– Убегу! – настаивала смятенная девушка.
– Не надо бежать, – сказал Костик. – Временно отойдем под навес и посмотрим, чем кончится партия.
Под навесом, в тесной толпе, окружившей вошедших в азарт доминошников, Маргарита и Савва их не углядели. Да и не до того им было обоим! Оба сияли, веселые, праздничные.
– Ну, сегодня совсем молодцом, – сказала довольная Маргарита.
– Да я чувствую, что здоров, – с готовностью подтвердил Хоботов.
– И каково вам на новом месте? – осведомился с интересом Велюров.
Савва ответил словоохотливо:
– Это, брат, сон. Хожу да жмурюсь. Такая воля. Гуляй – не хочу. Льву там тоже очень понравится.
– Это, в конце концов, не так уж важно, – сдержанно отозвался Хоботов.
Савва отечески улыбнулся:
– Не скромничай. Тебе там жить.
Хоботов вскочил со скамейки, точно в него вонзили иглу.
– Вы вновь за свое?!
Маргарита сказала:
– Я говорила с Верой Семеновной. Она сказала – тебя можно брать.
Этот глагол обидел Хоботова.
– Что значит – брать? – его голос дрогнул.
– Я к ней пройду, – Маргарита Павловна не стала тратить времени на ответ. – А ты пока оформляй бумаги и спускайся в приемный покой. Савва, возьми такси на стоянке и подгони машину сюда.
– Сделаю, – коротко сказал Савва.
– Мы везем его к нам, – пояснила Маргарита Велюрову и направилась к корпусу.
– Савва, – простонал Лев Евгеньевич, когда они остались вдвоем, – скажи, скажи, когда это кончится? Что ты молчишь? Ну, что ты молчишь?
Лицо Саввы было строго и печально. Наконец он сказал:
– Нехорошо.
– Что нехорошего? – воззвал Хоботов.
– Я тебе откровенно скажу, – сказал Савва. – Я тобой восхищаюсь. Но ты иногда ставишь в тупик. Не обижайся, но наболело. Я откровенно тебе скажу. Сам знаешь, у Маргариты мозги – тебе против них не потянуть, что тебе дадено, то тебе дадено, а чего не дано, того не дано. Пойми наконец, какой ты везучий. Жалеет тебя такой человек. – Он показал рукою в ту сторону, куда ушла Маргарита Павловна. – Можешь жить у нее, как за пазухой. Чего ж тебе надо? Живи да радуйся. И делай, что тебе говорят. Я думал, в больнице ты стал сознательней. А ты – за старое. Нехорошо.
– Ты объясни, – попросил Хоботов, – зачем тебе нужно, чтоб я у вас жил? Тебе что за радость?
– Вот ведь, на всех языках говоришь, – Савва махнул безнадежно десницей, – а по-русски не понимаешь. Живут не для радости, а для обязанностей. Что ж делать, коль ты без нас пропадешь?
– Но почему ты вбил себе в голову, что я пропаду? – закричал Хоботов.
– Спроси у Аркадия, – Савва спешил. – Я – за машиной. Пора тебя брать.
И он ушел. В полном смятении Лев Евгеньевич озирался. День был роскошен и ослепителен. Все вокруг дышало покоем. Все так же прогуливались больные. Так же упоенно стучали своими костяшками доминошники. Савранский беседовал с сестричкой в белом халате, и добрая девушка, похоже, уже была готова дать Савранскому телефон. Хоботов трагически смотрел на Велюрова. Тот ответил ему мягким сочувственным взглядом и даже слегка развел руками, приглашая покориться судьбе. И Хоботов понял: спасения нет.
– Я погиб, – прошептал он чуть слышно.
– А если он прав? – произнес Велюров. – Люди эмоционального склада нуждаются в некотором руководстве.
– Костик! – надрывно крикнул Хоботов.
Костик с усилием оторвался от захватившей его ситуации в состязании доминошников и вместе с девушками вернулся к Хоботову.
– Ушли?
– Маргарита в приемном покое, – говорил Хоботов лихорадочно. – Савва побежал за такси. Они меня увезут к себе. Я погиб.
На него было жалко смотреть. Людочка гладила его руки – любимого била нервная дрожь.
– Только без паники, – посоветовал Костик.
Хоботов почти в беспамятстве мотал воспаленной головой:
– Костик, я знаю, что говорю. Стоит мне только туда попасть, и мне уже не будет исхода.
Костик задумался, потом сказал:
– Надо бежать. Сейчас. Немедленно.
Хоботов только рукой махнул:
– В пижаме не выпустят.
– Предусмотрел, – сразу же отозвался Костик. – Пройдите с Велюровым под навес. Он нацепит ваши обноски, а вы облачитесь в его костюм.
– Что такое? – вскричал потрясенный Велюров.
Костик не удостоил его ответом и, обращаясь к Хоботову, продолжал:
– Савранский сажает вас на мотороллер, везет к себе, и эту ночь вы проводите у Савранского. А завтра суровая Алевтина, используя свое положение, вас регистрирует с чудной Людочкой. И дело сделано. Решено?
Зажмурившись, Хоботов сказал:
– Я готов.
Велюров пытался протестовать:
– Это какой-то нелепый фарс!
Однако Костик призвал его к порядку:
– Черт знает что! В конце концов, вы артист, лицедей или банщик?! Где тяга актера к переодеванию?
– Опять! – возмущенно крикнул Велюров.
– Я смертельно разочарован, – сказал Костик. – Очень печально, но, как видно, вы уже не дровосек.
