду, быстро ушла на глубину и, пройдя несколько десятков метров, вынырнула в пещере.
Ираль заглушил двигатель, выключил пеленг и повернулся к Наталье.
– Добро пожаловать в мою берлогу. Это место, где я родился.
Они выбрались из шлюпки, Наталья огляделась: световые панели отгораживали небольшую палубу прилета от жилой части. В глубине пещеры мягко подсвечивалось рабочее место с несколькими мониторами, небольшая кухня, кровать. На стенах серебрились огни ламп.
Ираль остановился за спиной девушки, привлек к себе, обнял за плечи.
– Ты испугана?
Наталья кивнула.
– Все хорошо. Тебе надо отдохнуть.
Он проводил ее к кровати, а сам устроился рядом, на стуле. Активировал информер. Одинаковые окна информационных сообщений открывались одно за другим, многие были с пометкой «срочно» и «покушение на сенома».
– Мм, покушение уже попало в инфосводки, – прокомментировал, просматривая заголовки. Усмехнулся: – По некоторым сведениям, я мертв… Хотя нет. Вот уже опровержение. И снова – нападение в пути, при попытке покинуть резиденцию.
Он растер шею, неторопливо перевел дыхание и откинулся на спинку кресла. Прямой, все еще напряженный и взволнованный. Посмотрел на притихшую Наталью – девушка сидела, обхватив колени и поджав их к подбородку, молчала. Покачивалась из стороны в сторону.
Он пересел к ней.
Протянул руку и чуть надавил на шейные позвонки, немного помассировал плечи – прежде ей это помогало успокоиться.
Наталья шумно втянула носом воздух, сглотнула. Губы дрожали.
– Наташа, – он прошептал у ее уха, повернул к себе подбородок девушки, чтобы видеть ее глаза. – Все завершилось. Опасности больше нет.
Ираль склонился к ней, коснулся губами прохладной, соленой от высохших слез щеки. Она не отстранилась. Ему даже показалось, что подалась чуть вперед, прижимаясь к его губам.
Тогда он поцеловал ее.
Вначале – нежно, едва касаясь губами губ. Наталья перестала дышать, прислушиваясь к неторопливым ласкам, доверяясь им.
«Ты веришь мне?» – спросил он, когда заставил шагнуть вместе с собой в бездну. Она шагнула.
И будто все еще продолжала бесконечное падение.
Ираль втянул носом ее дыхание и накрыл губы своими. Долгий, неторопливый поцелуй, мягкий, как патока, и сладкий, как майский мед. Его руки скользили по хрупкому телу, касались волос, а губы не отпускали, разжигая в землянке страсть.
Легко опрокинул ее на спину, опустился на локоть рядом и замер.
– Я боюсь, что ты станешь жалеть, что связалась со мной, – прошептал, продолжая гладить бархатистую кожу девушки. – Я все это время действовал так, чтобы у тебя была возможность уйти. Когда-нибудь. Всегда. Если захочешь.
– Никогда.
Она несмело накрыла его руку своей, погладила пальцы – длинные, как у пианиста, с чуть грубоватой кожей. Подхватила его ладони и положила себе на живот, прислушиваясь к тяжести мужской ладони.
Ираль неторопливо провел подушечкой указательного пальца вверх, к трепещущей ямочке у основания девичьей шеи, подцепил молнию комбинезона и потянул язычок вниз, медленно, осознавая, что у них впереди – эта ночь, а вместе с ней – и вся жизнь.
Каждый открывающийся миллиметр ее тела, он покрывал поцелуями, все еще удивляясь, как каждый оставлял на ее коже огненный след – тонкий узор, словно живая печать. Неровные линии, переплетение точек и кривых, невесомая вязь древнего, почти забытого языка. Наталья говорила, что ни один мужчина не касался ее прежде.
Она – новая книга, в которую только ему дозволено внести письмена.
Его оайли горела. Очертя голову, открывалась ему навстречу. Острые языки холодного пламени освещали их ложе, бросали длинные кривые тени на стены.
Дыхание переплеталось с рыжим пламенем, оседало терпкой карамелью на языке. Наталья цеплялась за плечи Ираля, утопала в его любви, с удивлением задыхалась от ласк и стараясь запомнить эти мгновения.
Мгновения, когда в огненном танце и в золоте догорающего дня из двух «я» рождалось невероятное «мы».
И с каждым вздохом – огонь все ярче.
Пока не появились в нем прожилки бирюзово-голубого, нежного. Они исходили от девичьих рук, ее плеч, стекали по обнаженному животу и ложились поверх его ярко-оранжевого узора и смешивались с ним.
Ираль застыл на мгновение, наблюдая: бирюзовые языки коснулись его ладоней, лежавших на бедрах девушки, и заскользили по плечам вверх, укладываясь в новый узор. Ираль не верил в происходящее, интуитивно догадываясь, что происходит нечто необъяснимое.
Об этом, очевидно, намекал Пауков.
Все меняется и ничего не будет, как прежде.
Он наклонился к девушке и поцеловал в точности так, как сделал это в их первый поцелуй в шлюпке на подлете к посадочной платформе – жадно, страстно и глубоко. Будто скрепляя печатью происходящее.
Поцеловал, чтобы проверить догадку.
