Он поцеловал жене руку и победоносно заключил:
– Когда нет мировоззрения, его место занимает оргазм!
Последнюю фразу Орлович выкрикнул, и задремавшая было Людочка вновь вздрогнула всем телом.
Из монументального здания выбегает Костик. Он продирается сквозь стайку девиц, машет кому-то рукой и озирается. Вот он, верный Савранский, ждет его на своем железном коне. Молодые люди обмениваются рукопожатием и уносятся в темнеющую даль. Зима!
Февраль. И сретенские морозы
Уже совсем на носу. Февраль.
На Чистых прудах играла музыка,
И девушки в цветных свитерах
Коньками писали свои автографы.
Февраль. Мой приятель на Разгуляе
Отморозил правое ухо.
Нахлобучьте плотнее шапки!
Но девушки ничего не слышат.
Лишь песенку «Догони-догоню»…
Но девушки ничего не видят,
Лишь разноцветные фонарики…
Старый друг, мы молоды были…
На Чистых прудах играла музыка,
Играла музыка на Чистых прудах.
Так оно и было. Играла музыка. Пары кружились, и под коньками крошился лед. Но кто это так старательно и напряженно, любовно поддерживаемый преданной девичьей рукою, выписывает невольные вензеля? Кто это, перехваченный развевающимся шарфом, в плотно нахлобученной шапке? Вы не ошиблись, это Хоботов с Людочкой. Смелее, Хоботов, смелей, мой друг! Я верю, ты выстоишь, ты устоишь! Нет, не устоял. Растянулся. Лежит несчастный на белом льду, смотрит в торжественное темное небо, позолоченное светом фонарей, мешает общему радостному движению. Вот он медленно, с помощью Людочки, покряхтывая, поднимается на ноги, и медленно отъезжает в сторону.
– Это все я, я виновата, – ломая руки, сказала Людочка.
– Всему виной моя неуклюжесть, – возразил Хоботов и застонал.
– Так сильно ушиблись? – Людочка была в отчаянии.
– Ч-черт… – морщился Хоботов, – однако ж… Мне вспомнился вдруг Бертран дю Фуа.
– Кто он такой? – поинтересовалась Людочка.
– Лангедокский трувер.
Людочка встревожилась:
– Что с ним случилось?
– Упал и умер.
– Какой кошмар! – Людочка всплеснула руками. – Надо вам немедленно сделать противостолбнячный укол.
Неслись свитера, шапочки с помпончиками, мелькали лица – молодые и тронутые временем, пролетали мимо любители скорости и острых ощущений, и вот остановились около интеллигентно стонущего Хоботова Костик и уже знакомая нам Светлана.
– Что это с вами? – воздев длани, воскликнул Костик.
– Легкий ушиб, – прошелестел Хоботов.
– Он споткнулся на повороте, – пояснила Людочка.
Костик веско сказал:
– Это распространенный случай. Так свидетельствует история.
– Мой юный сосед, – представил Костика Хоботов. – А это Людочка.
– Как же, как же, – сиял Костик. – Ведь это вам Лев Евгеньевич пел по-французски.
– Полечку! – радостно закивала Людочка.
Костик кивнул:
– Вблизи сундука.
И представил в свою очередь:
– А это – Светлана. Наш светлячок. Мастер спорта. Плавает на спине.
Девушки тряхнули друг другу руки. Костик сказал:
– Ну-ка, девушки, сделайте круг. А я постою со Львом Евгеньевичем.
Света, которая не любила церемоний, обратилась к новой знакомой:
– Люда, пошли?
Людочка тревожно спросила Костика:
– Вы его не оставите?
Костик авторитетно заверил:
– Есть закон мужской солидарности.
Когда девушки умчались, он поинтересовался:
– Кой черт занес вас на эти галеры?
Хоботов отозвался печально:
– А как мне быть? Маргарита Павловна ее не одобрила. Вот и верчусь. В моем немолодом уже возрасте веду эту иллюзорную жизнь. Хожу в кино на последний сеанс. Целых три раза был в оперетке. Один раз водил ее на лекцию. Она пошла по своей доброте.
– Добрая, говорите? – спросил Костик.
– Безмерно, – подтвердил Хоботов. – И восприимчивая. Я ей рассказывал о судьбе Франсуа Вийона. Людочка просто поражалась.
Костик наморщил лоб:
– Его ведь зарезали или повесили?
– Зарезали скорее всего, – сказал Хоботов.
Костик озабоченно сказал:
– Смотрите, запугаете девушку.
Хоботов спросил патетически:
– Что мне делать? Я полюбил.
– Будьте творцом своей биографии, – решительно призвал его Костик. – Хозяином собственной судьбы. Жизнь прекрасна.
– Не так все просто. – Хоботов покачал головой. – Основная шекспировская концепция: жизнь прекрасна, но и ужасна.
Мимо неслись незнамо куда под головокружительную мелодию неутомимые конькобежцы. Что-то призрачное было в этом вечернем воздухе, в безостановочном движении. И вдруг Костик вскрикнул:
– Она! Она!
– Кто? – Хоботов не понял, но вздрогнул.
– Я встретил ее в метро, – крикнул Костик на ходу. – Я вернусь! Прошу вас сохранять равновесие!
С этим напутствием он умчался.
