- Да что вы, профессор, - любезно говорит доцент Нарбут. - Ну при чем тут она! Это я ей велел. Занеси, говорю, на кафедру, профессор там волнуется, что его мальчик в Бостоне двух слов связать не может. Она и побежала.
- Причем тут мальчик? - говорит профессор Урицкий смущенно. - Это деловая переписка. Ну, пойду узнаю, может, лаборантка пришла.
- Неглупый все-таки мужик был этот Макиавелли, - говорит преподаватель Нарбут, обращаясь уже к Ленке. - Может, сходишь со мной в деканат? И чего он пугает, там сплошь мои люди сидят...
- Скажите, это под гжель? - спрашивает Августа, глядя на синие с белым глазированные колокольчики.
- Это надгжель, - высокомерно отвечает художница. - Уникальное изделие. Только в Штаты у меня несколько тысяч ушло.
- Может, поищем что-то без древнерусской символики, - сомневается Августа. Они проходят дальше. Мимо прислоненных к парапету картин, изображающих почему-то отдельные части тела, и мимо прислоненных к мокрому платану чудовищных морских пейзажей.
- Ничего я тут не вижу, ну ничего! - драматическим шепотом говорит Августа.
- Да ладно, - отвечает Ленка. - Может, пойдем кофе выпьем?
Голова кружится от всех этих разноцветных полотен, с которых глядят лица без глаз или глаза без лиц. Гораздо приятнее смотреть в перспективу, на серый мерцающий порт, на маяк, где работает один Ленкин знакомый поэт (меряет температуру воздуха) и один знакомый философ (меряет температуру воды). Белый теплоход медленно отваливает от причала.
- На Хайфу пошел, - объясняет Августа. - Я на Пасху хочу. В Иерусалим. Там, знаешь, есть такая церковь, и раз в году - как раз на Пасху - у священника в руке сама собой свеча зажигается. Я по телевизору видела.
- Что вдруг? - рассеянно спрашивает Ленка.
- Ну, они все, конечно, говорят, что это чудо, - с превосходством в голосе объясняет Августа. - Что Бог раз в году снисходит и насылает небесный огонь. Ну, это вряд ли. Всему должно быть свое научное объяснение. Ты понимаешь, там просто очень намолено.
- Чего?
- Намолено. Там уже знаешь какая энергетика! Все так и трещит.
- Слушай, - говорит Ленка, - и это, по-твоему, научное объяснение? Ну ее, свечу. Пойдем лучше в "Зосю".
Около "Зоси" они натыкаются на поэта Добролюбова.
- Слушай, - говорит он Ленке жалобно, - ты мне можешь вынести чашку кофе?
- А у тебя что, денег нет? - мрачно спрашивает Ленка.
- Деньги есть. Но я не могу туда ходить. Мне тяжело. Я туда ходил с Вероникой Ромуальдовной. Ну, ты ее знаешь, она нам лекции читала. Замечательная была женщина, девяносто ей должно было вот-вот стукнуть, а ум такой ясный... А с тех пор, как она умерла, я как иду мимо "Зоси", у меня сердце так схватывает... Она-то от сердца умерла. А кофе здорово хочется.
- Ну постой у двери, я тебе вынесу, - лояльно говорит Ленка.
- Слушай, - шепчет Августа, - у тебя все знакомые ненормальные?
Ленка смотрит на ее стоптанные мужские туфли, на криво застегнутую кофту, на очки с цепочкой.
- Все, - честно отвечает она.
- Вот хорошо, что ты зашла, - говорит старший преподаватель Нарбут. А то я все сижу и сижу один, даже этот дурачок Урицкий куда-то делся со своей электронной почтой. Ты чего такая синяя?
- Басанца смотрела, - уныло объясняет Ленка.
- Нашла что смотреть. У нас тут тоже сплошной басанец. Не топят уже третий день. Давай согреемся, а?
- Я - чаем, - говорит Ленка, вожделенно глядя на замызганную бурую колбу на раскаленной плитке. - Холодно что-то очень.
- Да я тебе в чай плесну. Коктейль знаешь какой получится? "Чайная роза".
- Ну плесни, - соглашается Ленка, потому что от старшего преподавателя Нарбута так просто не отделаешься. Он человек коммуникабельный. Старший преподаватель Нарбут извлек из сейфа темную склянку с притертой пробкой и щедрой рукой плеснул Ленке в чашку. Себе он тоже налил в чашку, но без чая решил обойтись. Усевшись на заваленный бумагами стол, он задумчиво сказал:
- Рассказ я твой читал. Хороший рассказ. "Он открыл газету, и его глаза упали на заголовок". Ты что в виду имела?
- О Господи! - в ужасе застонала Ленка.
Она нервно уткнула нос в чашку и замерла. Разогретый спирт возгонялся как положено, но запах был резкий, непривычный. Не такой какой-то запах.