Бирюзовая вспышка. Протяжный стон сорвался с губ Натальи, а самого Ираля ослепило бирюзово-огненной волной.
Он тяжело опустился на подушку, привлек девушку к себе, чувствуя, как та слабеет и засыпает.
– Я люблю тебя, моя оайли, – прошептал, надеясь, что она еще слышит.
По блаженной улыбке, коснувшейся ее губ, понял – услышала.
Глава 20. Тридцать шесть гигов
Ульяна приняла дежурство от Кира, отправила его к Паукову:
– Он ждет тебя, что-то срочное по диагностике.
Вздохнула с облегчением, оставшись одна.
Наедине с Флиппером.
Она чувствовала его дыхание здесь, легкая, еле заметная пульсация на демоэкране, гул и вибрация двигателей отражались рваными диаграммами на рабочих мониторах Артема и Васи Крыжа.
Подтянув навигаторское кресло, забралась в него и подключилась к искину. Нырнула внутрь нейросети.
Тесные коридоры, световые вспышки. Узел за узлом, «Фокус» послушно позволял осмотреть себя. А она забиралась все глубже. В его святая святых – центральный узел.
В прошлый раз там, на Коклурне, она испугалась и не позволила показать все, что он ей хотел показать. Артем назвал это виртуальной персонализацией, кажется.
Он хотел помочь.
Как знать, может, получится узнать что-то еще.
Она снова оказалась на платформе. Гигантский сталагмит центрального нейроузла уходил под платформу, в реакторный зал.
– Флиппер, – позвала.
На поверхности переплетенных волокон появилось смутно знакомое сияние. Женский профиль. Волосы развеваются на космическом ветру, задумчивая улыбка – ее собственное воспоминание о моменте имплементации.
– Это что? – голос у виска, но будто бы в голове.
Неожиданно прозвучавший, он заставил вздрогнуть и поспешно сорвать височные диски – она и не заметила, как Сабо вошел в рубку и подсоединился параллельно к сети.
«Он тоже в корневой памяти», – объяснял Артем странную связь между ним и кораблем.
И нею. Она не воспринимала его, как чужого, когда находилась там, внутри нейросети Флиппера.
– Какого беса, Сабо?!
– Что это было? – он неторопливо стянул височные диски, посмотрел на нее пристально, чуть развернувшись в кресле, чтобы было лучше видно ее лицо. – Я видел женщину.
– Не твое дело… Почему ты здесь?
– А где мне еще быть? – он аккуратно зафиксировал диски в креплениях. – Я подумал, раз ты на дежурстве, будет неплохо отработать взаимодействие внутри нейросети.
Ульяна порывисто дернула рычаг, опустила кресло вниз. Хотела выйти.
Сабо умудрился встать так, что перегородил ей дорогу, она застряла в узком проходе между навигаторскими креслами и демоэкраном, коробом с СТП передатчиком и ка́белями.
Смотрела исподлобья, настороженно и враждебно.
– Мы можем просто поговорить? – он шагнул в сторону, к креслу Артема и замер.
– О чем? Мне кажется, за эти дни мы достаточно наговорились.
Сабо будто не слышал ее.
– Пауков. Ты любишь его?
– Да, – она поправила клапан на комбинезоне. – Это все? Тогда принимай дежурство.
Он не пошевелился, прислонился бедром к креслу и скрестил руки на груди.
– За что? – Вопрос застал ее врасплох. – За что ты его любишь?
Девушка замерла, посмотрела на него с болью и осуждением:
– Он никогда не сделает со мной то, что ты сделал со своей Надией.
Ей показалось, или она ударила его сейчас? Прозрачно-серые глаза помутнели, на переносице пролегла глубокая морщина, уголки красиво очерченных злых губ опустились. Он опустил голову, спрятал свое смятение.
– Я хочу, чтобы ты знала: я люблю тебя, – прошептал.
Она отвернулась, зажала уши ладонями:
– Нет, я не хочу этого знать.
– Это что-то болезненное, разъедающее изнутри кислотой…Что-то недоброе. Когда я вижу тебя, во мне поднимается такая злость, такая жажда… Которую не унять.
– Прекрати! – она отшатнулась, попыталась прорваться к мембране гермопереборки.
– … Я знаю, ты мне не веришь, но эти дни здесь, на «Фокусе», они имеют смысл для меня только потому, что я рядом с тобой. Могу видеть тебя. Дышать с тобой одним воздухом…
– Прекрати, – она поморщилась, – меня сейчас стошнит.
Она металась, пытаясь выскользнуть из рубки, обойти креонидянина кругом.
Его глаза горели лихорадочно. На лице отразилась смесь презрения, отвращения и… похоти. Он продолжал, с маниакальным наслаждением улавливая, как она передергивает плечами, как брезгливо морщится и отворачивается от него. Но не может отойти дальше – узкий проход не позволял этого.
– … Ловить твой запах, – его взгляд стал тяжелым и злым. – Я волком готов выть под дверью твоей каюты, чтобы ты посмотрела на меня.
Замолчал и, наконец, опустил глаза.
Его слова повисли между ними. Ульяна буравила его взглядом, пытаясь понять, правда ли то, что она слышит.
Она покачала головой.
– Ты сошел с ума… Я просто похожа на твою Нади́ю. А говорит сейчас в тебе не любовь, а чувство вины… и совесть.