Хоботов не успел изумиться. Рядом возникла фигура в валенках, в длинном видавшем виды пальто, бешено размахивающая руками в напрасных поисках опоры.
– Вот ведь едва тебя отыскал! – торжествующе-укоризненно воскликнула фигура, и Хоботов узнал Савву.
– А почему ты меня искал? – спросил он со сдержанным достоинством.
Савва сказал:
– Так было велено. Соседкин мальчонка возьми да скажи: «Я, говорит, Льва Евгеньевича видел. Катается на Чистых Прудах».
– Ему что за дело? – вознегодовал Хоботов. – Я поражен.
Савва грустно развел руками.
– Сболтнул. Ребенок. Что с него взять? А Маргарита Павловна – в нервы. «Беги, – говорит, – приведи хоть силой. Он себе голову расшибет».
Черт знает, что за незадача! На последних словах его появились пунцовые Людочка и Светлана.
Хоботов словно весь напрягся.
– Вот что, Савва, ступай домой.
– Лев Евгеньевич, не лезь в бутылку, – дружески посоветовал Савва.
Людочка сказала с готовностью:
– В самом деле, я провожу.
Хоботов, весь дрожа, воскликнул с ложноклассическими интонациями:
– Или ты сейчас же уйдешь, или все между нами кончено.
Савва был просто обескуражен:
– Вот ты какой… Ну, брат, не знал…
– Людочка, сделаем круг! – крикнул Хоботов.
– Осторожно, – остерегающе прошептала Людочка.
Добросердечная Света сказала:
– Я помогу.
Девушки взяли Хоботова под руки и, что-то чирикая, умчались. Савва печально глядел им вслед. Появился недовольный, сильно разочарованный Костик.
– Савва, и ты здесь? А Хоботов где?
Савва махнул рукой:
– Катается. Ни стыда ни совести. Себялюб. Женщина дома совсем извелась.
Костик философски заметил:
– Что делать? Жизнь полна превратностей. Сейчас, мой друг, за одну секунду я встретил и потерял девушку, которая снится мне целый год.
Савва не мог ему сочувствовать. Он был угнетен. Махнул рукой и ушел. А Костик все вглядывался в круженье на льду, все силился вновь увидеть прелестное, нежданно мелькнувшее лицо.
Показались Светлана, Хоботов и Людочка. Светлана подкатила к Костику, а влюбленные заскользили дальше.
– Этот ушел? – спросила Светлана, не обнаружив более Саввы. – Чего они от него хотят?
– Боятся за крайне хрупкую жизнь, – сказал Костик и, поглядев вслед Хоботову и его Людочке, добавил: – Вступил человек на скользкий путь.
Светлана заметила:
– На то и лед, чтоб скользить.
Костик с неуловимой усмешкой согласился:
– Ты совершенно права. Поняла меня с полуслова. У меня есть друг, некто Савранский. Очень кондиционный юноша с мотороллером. Он говорит: ездить не опасней, чем жить.
Что-то она почувствовала в его интонации и сказала с некоторым вызовом:
– Мне Велюров прислал телеграмму.
– Плохо дело, – покачал головой Костик. – Он разорится.
– Ты не шути, – Светлана нахмурилась.
– Какие шутки… – сказал Костик лояльно.
Светлана сказала:
– Как человек он очень хороший.
Костик с готовностью согласился:
– Очень хороший, но очень грозный. Все поджигатели войны пред ним трепещут.
– А ты? – спросила она насмешливо.
– Я – нет, – сказал Костик. – Я человек доброй воли.
И подхватив ее, он помчался по звенящему льду, и мелодия понеслась им вслед.
Было и впрямь что-то нездешнее и колдовское в этом движении.
Сначала различаются краски,
А потом выплывают звуки,
Это опять горят фонарики,
Это хрустит и крошится лед,
Старая песенка оживает –
Догони – догоню…
До-го-ни!
Не догоню. Не зови. Не надо,
А все-таки музыка все играет,
У Покровских ворот,
На Чистых прудах…
В полуподвальном помещении, переоборудованном под спортивный зал, Костик проводил занятия. Люди первой и не первой молодости слушали его команды и, по мере возможностей, их воплощали. Костик давал им упражнения на отягощения, потом призывал расслабиться, следить за дыханием, затем вновь заставлял трудиться на всю железку.
Занятия уже подходили к концу, когда дверь в зал приоткрылась и вошел мрачный Велюров.
Костик помахал ему рукой и подошел к нему.
– Что-нибудь произошло?
– Не знаю, – сказал Велюров. – Отчего-то смутно и тягостно. Тянет побыть среди людей.
Костик хлопнул в ладоши и крикнул:
– Все свободны!
Сказал Велюрову:
– Подождите меня.
И пошел приводить себя в порядок.
Его подопечные последовали за ним. Они пробегали мимо Велюрова в душевые, потные, разгоряченные, мускулистые, и Велюров морщился, созерцая этот пир плоти. В опустевшем зале он приблизился к штанге и с брезгливой улыбкой взялся за нее. Улыбка стала страдальческой, Велюров тихо охнул и пошел прочь от безжалостного железа.
Появился Костик, умытый, причесанный. Велюров показал глазами на снаряды, улыбка его вновь стала презрительной.
– Нашли занятие, нечего сказать.
– Я веду кружок художественной атлетики, – сказал Костик кратко. – Создаю людям новые торсы.