Конечно, большие сложности в действиях авиации создавала ущербная структура наших ВВС (ее оценка Главным маршалом авиации A.A. Новиковым приводилась в предыдущей главе). И все-таки очевидно, что высоких качеств, стремления совершенствовать тактику действий, умения и мужества брать на себя ответственность командир 20-й смешанной авиадивизии летом 1941 года не проявил.
Не могли боевые летчики дивизии уважать комдива и за то, что посылая летчиков своими приказами на боевые задания, он не выслушивал их мнений. Сам перелетал с аэродрома на аэродром на УГИ-4, спарке, которую пилотировал инспектор дивизии Сорокин, а по бокам прикрывали две «чайки».
Осипенко, как уже говорилось, получил Звезду Героя Советского Союза после возвращения из «спецкомандировки Y», из Испании, где он в звании старшего лейтенанта «сбил лично и в группе несколько самолетов». В книге Ю. А. Марчука утверждается, что в Испании Осипенко «свалил» 17 самолетов. Поданным историка авиации Н. Г. Бодрихина, работавшего в фондах Российского государственного военного архива, Осипенко, командуя эскадрильей, а затем группой И-15, имел в Испании боевой налет 96 часов, провел 30 воздушных боев. Там же указано, что «индивидуально сбитых не считает, эскадрильей сбито 23 истребителя и три бомбардировщика». В этом документе он признавался достойным должности командира полка и звания — майор. Последнее исправлено красным карандашом на полковника.
Кстати говоря, командующий люфтваффе Геринг не терпел не летающих на боевые задания командиров эскадр (примерно соответствует советской дивизии).
В августе 1940 года он, недовольный действиями своих истребителей в битве за Англию, проводит радикальную замену кадров: «Я избавляюсь от старых командиров эскадр, а вместо них будут назначены молодые!.. По моему новому приказу каждую эскадру в бой должен вести ее командир, и именно он должен быть наиболее успешным пилотом! Еще никогда прежде молодые летчики не назначались на такие посты. Некоторые из них не смогут выдержать ответственности, но другие смогут!»
Спустя четыре года, в августе 1944-го, Геринг подтверждает это положение, издав приказ, по которому командиры эскадр должны были участвовать в боевых вылетах не реже одного раза в три дня, командиры групп — раз в два дня, командиры эскадрилий — каждый день (если эскадрилья совершала более трех вылетов ежедневно).
В наших ВВС о таком и речи не было. Высшее командование состояло в подавляющем большинстве из тех, кто пришел в авиацию из других родов войск… Командиры полков и дивизий переставали вылетать на боевые задания, теряли представление о динамике боя. От таких командиров много претерпели в 1941–1942 годах и Покрышкин, и его соратники — боевые летчики… Как пишет Александр Иванович: «Изучать людей надо было по проявлению в бою, а процесс продвижения кадров еще тяготел к прежним стандартам. Это потом стали комэска, умного и смелого, набравшегося опыта руководства в бою, ставить на полк. А в первые месяцы войны больше смотрели на прохождение службы».
Замена командиров с устаревшими представлениями о бое или способных к руководству только в мирных условиях, на выдвинувшихся в современной войне, — вот, быть может, главное превосходство люфтваффе 1941–1942 годов над ВВС Красной армии.
… В боях над Молдавией Покрышкин становится асом, сбивает несколько самолетов. Атакой в лоб уверенно завязывает схватку с четверкой или даже восьмеркой «мессершмиттов», переводит бой на излюбленный им вертикальный маневр.
Но бои приходится вести, как правило, только при выполнении основных задач — вылетов на штурмовку и разведку. Южный фронт начал отступать. Нарастал натиск немецко-румынских войск с запада. С севера нависали теснящие Юго-Западный фронт основные силы группы армий «Юг».
Все чаще советское командование не может точно определить, где свои войска, а где противник. Покрышкин, обладавший великолепной зрительной памятью и абсолютно честный в докладах, становится лучшим разведчиком полка.
— Главное для тебя разведка, в бой не вступать, — напутствует его В. П. Иванов.
— Товарищ командир полка! Я же летчик-истребитель, хочу драться в воздухе и штурмовать врага на земле.
— Не торопись! Все будет! И разведка, и бои…
«Начальник штаба А. Н. Матвеев ставит задачу:
— Вот что, Покрышкин! Вам ответственное задание: надо точно определить, где сейчас обороняются наши войска в районах Кишинева и Бельц.
— Хорошо! Дайте мне границы линии фронта в этих районах, — попросил я.
— Ты что? Никто не знает, где линия фронта. Вот тебе и приказано определить.
— Ну что ж! Если наши строгие начальники в лампасах не знают, где проходит линия обороны, — прервал я Матвеева, — то постараюсь ее разведать.
