– Лева…
– Ты муж или ты не муж? – кипятился Хоботов.
Костик неодобрительно покачивал головой. Отворяя ключом дверь, Савва сказал степенно:
– А вот послушался б ты ее… Как я тебя на катке уговаривал…
Хоботов окончательно взвился:
– Я спрашиваю в последний раз?!
Остановившись у сундука, Савва проговорил примирительно:
– Да потерпи ты… Ведь две недели.
Из комнаты Велюрова вышли хозяин и Соев.
– Я же сказал, что работаю с автором, – Велюров был гневен.
– Прощенья просим, – на ходу снимая фартук, Савва удалился.
– Здравствуйте, Соев, – сказал Костик.
– А-а, Костик, здравствуйте, – кивнул стихотворец.
– Что-нибудь новенькое принесли?
– Моей Ольге Яновне понравилось, – с достоинством ответил Соев.
Костик, однако, был озабочен.
– Соев, дорогу осилит идущий. Вам нужен творческий непокой.
– Мои слова! – воскликнул Велюров.
– Это относится и к вам, – сказал ему Костик. – Вы тоже должны периодически изменять свой облик, Артист обязан переодеваться.
Велюров устало отмахнулся.
– У вас навязчивая идея.
В то утро Костик был полон идей. Он вновь обратился к мрачному Соеву.
– А вот такое самовыражение. Напишите комедию в стихах. Как Грибоедов.
– Он плохо кончил, – величественно напомнил Соев. – Аркадий, завтра я позвоню.
Он ушел, а Велюров вскинулся на Костика.
– Вы что – хотите лишить меня автора?
– Семейство Соевых вас погубит, – сказал Костик.
И адресовался к Хоботову:
– Лев Евгеньич, я вашу бургундскую полечку перепер на родной язык. – Тут он запел, подражая девушке: – Мой отец запрещал, чтоб я польку танцевала. – И как бы ответил юношеским баском: – Вот и мой запрещал, чтоб я польку танцевал.
Хоботов спросил с тоской:
– Объясните, чего она хочет?
– Кто?
– Маргарита Павловна.
– Вас, – решительно сказал Костик. – Вы ей нужны. Вы должны быть рядом. Поймите, именно так выражается ее потребность в мировой гармонии.
Раздался звонок. Костик отворил дверь. Вошла Людочка.
Хоботов бросился целовать ей руки.
– Людочка! Все-таки вы пришли!
– Ой, бедненький, так вы заболели, – озабоченно проворковала Людочка.
– Да нет. Просто кисну и сижу дома.
– Здравствуйте, Костик.
– Слышали последнюю новость? – спросил Костик. – Эмиль Золя угорел.
– Я не знала, – Людочка всплеснула руками.
– Смотрите, выключайте конфорки, – дружески посоветовал Костик.
Велюров неодобрительно глядя на Хоботова. спросил:
– Может, вы все же меня представите?
– Простите. Это Велюров. Сосед. – Хоботов открыл дверь в свою комнату.
– Мастер художественного слова, – добавил Велюров.
– А где Светлана? – осведомилась у Костика Людочка.
– Какая Светлана? – взметнулся Велюров.
– Одна доцент, – поспешно сказал Костик. И кивнул Людочке: – Я вам после скажу.
Хоботов увел дорогую гостью в свою келью.
– Вечно вас окружают тайны, – проворчал Велюров.
– Меня? Да я открытая книга, – сказал Костик. – Я весь на виду.
– Вы себе на уме, – настаивал на своем Велюров.
Прозвенел звонок телефона. Костик снял трубку.
– Да. Это я. Но я уезжаю. В Центральную Черноземную область. Надолго. Я вас благодарю. Как за что? Разве не ясно? За тайные мучения страстей. За горечь слез.
– Какое кощунство! – воскликнул Велюров.
Повесив трубку, Костик сказал:
– Уж вы бы молчали… После того, что вы натворили в торжественный день бракосочетания, стало ясно, что ваша сложность идет вам, как грузчику пенсне.
Велюров воскликнул:
– Сколько можно!.. Я уже принес извинения.
Но Костик был неумолим:
– Все тогда выглядели людьми, и только вы себя проявили, как безусловный враг человечества. Мой друг Савранский на мотороллере едва не врезался в самосвал, когда узнал об этой истории.
– Не вам меня судить, – гордо сказал Велюров.
Надевая плащ, Костик посоветовал:
– На досуге обдумайте свое поведение.
И полетел по лестнице, перепрыгивая ступеньки.
На Москву стремительно надвигались сумерки. Они пахли весной. Столица радостно и нетерпеливо освобождалась от следов надоевшей зимы. Костик стоял на передней площадке трамвая, мимо проносились предвечерние улицы, и вешний воздух, словно ладонью, касался тщательно выбритых щек.
Наступал томительный час свиданий. Снова заняли все ступени Центрального телеграфа пламенные восточные юноши. Вновь прохаживались у памятника Пушкина озабоченные девушки и заждавшиеся молодые люди. Вновь на десятках и сотнях углов, на шумных перекрестках и тихих улочках, у аптек и кинотеатров, под неумолимыми циферблатами стояли в праздничном ожидании влюбленные. И одним из них был Костик с букетиком.
Дробно застучали каблучки, появилась красавица Алевтина. Лицо ее на миг осветилось, но почти сразу же снова приняло привычно высокомерное выражение.
Костик поцеловал ей руку, она небрежно взяла букетик.
– Сейчас мы отправимся на Ордынку, – сказала девушка. – Постарайтесь произвести благоприятное впечатление.
