Служил священником церкви Вознесения на Гороховом поле, затем священником в соборе города Богородска (Ногинска).
В конце 20-х годов возведен в сан протоиерея и стал служить в городе Сергиевом Посаде в Пятницкой церкви.
С 1928 года благочинный стал служить в Рождественском храме. По просьбе последнего наместника Троице-Сергиевой лавры архимандрита Кронида (Любимова) представлял к назначению на приходы монахов закрывшейся лавры, и в первую очередь вернувшихся из ссылок. Устроил так у себя в благочинии несколько десятков ссыльных монахов. Был помощником митрополита Сергия (Страгородского).
В 1930 году был арестован, содержался в Бутырской тюрьме несколько дней, потом без предъявления обвинения был отпущен.
В 1932 году стал настоятелем церкви Петра и Павла, после захвата храма обновленцами должен был перейти служить в другой храм.
С 1935 года стал служить в церкви Всех Святых на Кокуевском кладбище.
23 ноября 1937 года он был арестован по «делу» архимандрита Кронида. В справке на арест говорилось: «В 4-й отдел УГБ УНКВД МО поступили сведения о том, что поп Баянов Дмитрий Федорович с/о 8 Отделения по Загорскому району группирует вокруг себя значительное количество бывших монахов ТроицеСергиевской лавры, которых он устроил на приходы в Загорском, Константиновском, Пушкинском и других районах Московской обл. БАЯНОВ, как благочинный, в подчинении которого находится около 50 церквей области, проводил большую работу по организационному укреплению церковных общин, подбирая и назначая туда людей исключительно преданных церкви. Баянов имел ряд встреч с митрополитом Ленинградским Алексеем Симанским, где обсуждались вопросы по организационному укреплению церковников, об этом [в] 8-е отделение не сообщил. Сам Баянов в тесном кругу своих единомышленников высказывает к/р враждебные взгляды по отношению к советской власти». (По материалам ПСТБИ, Баянов был секретным сотрудником 8-го отделения 4-го отдела НКВД, но никаких важных сведений не сообщал.
В статье М. Максимова в «Московских епархиальных ведомостях» (2003. № 9—10) «Преподобномученик Феофан (Графов)» совершенно некритично и малоубедительно утверждается, что о. Димитрий лжесвидетельствовал и оговаривал новомучеников.)
Осужден тройкой при УНКВД по Московской области 7 декабря 1937 года. Обвинение – «руководство контрреволюционной монархической группой монахов и духовенства». Статья 58-10-11 УК РСФСР, приговор – расстрел.
Дмитрий Федорович Баянов был расстрелян и похоронен в Бутове, на так называемом полигоне НКВД, 10 декабря 1937 года. Реабилитация состоялась 14 ноября 1958 года. В 1958 году дочери Баянова было выдано свидетельство о смерти отца, в котором говорилось, что он умер в 1941 году в заключении от атеросклероза, хотя писавшие справку отлично знали о расстреле протоиерея Баянова.
Вера Дмитриевна Гололобова в 1939 году вышла замуж за военного. Однако вскорости ее муж – Качурин погиб на советскофинской войне, оставив Веру одной с маленькой дочерью, которая родилась в 1940 году. Но, несмотря на все жизненные коллизии в судьбе его жены, Аркадий Серапионович после встречи с ней в Загорске женился на ней в июле 1945 г. и удочерил дочку Аллу.
В 1942 году Аркадий Чавчанидзе, в должности командира 68-го иап, выполнил 57 полетов на самолете И-16, 47 – на УТИ-4, 37 – на У-2. Кроме того, за это время он 18 раз поднимал в воздух новый для него самолет ЛАГГ-3. Налет за 1942 год составил 107 часов, при этом из 202 полетов, выполненных им, 29 полетов (32 часа 40 минут) ему были засчитаны как боевые.
За 1943 год майор Чавчанидзе освоил пилотирование самолетов Як-7 (2 полета), АТ6-С (51 полет), «Аэрокобра» (33 полета), «Спитфайер» (5 полетов), «Харрикейн» (2 полета). Его общий налет составил 51 час 47 минут.
И вот почти через три года после начала Отечественной войны он был назначен командиром 16-го гиап. Понятно, что это назначение состоялось не без деятельного участия тогдашнего командира 9-й гиад гвардии полковника Дзусова и, может быть, бывшего командира 16-го гиап гвардии подполковника Иванова. Мнения гвардии подполковника Покрышкина, не знавшего и не видевшего Аркадия Чавчанидзе никогда в жизни, наверное, тогда никто особенно не спрашивал. Переназначение командира малоизвестного авиаполка из состава ВВС Закавказского фронта, коим был в то время 68-й иап, на такую же должность в прославленную авиадивизию в составе действующий армии, да еще в гвардейскую часть, выглядело по меркам «стариков», бывших командиров авиаполков (Дзусова и Иванова) вполне логично и надежно. К тому же возраст Чавчанидзе был на это время 34 года против 24 лет от роду, например, у того же Речкалова.
Ивана Константиновича Олефиренко Покрышкин «выпросил» у командующего 4-й ВА генерал-майора авиации Вершинина. В звене управления воздушной армии он летал на тихоходном самолете УТ-2, но очень хотел перейти в боевую истребительную авиацию. Покрышкину он понравился своими личными и пилотажными качествами, и вопрос с переводом в 16-й гиап решился оперативно. Сыграло положительную роль в этом решении Александра Ивановича и то, что Иван Константинович был «возрастным» летчиком (1912 г. р., член ВКП(б) с 1942 года, в Отечественной войне с августа 1941 года), переболевшим «детскими болезнями» молодых пилотов, мало знающих о взрослой жизни или суровых буднях фронтовой авиации.
