— Бабушка Маня сказала — это мне подарок от дедушки Виталия. А сам он уехал навсегда, надолго. Их когда смотришь, они, бабушка сказала, душу веселят.
Домик стоял фасадом на Февральскую улицу, и только в одном маленьком торцевом кухонном оконце видно было озеро, остров и монастырь, основанный некогда патриархом Никоном при поддержке царя Алексея Михайловича. На греческий Афон направлены были иконописцы, написавшие там копию чудотворной иконы Иверской Божией Матери и привезшие точный план Иверского монастыря, который был взят за образец будущей обители. В 1656 году икона прибыла с Афона в выстроенный монастырь, где совершено было освящение главного — Успенского — монастырского собора.
Однако люди ближайших селений всех трех плесов озера боялись ходить, а, точнее, на лодках плыть (ходить боялись собственно островитяне, а на лодке до монастыря, что с первого плеса, Валдайского и Зимогорского, что с третьего, с Долгих Бород, было не больше трех километров) на службу в обитель, потому что некоторые видели, многие и не единожды, что из озера Валдайского выходит на берег чудовище, Валдайская Несси. Тогда патриарх Никон выехал на середину озера и освятил его, после чего озеро стало именоваться Святым, а обитель — Святоозёрской.
После семнадцатого года монастырь был разграблен, одни монахи расстреляны, другие, поудачливей, отправлены на Соловки, о чем и повествовал безмолвно погнутый золотой крест собора, видный с Валдайского берега: хотели снять, не смогли. Озеро стало именоваться Валдайским, стало ли появляться вновь озерное чудовище, осталось неизвестным или на всякий случай замалчивалось.
Иверский монастырь был один из трех монастырей, основанных патриархом Никоном по единому замыслу: Иверский воспроизводил одноименный монастырь Афона, Крестный монастырь на острове Кий в Белом море был копией монастыря Палестины, а Воскресенский Ново-Иерусалимский монастырь недалеко от Москвы в излучине реки Истры создавался «в образ и подобие» Святой земли. Все три у воды.
Девочка усаживалась за стол на кухне так, чтобы видеть в окно монастырь.
В саду Ли и Лё стоял маленький колодезный сруб. Бадейка в нем была деревянная. Лилечка говорила: так вода целее, ее металлическое ведро ранит.
Во времена ГУЛАГа в Иверском монастыре размещена была колония для малолеток, маленьких детей врагов народа, пополнявших могилы потаенных кладбищ и ряды уголовников; те, кому везло, получали путевку в жизнь, чтобы строить в ней социализм.
О малолетках, об их жестокости и отчаянности позже наслышан был дядюшка Лё, когда в советском лагере пребывал (из немецкого он, военный врач, с несколькими пленными бежал).
— Лё, что это за рыбка? Какую рыбку поймал?
— Это лещ, Маечка, это щука, это окунь, а это сом.
— Сом или налим?
Лилечкины подружки валдайские поначалу удивлялись: что за имя — Майя, а потом девочку потаенно окрестили, Манечка всем было понятно.
Когда Маечка училась в училище Штиглица, именовавшемся тогда Мухинским, сначала на трехгодичном отделении мастеров, потом на пятилетием основном, никто и не думал ее имени удивляться. Среди ее однокурсников были Электросила и Трактор. Электросилу звали Лека, а Трактора Ваня.
Русское зодчество проходили по истории искусств, никакого религиозного дурмана, старинная архитектура. Маечка, жившая с Катериной и вторым ее мужем, приходила к отцу посоветоваться насчет курсовых проектов.
— Папа, почему монастыри и церкви ставили у воды?
— По воде звон колокольный далеко слышно, — отвечал Сергей Ефимович.
Глава 47ИЖИМБИН. «РЫБЫ»
— Был в гостях у Гора.
— На даче?
— В городе. Видел картины северных людей. Северные люди нам родственники, они все немножко индейцы.
— Что за картины? — осведомился Клюзнер. — Впрочем, я у него на даче одну видел. Чудесная акварель ненца Панкова. Нежные цвета. Охотник, снег, горы.