Костик сказал со всей возможной серьезностью:
– Сделаю все, что в моих силах.
Она взяла его под руку, и они зашагали.
Между тем в Хохловском переулке назревали важные события. В коридор вышли Маргарита и Савва. Савва подал жене легкое пальтецо, надел кепку. Маргарита оглядела его, кепку поправила, придав ей немного более ухарское диагональное направление, и постучала к Хоботову.
– Лев Евгеньич!
Вышел до крайности недовольный Хоботов. Он притворил за собой дверь.
– Как ты себя чувствуешь?
Хоботов был краток:
– Хорошо.
– Я бы хотела, чтобы и ты поехал взглянуть на нашу квартиру.
– Я сегодня не выхожу.
– Жаль. Тебя это тоже касается.
Хоботов насторожился.
– Не понимаю. В какой связи?
– Я думаю, ты переедешь с нами.
– Позволь, – сказал потрясенный Хоботов, – это абсурд. Какой-то нонсенс.
– Я посоветовалась с Саввой, – сказала Маргарита. – Жить тебе, видимо, лучше у нас.
– Савва! – нервно воскликнул Хоботов. – Савва! Как это все понять?
Савва уныло пробормотал:
– Будешь у нас на глазах. Так спокойнее.
Отчаяние придало Хоботову силы. Он крикнул:
– Людочка!
Людочка выпорхнула.
– Маргарита! Савва! – возгласил Хоботов. – Вот моя будущая жена.
Маргарита презрительно усмехнулась.
– Хоботов, это все несерьезно.
– Нет, извините… – губы Хоботова задрожали.
– Я лучше уйду, – прошелестела Людочка.
– В таком случае мы уйдем вместе, – воскликнул Хоботов. – Где моя шляпа?
– Ты ведешь себя, – сказала Маргарита, – как законченный эгоист. На что ты хочешь обречь эту девушку?
Она обратилась к трепещущей Людочке:
– Скажите, милочка, вы хотите, чтобы вся ваша жизнь пошла кувырком? Чтобы она превратилась в хаос, в котором все будет пропадать? Деньги, ключи, чулки, квитанции? Где каждый миг решительно все будет взрываться, вспыхивать, портиться? Где вам предстоит ледниковый период?
– Все правда, – убито сказал Хоботов. – Все правда. Я должен жить один.
– Я объективна, вполне объективна. Как человек ярко окрашенный, он по-своему привлекателен. Но я ведь вам еще не сказала о его нездоровом влечении к женщине. Как он возгорается от каждой юбки. Вся моя жизнь была отравлена – увы, не беспочвенными – подозрениями. Надеюсь, он вам читал стихи?
– Не нужно, – пробормотал Хоботов. – Я ведь уже сказал…
– Это сокровище вам не сдалось, – твердо сказала Маргарита. – Это мой крест, и мне нести его. Вы еще встретите человека и поскладнее и посвежей…
Савва, вздохнув, покачал головой:
– Все ж таки, Маргарита Павловна.
– Савва, молчи, – с трудом вымолвил Хоботов. – Она права. Все так и есть.
Савва только махнул рукой и укрылся в своей комнате.
– Простите, Людочка, и прощайте, – обреченно проговорил Хоботов.
– Вы… отказываетесь от меня? – прошептала ошеломленная Людочка.
– Я должен, – горько сказал Хоботов. – Я не вправе, я не смею вас связывать.
Несчастная девушка сорвала с вешалки пальтецо и, не надев его, выбежала. Она летела по лестнице, потом по улице, ничего и никого не видя. И люди оборачивались на нее.
– Все кончено, – шептал Хоботов, раскачиваясь на сундуке.
– Ты мне скажешь спасибо, – заверила его Маргарита, подавая ему стакан воды и целительные таблетки.
Хоботов потирал то бок, то грудь.
– Колет опять? – спросила она участливо.
– Не имеет значения. Что ты сделала? Что я наделал?
Поморщившись, Маргарита бросила:
– Только не устраивай драм.
– Это был какой-то гипноз! – крикнул Хоботов. – Своими руками отдать свое счастье!
– Ты ведешь себя, как ребенок, которому запретили сладкое, – сказала Маргарита презрительно.
Внезапно Хоботов сделал попытку опуститься перед ней на колени:
– Отпусти меня, отпусти…
– О, невропат, – сказала Маргарита.
– Я ее люблю, – тосковал Хоботов.
– Чушь.
– Люблю ее.
– Сексуальный маньяк. Савва!
Вышел Савва.
– Звала, Маргарита Павловна?
– Взгляни на этого павиана, – предложила ему же, указывая на потерявшего равновесие Хоботова.
– Всю жизнь я жил твоим умом, – говорил Лев Евгеньич страстно. – Всю жизнь я делал, что ты велела. Я мог быть ученым, мог книги писать, а стал каким-то столоначальником, блохоискателем, сундуком. – Он заколотил по ни в чем неповинному сундуку кулаками. – Если б не ты…
– Если б не я, – сказала Маргарита, – ты получал бы одни щелчки…
– Пусть!
– И каждый проворный кляузник вешал бы на тебя собак.
– Пусть! Но я бы жил! Я бы жил!
– Лева, уймись, – попросил Савва.
– Савва, подумай, – взывал Хоботов, – всю свою жизнь себя ограничивать, бояться прохвостов, жить вполноги, – для этого надо было родиться?
– Неблагодарный эпилептик! – крикнула Маргарита.
– Так вот, я женюсь! – Хоботов вновь наградил сундук тумаком.