Чужестранец . В бездне таится еще и ад.
Брат . Ад в нашем черепе и душе, если робеешь дойти до сути. Даже когда ваша тайная цель – всего лишь укротить свою мысль, единственное средство – додумать! Иначе она не даст вам пощады. Тем более, если вы твердо намерены испытывать к себе уважение. Додумать! Это высшая смелость. Да, это игра не на жизнь, а на смерть. Неверный шаг, и вы оступились. Зато какое же наслаждение чувствовать, что мало-помалу вы подчиняете эту строптивицу. Она еще яростно сопротивляется и расставляет свои силки, но вы продолжаете штурм крепости – лучше погибнуть, чем отступить. Ваша несчастная голова кипит, раскалывается, изнемогает, проклятая мысль, такая желанная, такая близкая, не дается, она извивается, ускользает, она уползает в свой лабиринт. И все же ей это не удастся, вы вытащили ее на свет. Вот, вот она, в ваших руках, как женщина! Трепещет, бьется, но все напрасно, вы неуклонно ее доламываете. И наконец она отдается, вы овладели ею вполне. Вы точно испытываете оргазм. Так вот ты какая – вы шепчете ей. И проще и лучше, чем ты казалась в самоубийственной преисподней, когда я преследовал тебя. Отныне – вы господин положения. Сегодня она вас не одолела, вы живы и не сошли с ума. Вот что такое, сударь, додумать, взять верх над мыслью в единоборстве. Как странно вы смотрите на меня. Вы, верно, решили, что я безумен.
Чужестранец . Ни в коей мере, но сколько страсти! Позвольте мне нескромный вопрос.
Брат . Ну что же… Скромность – достоинство нищих.
Чужестранец . Скажите мне, вы любили женщину?
Брат . Недолго же мы с вами парили.
Чужестранец . О нет, мы воспарим лишь сейчас. Была ли та, кого вы любили столь же неистово, как философию?
Брат . Прежде всего я не уверен, что смею называться философом. Я думаю лишь тогда плодотворно, когда испытываю волнение.
Чужестранец . Так я угадал. И жду ответа.
Брат . Что вы во мне угадали, сударь?
Чужестранец . Что вы не можете не любить.
Брат . Признайтесь мне, о чем вы подумали, когда обронили, что я неистов? Подвержен ли я горячке похоти?
Чужестранец . Я спрашивал, любили ли вы?
Брат . Прошу извинить за грубую речь. Само собой, вы хотите услышать, что на меня снизошла благодать, что я был готов молиться и плакать. Извольте. Я знаю в себе этот дар, меня волновала мечта о браке, но я преодолел искушенье. Женщина – это несвобода. Это сияющая темница.
Чужестранец . Забавно!
Брат . Очень, очень забавно. Может ли темница сиять? Нелепость! И тем не менее – так. С улыбкой и вероломной мягкостью она заточит вас в свой темный мир, опустошит и вашу душу, и – что еще опаснее – мозг.
Чужестранец . Но отчего бы вам не найти добрую и смирную девушку?
Брат . Женское смирение, сударь? Женщина – это вечный бунт. Она никогда не простит превосходства, которое нам дано природой. Лишь в нашем позоре и унижении она черпает жизненную энергию.
Чужестранец . Друг мой, но вы ей сдались без боя.
Брат . Я? Женщине!
Чужестранец . Но это же так. И если вы не боитесь додумать, то додумаете, что вы боитесь.
Брат . Браво! Превосходный удар. В нем много первобытной жестокости. Предпочитаете не петлять, а сразу сбить с ног, обезоружить. Старый медведь обнаружил силу. Наотмашь лапой! Когтем по мясу! Но я – на ногах. Я устоял.
Чужестранец . Помилуйте, я не хотел вас обидеть.
Брат . Обидеть? Разумеется, нет. Вы просто хотели меня повергнуть. Не отказывайтесь от собственных слов – я не хочу разочароваться. Предпочитаю воздать вам должное. Вам и вашей самоуверенности.
Чужестранец . Вот уж чего никогда во мне не было. Всегда повторял своим приятелям: делайте то, что я говорю, только не делайте то, что я делаю.
Брат . Истинно царственная снисходительность. Еще раз: не смягчайте удара. Вы заслужили мою откровенность. Итак, вы хотите знать, любил ли я? И сам не знаю, как это назвать. Но есть супружеская чета. Муж – человек с громадным даром, возможно даже, что слово «дар» тут слишком слабо и слово «гений» будет уместнее и вернее. Стало быть, перед нами гений. При этом воспитавший характер, равный его творческой силе. Здесь невозможны ни привязанность, ни нежность, ни тем более дружба. Здесь допустимо лишь поклонение. Желаете быть с ним рядом? Ну что ж… Но только забудьте о собственной личности. Служите ему, растворитесь в служении и будьте счастливы уже тем, что вам разрешили ему служить.
Чужестранец . О господи, как я ему завидую.
Брат . Сударь, вам этого не дано. Бесспорно, как всякий искатель славы, вы о себе высокого мнения, но и сомнения вам знакомы, а он не ведал их даже в детстве. И у этого исполина – жена. Вам любопытно – кто же она? Добрая и смирная девушка? Ничем не приметное созданье? Служанка, сестра, домоправительница? Ведь он не потерпит рядом с собой иной! И все-таки вы ошиблись. Она ему служит, но не служанка. Ведет его дом, и ведет отменно, но роль ее совершенно другая. Сестра и мать? Да, безусловно. Но при этом – любовница, и, как мне кажется, тут ей не может быть соперниц.