— Не язви!.. Выполняй задание…»
После крутого разговора с комдивом Покрышкин понижен в должности и отстранен от полетов. Но сбит командир звена Валентин Дмитриев, и опальный старший лейтенант получает задание лететь с его ведомыми…
Две разведки 1941 года часто вспоминал А. И. Покрышкин, они занимают особое место в его мемуарах. После того как он не вернулся из первой, летчика посчитали пропавшим без вести или погибшим. Друзья согласно полковой традиции разобрали на память его скромные пожитки. После второго исчезновения все-таки верили — сибиряк вернется…
Июльским ранним утром, как пишет Александр Иванович, начштаба Матвеев «передал приказ дивизии на разведку летчиками нашей эскадрильи переправ через Прут в районе Унгены. Нам, летчикам, была непонятна цель этой разведки, ибо эти переправы уже остались в глубоком тылу наступающих войск противника. Но приказы не обсуждаются, а выполняются…»
Ведущий — Валентин Фигичев, его прикрывают Покрышкин и Лукашевич. Фигичев не смог вывести звено к переправам внезапно, зенитки уже ждали разведчиков. На бреющем полете в нескольких метрах от воды Покрышкину пришлось «поддернуть» свой МиГвверх, чтобы не столкнуться с Лукашевичем, отвернувшим в его сторону от крутого выступа берега. В построении тройкой ведомые мешали друг другу. Нескольких секунд немцам хватило, чтобы три зенитных снаряда поразили МиГПокрышкина.
Пробитый мотор тянул некоторое время. Самолеты Фигичева и Лукашевича растаяли вдали. Покрышкин признавался потом: «Одиночество и беспомощность в создавшейся ситуации на какой-то миг вызвали у меня чувство безнадежности. Но быстро с этим справившись, стал думать, как действовать дальше…»
Дальше был полет с мучительным ожиданием остановки двигателя. Мотор на последнем издыхании все же позволил перетянуть долину, где по шоссе растянулась колонна вражеских машин и орудий. Перед падением на поросшие лесом бессарабские холмы Покрышкина охватили «озноб и нытье в плечах». Оставалось только выключить зажигание, чтобы не возник пожар, сдвинуть на лоб очки, чтобы осколками не поранить глаза, сгруппироваться, упереться прямыми руками в приборную доску. И положиться на судьбу…
Когда к летчику вернулось сознание, он увидел свой развалившийся на части самолет, солнце на листьях деревьев, услышал пение птиц и отдаленный гул машин. Жив! Повреждена нога — трещина в кости. Травма позвоночника скажется потом, через двадцать с лишним лет…
Только не плен. Рука с пистолетом была уже у виска, но затем Покрышкин спохватился: «Постой!.. Зачем торопиться? У меня же две обоймы патронов. Надо жизнь отдать подороже».
По солнцу и часам определено направление. Надо идти, ковылять через лес, поля кукурузы и виноградники. Сплошной линии фронта еще нет, можно спастись. Ночью к своим ведет Полярная звезда. В темноте летчик отшатнулся от показавшегося впереди силуэта. Но это — деревянное распятие Иисуса Христа. Православные молдаване ставят такие распятия у переправ и скрещений дорог, чтобы путь был благословлен.
Бедный крестьянин с дочкой угощают летчика кукурузным хлебом и дикими сливами. Но в селении летчику приходится нескольким мужчинам грозить пистолетом, чтобы получить таратайку, запряженную парой лошадей. Со станции Кайнары советские служащие и железнодорожники уехали пять дней назад. Что делать? Снова — тупик. Но тут чудесным образом, как пишет Александр Иванович:
«Ко мне подошел бедно одетый старичок и, увидев мое беспокойство, посоветовал:
— Вы знаете что? Я сегодня утром слышал гудок паровоза вон за той горкой. Там проходит железная дорога. Поезжайте туда.
… Я решил рискнуть, и мы подъехали к вокзалу. Оказалось, что на станции наши бойцы. Командир части с удивлением посмотрел на меня, когда я рассказал о своем путешествии, и спросил:
— Как вы проскочили? Вон у той дороги лесок, где только что мы вели бой с румынами».
Последний эшелон вывез летчика к своим, на четвертый день он вернулся в полк. Ничто Покрышкина не брало!
В санчасти у него впервые с начала войны появилось время для раздумий. Это было начало, по определению Александра Ивановича, «познания себя в бою». Покрышкин обладал врожденной склонностью к осмыслению каждого события. Вспоминал добрым словом и умных наставников, в первую очередь — старого мастера из новосибирского ФЗУ.
«— Точность ты выдержал. Но души не видно в лекале.
— Какая же душа может быть в металле?
— Верно. В металле души нет. А вот у тебя душа должна лежать к работе. Надо сделать инструмент так, чтобы была радость тебе и тем, кто будет твоим инструментом пользоваться…»
В сельском магазине Семеновки Александр Иванович покупает общую тетрадь, пишет заголовок «Тактика истребителей в бою». Летчики, пришедшие навестить товарища и заставшие его врасплох, сначала посмеиваются: «Это что? Новый роман «Война и мир»? Боевой летчик, а занялся писаниной». Но Покрышкин быстро ставит шумных друзей на место насущнейшими для них вопросами: «Ты сбил самолет и продолжаешь вести бой. Стоит ли смотреть, куда он падает?.. Лучше летать парой или звеном? Бой требует мысли, ребята».
Уже тогда Покрышкин приходит к выводу о необходимости строить боевой порядок в составе пар и четверок, о рассредоточении пар по фронту и высоте, о вертикальном маневре, о внезапной атаке на большой скорости, которую он назвал «соколиным ударом».