– Единственно – из симпатии к Хоботову, – пробурчал сильно задетый Велюров. – Не под влиянием ваших речей.
С недовольной миной он удалился вместе с Хоботовым под навес, и они укрылись за спинами доминошников.
– Мальчишка, – сказала Алевтина. – Настоящий мальчишка. С кем я связалась!
– Вы оглянуться не успеете, девушки, как я изменюсь, – сказал Костик. – И не в лучшую сторону.
Он крикнул:
– Савранский!
Савранский с трудом оторвался от медработника и вопросительно поднял голову.
– Ты нам понадобишься, – сказал Костик. – Свезешь моего соседа к себе.
– Ладно, – кивнул в ответ Савранский.
– Он – человек дела, как видите, – удовлетворенно сказал Костик.
– Смотрите! Смотрите! – вскрикнула Людочка.
Вышел Хоботов. Он самоотверженно тонул в роскошном костюме Велюрова. На миг доминошники прервали игру.
– Что скажете? – упавшим голосом спросил Лев Евгеньевич.
– Впечатляет, – великодушно откликнулся Костик.
И тут в Хоботовской пижаме эффектно возник Аркадий Велюров. Пижама трещала на его торсе. Рукава были ему до локтей, штаны – соответственно – до щиколоток.
От восторга доминошники даже привстали.
– Я похож на какого-то прощелыгу… – горько пожаловался Хоботов.
Велюров почувствовал себя оскорбленным.
– Если мой новый костюм не устраивает…
– Прекрасный костюм! – воскликнула Людочка.
– Да, с вашей фланелькой, – поддержал ее Костик, – я бы не слишком привередничал.
– Савва идет! – прервал их Велюров.
– Бочком, – скомандовал Костик, – бочком.
Обратясь к девушкам, он добавил:
– Спросите у Савранского адрес и отправляйтесь к нему… В добрый час!
Девушки увели Хоботова. Он уселся в адскую машину. Савранский начертал на листке свои координаты, вручил его Людочке и развернул своего коня. Мотороллер с грохотом покатился. Алевтина и Людочка бежали за ним и напутственно махали руками.
Ничего не подозревавший Савва подошел к скамье, на которой спокойно восседал Велюров. Артист отвернулся, усталый Савва с ходу не разобрался в подмене.
– Пригнал машину, – сказал, утирая пот. – Пришла Маргарита?
Он увидел Костика.
– И ты, брат, явился?
– Пришел навестить, – объяснил Костик.
– Вовремя, – сказал Савва. – Мы его забираем. В новый дом. Приходи поглядеть.
– Ежели примете, – уклончиво проговорил Костик.
– Как дорогого гостя, – заверил Савва.
Появилась и Маргарита Павловна. Каблуки энергично колотили асфальт, и вся фигура ее излучала завидную целеустремленность.
– Хоботов! – крикнула она. – Кажется, ты сошел с ума. Я жду тебя в приемном покое.
Она заметила Костика и чуть смутилась:
– Костик, вы извините нас.
– Естественно, – поклонился Костик.
Велюров медленно обернулся. Боги мои, как вяло, как бледно это бесстрастное перо, нет в нем огня и нет в нем красок, не дано ему передать потрясения, испытанного нашей четой.
– Это как же понять? – произнес Савва.
– Что случилось? – крикнула Маргарита. – Что это значит? Где Лев Евгеньевич?
Велюров ответил на этот вопрос в трагическом остужевском стиле:
– История, леденящая кровь. Под маской овцы таился барс. Он силой сорвал с меня одежды. Надел мой костюм и был таков.
– Что вы несете? – прервала его Маргарита. – В каком вы виде?
Велюров ответствовал с достоинством:
– Я должен прикрыть свою наготу.
– Где ты был? – обратилась Маргарита к Савве.
– Я делал, что было велено, – сказал Савва.
– Поздно, – философски заметил Костик. – Лев порвал постромки.
Маргарита оглядела его, сказала с горечью:
– Веселитесь? И в самом деле, почему бы не повеселиться? Всего-навсего обрекли человека на верную гибель. И впрямь смешно. Я злой гений, а вы – благодетели. Вот что, Костик, я вам скажу, – не Велюрову, он – орудие – вы еще очень и очень молоды. Очень многого вам не дано понять.
Велюров был уязвлен в самое сердце.
– Я – орудие?
– Помолчи, – сказал ему Савва.
Костик был чрезвычайно серьезен.
– Молод. Каюсь, – сказал он. – И все же, поверьте историку: осчастливить против желанья – нельзя.
– Будет, – резко сказала Маргарита. – Поговорим впоследствии. Когда повзрослеете.
Она решительно обернулась к Савве:
– Где машина?
– Стоит, дожидается, – виновато ответил Савва.
– Необходимо его догнать, – жестко сказала Маргарита.
И они заторопились к машине.
Костик только пожал плечами.
– Догнать Савранского? Это утопия.
Разумеется, он был прав. Тот, кто видел в тот лучезарный день Савранского на мотороллере и Хоботова в непомерно большом костюме, тот, верно, никогда не забудет, как они неслись по Москве. Люди зачарованно глядели им вслед, а навстречу летели рекламы, вывески, позолоченные солнцем дома, блестели шпили и купола, все сияло и все светилось. И право, мотороллер парил, оторвавшись от этой грешной земли, он стремил полет, зарываясь железным телом в пуховые белые облака, все вперед и выше, вперед и выше, туда, в неведомое, в грядущее, где должно было ждать непременное счастье. Счастье, казавшееся вечным, как молодость, как эта весна.