— На картинах охотник, собака, олени, горы, снег. Чум, он вроде нашего типи.
— Мы говорили об этом. Чум, юрта, типи, иглу еще, лучшие дома мира.
— Одной картины фотографию взял на время, чтобы на время дать ее тебе.
— Мне?! Зачем? Чья картина? Панкова?
— Кроме ненца Панкова там и другие северные художники были: селькуп Ижимбин, хант Натускин, ненка Лампай, эвенки Сахаров и Терентьева, удэ Киле-Пячка, остальных не запомнил. Эту картину с фотографии нарисовал…
— Про картину говорят «написал», — вставил Клюзнер.
— Да, написал, от слова «живопись», мне Захаров объяснял. Ее написал Ижимбин, она называется «Рыбы».
— Тебе картина так понравилась, что ты решил показать ее мне? Спасибо.
— Нет, не потому, что понравилась, хотя, конечно, они все мне понравились. Ты рассказывал мне, что тебе снится один и тот же сон про войну, то есть не совсем один и тот же, но тот же. Во сне ты строишь переправу, возводишь мост на берег, где враги, со своего берега. Оттуда стреляют, ты торопишь своих людей, они спешат, их убивают, мост построен, по нему идут войска, чтобы одержать победу, и ты идешь и видишь, сколько мертвых воинов твоего отряда лежит на новом мосту, думаешь, что это ты их переправил с берега жизни на берег смерти, как лодочник из мифа, чувствуешь свою вину, просыпаешься, и после этого сна тебе всегда плохо с сердцем.
— Да, всё так.
— Тебе не надо всё время смотреть этот сон.
— Что значит — не надо? — Клюзнер даже остановился. — Разве мы можем собственными сновидениями руководить?
— Сновидение сновидению рознь, — отвечал индеец. — Есть видения, а есть наваждения, когда человеком овладевают злые духи. Наваждения не нужны.
— Ты, когда в Париже-то учился, случаем Зигмунда Фрейда не читал?
— Не читал, — отвечал индеец. — Психоаналитикой не интересуюсь. Она мне чужда. Пожалуйста, посмотри фотографию с картиной Ижимбина «Рыбы».
Посередине картины текла река. Верхний берег, должно быть, левый, был зимним, нижний, видимо, правый, — если считать, что рыбы, лебедь и лодка плывут по течению (впрочем, одна рыбка плыла против течения) — был летним. В снегу стояли голые дерева мертвого правого берега, торчали пеньки, хорошо были видны на белом замершие звери. На живом летнем берегу зеленела трава, красовались на ветках листья, веселая лиса шла вдоль реки туда, куда река текла.
— Одна рыбка норовит повернуть против течения.
— Есть реки, в которых рыбы на нерест идут против течения, не возражай, я видел такие реки и таких рыб. Ты должен поставить фотографию у себя в комнате, где спишь, и смотреть на нее перед сном. Тебе не надо переправляться на тот берег. Плыви по реке, как плывут рыбы, как плывет лебедь.
— Лебедь не Туонельский? — осведомился Клюзнер.
— Я не знаю про Туонельского лебедя ничего, тебе он ни к чему. Не шути. Выслушай меня. Ты должен плыть по реке, рыбы поплывут с тобой, и лебедь, и охотник, и у реки есть право плыть в двух разных берегах зимы и лета, жизни и смерти, берега и есть берега, а вода сама жизнь, плыви. Думай так три дня, и тебе перестанет сниться мост в смерть, никогда больше ты его не увидишь. А потом мы отдадим фотографию Гору. Я за ней к тебе на дачу приеду. Все картины, виденные мной, волшебны. Эта в особенности. Скажи, что сделаешь, как я тебе говорю.
— Хорошо, — сказал Клюзнер.
Было ли то совпадением, или не было, но после трех мысленных вечерних плаваний с рыбами переправа и впрямь навсегда ушла из его снов.