Старший лейтенант Олефиренко был зачислен в боевой расчет исаевского авиаполка 26 июля 1943 года на должность летчика резервной авиационной эскадрильи. К этому времени это был уже опытный летчик, дважды награжденный орденом Красного Знамени:
23 ноября 1942 года (приказ ЮФ № 0141/н) – за отличное выполнение боевых заданий на самолете У-2, находясь в полку ГВФ, и лично произведенные 394 боевых вылета; 5 апреля 1943 года (приказ СКФ № 025/н).
Под опекой Покрышкина он сделал крутую карьеру от простого летчика части до командира авиационного подразделения, которым прежде руководили знаменитые летчики-асы – Фигичев, Покрышкин, Речкалов.
В послевоенных мемуарах однополчан Ивана Олефиренко – Георгия Голубева и Константина Сухова этот эпизод с гибелью четырежды орденоносца командира 1-й аэ вообще обойден вниманием. Хотя обстановка в части весной 1944 года была напряженная: авиадивизия Покрышкина, совершая межфронтовое перебазирование, перелетала на передовые аэродромы 2-го Украинского фронта, каждый летчик был на учете, тем более опытный руководящий состав частей, проверенный боевыми действиями.
Согласно «Книге погребения и безвозвратных потерь личного состава 16-го гвардейского истребительного авиаполка» напротив фамилии Олефиренко записана и причина его гибели – «Погиб при катастрофе самолета Р-39», и никаких комментариев. Похоронен он был на второй день – 11 мая в парке в центре с. Гальжбиевка Ямпольского района Винницкой области. Приказом по авиаполку от 15 мая № 062 гвардии капитан Олефиренко Иван Константинович (1912 г. р., уроженец с. Данькильбуруш Симферопольского района Крымской АССР) был исключен из списков части и всех видов довольствия. В станицу Удобная Краснодарского края (ул. Крестьянская, д. 60) его жене Елене Ивановне ушла похоронка на мужа.
24 июля 1944 года приказом ГУК НКО СССР № 02420 гвардии капитан Олефиренко был исключен из списков Красной армии.
Кстати, чуть позже дня гибели комэска 1-й аэ 16-го гиап, 13 мая, также в авиакатастрофе погиб летчик уже 104-го гиап гвардии младший лейтенант Шаталов Николай Карпович (1922 г. р., уроженец п. Шаталово Тульской области). В этот же день он был также похоронен в том же парке села Гальжбиевка, рядом с могилой Олефиренко.
Между тем, возвращаясь к событиям, происшедшим 10 мая 1944 года на аэродроме Гальжбиевка, заметим, что «Книга учета потерь 16-го гиап» наличие забытых инструментов в фюзеляже «Аэрокобры» командира эскадрильи Ивана Олефиренко не подтверждает: «Небоевые потери. 10.05.44 г. На самолете «Аэрокобра» при выполнении пилотажа в зоне гв. капитан Олефиренко на H = 3000 м вошел в плоский штопор и штопорил до земли. Летчик на Н = 1000 м выпрыгнул с парашютом. Ввиду малой высоты парашют не успел раскрыться, и при ударе о землю летчик погиб. Самолет сгорел. Причина: ошибка в технике пилотирования летчика гв. капитана Олефиренко. Поздно принял решение о прыжке с парашютом». Иван Константинович Олефиренко пришел в истребительный авиаполк из тихоходной транспортной авиации, поэтому ему приходилось почти заново учиться манерам и стилю пилотирования скоростного истребителя.
Тут следует сказать несколько слов о требуемом мастерстве летчика, эксплуатирующего самолет Р-39 «Аэрокобра», и ТТХ самого самолета.
Как известно, «Аэрокобра» имела одну отрицательную особенность – при незначительном перетягивании ручки управления самолетом без предупреждения (без дрожи) машина входила в штопор с переходом затем в плоский штопор, из которого вывести ее было трудно.
Приведу фрагмент из интервью с летчиком-истребителем Владимиром Васильевичем Титовичем, ветераном Великой Отечественной войны:
«А в штопор «Кобра» в любой валилась. Хоть плоский, хоть простой. И садилась очень плохо. Вот мы вдвоем приехали осваивать эти «Аэрокобры», взлет-посадку освоили. Потом мне говорят:
– Ну, давай, лети теперь в зону, попилотируй. И смотри, – говорят, – за хвостом. Потому что немцы рядом. Могут шлепнуть…
Ну и я отпилотировал, сначала виражи, потом переворот сделал, и… что такое, пока очухался, земля уже рядом, а я ведь на трех тысячах был. За переворот потерял аж полторы тысячи. А «Як» за переворот терял шестьсот метров. Думаю, надо же какой тяжелый самолет» (по материалам сайта airforce.ru).
Кроме того, особенностью этого американского самолета было то, что при энергичных попытках летчика вывести самолет из штопора – он, практически всегда, ни в какую не выводился из него. Но при отпускании летчиком ручки – то есть прекращении борьбы за «летучесть» и, соответственно, живучесть самолета и летчика – «Аэрокобра» почти всегда самостоятельно выходила из критической ситуации в воздухе.