Чужестранец . Необыкновенная женщина.
Брат . Нет, просто женщина, этим все сказано. Но – в отличие от остальных – понявшая свое назначение. Женщина, сударь, это добыча. Вы должны ее взять в разграбленном городе и овладеть ею над трупом мужа. И чем безжалостней вы это сделаете, тем безоглядней она будет вашей.
Чужестранец . Однако ж откуда здесь город разграбленный и павший супруг?
Брат . Все это было. Вам надобно знать, что она была подругой значительного человека, которого решилась покинуть, поняв, что второй человек велик. Она прекрасна, умна, энергична, она по-своему даже добра… пока вы верны ее избраннику.
Чужестранец . И вы полюбили ее? Ах, бедный!
Брат . Я вновь прошу не сочувствовать мне. Не для того я был откровенен. Каждому сердцу нужна своя школа. Я же всегда устою на ногах, в этом вы могли убедиться. Любил ли я ее? Не пойму. Знаю, что любил ее мужа. Быть может, я любил и ее, она ведь сумела стать его частью. Но это – в прошлом, мы разошлись. Хотя она, видимо, не желает совсем меня отпустить на волю. Она мне пишет, зовет приехать. Но я не родился быть придворным, а между тем их дом – это двор.
Чужестранец . Благодарю вас за вашу искренность. Простите мне мою оговорку. Вы вовсе не бедны, вы богаты. И все же в таком цветущем возрасте вы неизбежно должны утешиться.
Брат . Что вы имеете в виду? Что я завожу себе модистку? Горничную? Или просто кухарку? Какую-нибудь грудастую девку с мясистыми бедрами, с крепкими икрами, с круглым соблазнительным задом?
Чужестранец . Не так уж худо. Должен заметить, девицы в ситце очень милы. Но если вам милее батист, тогда есть и другие возможности. Бывают еще неверные жены.
Брат . И вы предлагаете мне этот смрад?
Чужестранец . Боже избави, но в ваши годы ночи не могут быть одинокими. Либо одно, либо другое.
Брат . А если попросту – ни-че-го?
Чужестранец . Немыслимо.
Брат . И однако, я – девственник. Вы сами хотели моей откровенности. Я девствен и этого не стыжусь. Там, где невозможно найти, я не принимаюсь за поиски. Что такое, по-вашему, «ничего»? Некое пространство без воздуха? Но это для того, кто зависим. Кто ищет опоры в чужой руке или в одобрительном взгляде. А для того, кто сам по себе, «ничего» означает совсем иное. Я ни-че-го от вас не хочу. В моих кладовых хватает места только для собственных драгоценностей. Ничего – это одиночество. А одиночество – это мир наиболее населенный. Теперь вы можете и усмехнуться.
Чужестранец . И не подумаю. Я – литератор. Воображаемая жизнь отнюдь не хуже взаправдашней жизни. Я склонен думать, что даже лучше.
Брат . Ах, ну конечно же, ну разумеется. Невинный намек, а сколько в нем яда! «Какие хищные цветы он собирает безопасно на пышных оргиях мечты». Сударь, вы глубоко заблуждаетесь, если вы приняли меня за сумасшедшего онаниста. Я полностью владею собой, а стало быть, и своими страстями. Очень возможно, что я женюсь, но только если сочту это нужным.
Чужестранец . Дай Бог вам сделать правильный выбор.
Брат . Страсть – распоясавшаяся мысль, и я сумею ее укротить. Точно так же я укрощу и женщину. Мое одиночество не от слабости. Оно – от силы и только от силы.
Чужестранец . Нисколько в этом не сомневаюсь. Вы юношески самолюбивы.
Брат . Мне нужно только поправить здоровье. Мне досаждают мои глаза, они не выносят яркого света. Правда, беда эта – небольшая, в сумерках легче сосредоточиться. Иной раз я чувствую общий упадок, впрочем, мне помогает хлорал, кроме того, отлично действует настойка индийской конопли. Но я принимаю ее в малых дозах! Слышите, сударь, только – в малых!
Чужестранец . Друг мой, я не сказал ни слова.
Брат . Но ваше молчание не беззвучно. Согласен, вы умеете слушать. Внезапно забываешь о сдержанности. К тому же у вас – счастливая внешность. Она дает вам изрядную фору. Вот обо мне такого не скажешь. Я не высок, болезненно худ, лоб мой, возможно, был бы хорош, если бы не его покатость. Да и усы слишком густы. В них можно заподозрить претензию. А что, сударь, ужасней претензии – в ней неуверенность, в ней заигрывание с этим бесчеловечным миром. Ты и презираешь его, и выпрашиваешь у него подачку – его снисходительного внимания. А вы до сих пор хороши собой. Возможно, возраст вас только украсил. Истинно княжеская осанка, покойная округлость движений. И этот словно ласкающий взгляд. Так и тянет открыть вам душу. Поэтому вы должны быть опасны. Вы сами женаты?
Чужестранец . Я – холостяк.
Брат . Ну, разумеется. Так я и думал. Вы лишь советуете жениться.
Чужестранец