Уходя, индеец сказал:
— Я даже стал думать, что люди, писавшие все эти картины, имеют отношение к туруханским младенцам, которых я ищу. Хотелось бы знать, какой был Ижимбин.
Он спешил и пообещал рассказать о загадочных младенцах, когда будут отдавать они черно-белый снимок «Рыб» Гору.
Глава 48ТУРУХАНСКИЕ МЛАДЕНЦЫ
— Какой был Ижимбин? — переспросил Гор. — Не знаю, что и сказать. Он был суровый, замкнутый, неразговорчивый. Я не решался расспрашивать его. Никогда не было у меня с ним долгих разговоров, как с Панковым. Он был как из другого мира, где говорят не словами.
— Дело в том, — сказал индеец, — что и я так же подумал, увидев картины ваших северных индейцев разных племен: что это люди из другого мира.
— У первобытных народов… — начал было Гор, но индеец прервал его.
— Я не имею в виду первобытные народы. Я говорю об иных цивилизациях.
Круглые светлые глаза писателя фантаста за толстыми цилиндрическими стеклами очков еще округлились, он так и воззрился на экзотического собеседника своего.
— Со мной подружился человек из общества, изучающего неопознанные летающие объекты…
— Наш, местный? — спросил Гор с интересом.
— Нет.
— Англичанин? — спросил Клюзнер. — Или француз?
— Американец, — отвечал индеец. — Этот человек, узнав, что я еду в Россию, обратился ко мне с просьбою. Дело в том, что в 1908 году в Сибири, на Севере России, бывшей тогда империей, взорвался метеорит, необычайной силы был взрыв.
— Тунгусский метеорит, — сказал Клюзнер.
— Туруханский, — поправил Гор. — До революции он в прессе и изустных преданиях назывался Туруханским метеоритом, а при советской власти его переименовали.
— Зачем? — спросил индеец.
— Тогда всё переименовывали, — сказал Гор.
— Чтобы сбить с толку противника, — сказал Клюзнер. — Туруханский край был отведен для других целей, не для дискуссий о метеоритах.
— Многие экспедиции, — продолжал индеец, — изучали загадочные свойства взорвавшегося в тайге небесного тела. Потом образовано было общество по исследованию неопознанных летающих объектов. Дело в том, что по результатам изысканий получалось, что в Сибири взорвался не совсем метеорит. А поскольку в Америке летчики и обычные обыватели стали наблюдать непонятные человеческому уму летающие предметы…
— Летающие тарелки, — сказал Гор.
— Тарелки, в частности; появилась версия о межзвездных космических кораблях высокоразвившихся инопланетных цивилизаций, изучающих землян с неизвестными целями, возможно, враждебными, а может, с целью развить отсталую нашу компанию до своего высокого уровня, хотя не исключено, что Земля предназначена была на роль колонии, землян должны были запереть в резервации, а на ее территории, видоизмененной более передовой наукою, переселившись, процвести. По части Туруханского, то есть ныне Тунгусского метеорита возникли разные версии. Согласно одной из них, американский ученый серб Николай Тесла, известный своими опытами в различных лабораториях своих и в главной — в пустыне Колорадо, — намеревался в качестве эксперимента послать некий сгусток энергии на Северный полюс, да промахнулся, что-то не получилось, и вышел взрыв над сибирской рекою, который сжег русское время, отчего мало-помалу всё в России пошло вспять, случилось времетрясение, революция и полная перемена основ. Но по другой версии к нам летел огромный космический корабль с лабораторным экспериментальным отсеком, который должен был изменить жизнь землян, — и потерпел катастрофу, как небесный «Титаник». А в результате взаимодействия его химико-физико-физиологической лаборатории с природой нашей планеты, после взрыва на Земле родились дети с чертами, свойствами и магическими возможностями иной цивилизации, так называемые «туруханские младенцы», произошла первая стадия, не совсем такая, как задумана, колонизации Земли. Поэтому новый мой знакомый, исследователь, попросил меня попробовать отыскать в России людей 1909 года рождения, как известных, необычных способностей ученых, так и безвестных, отличающихся от соседей по бытию.