- Ты что мне налил? - закричала она. - Ты что налил, террорист проклятый?
Старший преподаватель Нарбут поглядел на пузырек, заглянул в сейф и заорал:
- Поставь! Поставь скорее!
- Так что же это было? - говорит Ленка.
- Пропилен. Изопропиловый спирт. Дисковод я им чистил.
Пропилен, надо сказать, тот еще яд. Ленка выплеснула чашку в раковину, а вслед за ней Нарбут нервно вытряхнул содержимое своего сосуда.
- А я бы его выпил, - сокрушенно бормотал Нарбут. - Раз - и выпил. Ну и нюх же у тебя!
- Глаза у него упали, - пробурчала Ленка, успокоившись. - Подумаешь... У нас в студии один еще лучше написал: "Собака заметила факт появления ружья"...
- Да чего ты ревешь? - спрашивает Ленка. - Ты же в Америку едешь. Там знаешь как хорошо!
- Наверное, хорошо, - растерянно говорит Эдита.
Она привыкнет. Через неделю она опять научится говорить по-английски и вспомнит про свой любимый китайский ресторанчик, где ее знают и не спрашивая подают на стол то, что ей нравится. Она повесит картину над камином, а из подстаканников сделает какую-нибудь инсталляцию. В Америке теперь в ходу инсталляции. У нее даже почти ничего не украдут в Шереметьево на обратном пути...
Рядом, у соседнего вагона, кого-то провожают эрудиты. Они набились такой толпой, что даже непонятно, кто из них уезжает.
Поезд медленно трогается. Он идет в холодную Москву, но на самом деле дальше, гораздо дальше, куда никакие поезда не ходят. Эдита все машет и машет за треснувшим стеклом.
- Ну пошли, что ли... - говорит Августа. Они доходят до троллейбусной остановки. Толпа облепила троллейбус, и кто-то уже повис на тросах.
- Раз я не еду, никто не поедет! - орет он.
- Мужчина, умоляю, сойдите с колеса, - говорит водитель еще одному боевику.
- Не сойду, - отвечает растерзанный пассажир. - Я устал. Я хочу умереть. Если мы не можем ездить как люди, лучше смерть. Поезжайте!
- Знаешь что? - говорит Ленка. - Пойдем-ка мы пешком.
И они идут пешком.
ДИЕТА ЛИДОЧКИ МУНТЯН
- Нет, ты посмотри, - Лидочка стиснула зубы, втянула живот, но, вдохнув, расслабившись, и поглядев на деления портновского метра, сокрушенно сказала:
- Еще полтора.
- Два, - сказала беспощадная Ленка, у которой была хорошая память.
- О, Господи! - Лидочка завела глаза к небу, потом опять опустила их, одним махом озирая талию и бедра, - какая разница, полтора или два. Главное, они уже есть.
- Ты Софочкину диету пробовала? - деловито спрашивает Ленка.
- Это какой? Софки Кнобель, что ли? Жидкий суп и после пяти не есть? Еще зимой. Фигня.
- Да нет. Не Кнобель. Ротару.
- Пробовала. Эта тоже не пошла.
- Еще бы ей пойти, - ехидно говорит Ленка, - ты же когда на Привозе творог искала, весь молочный ряд по щепотке объела.
- Творог, - сухо сказал Лидочка, - должен соответствовать определенным требованиям. Во-первых, он должен быть свежим. Во-вторых - рассыпчатым. В третьих - не кислым. И главное - кувшинным.
- Ты же у каждой торговки пробовала. Подряд. И кислый и не кислый. Вот тебе твои сантиметры!
- Ладно, - говорит Лидочка, - оставим эту тему.
- Погляди, - примирительно говорит Ленка, - может это подойдет? Я со столба отклеила.
Она сосредоточенно роется в сумочке.
- Это? "Заработал деньги - спрячь их!" Нет, это не то. Это реклама коммерческого банка. А это - распродажа со скидкой. Это для Мулярчик, она просила. "Молодому серебристому пуделю требуется консультация психоаналитика"... Это я просто так отклеила, ради интереса. Ага, вот!
В руках у нее шуршит потрепанная бумажка, на которой крупными буквами написано: ВСЕМ ХУДЕТЬ! и ниже: "Коррекция фигуры в любую сторону".
- А, - со знанием дела кивает Лидочка. - Этих я знаю. Шарлатаны. Тут я недавно встречаю Лошадь, выступает этак гордо по направлению к морвокзалу, а у нее на груди значок "Хочешь похудеть, спроси меня как". А Лошадь, стервоза, сколько ни жрет, все свои шестьдесят имеет.
- Не в коня корм, - подтверждает Ленка.
- Так за что она тридцать зеленых ежемесячно получает, спрашивается? Я и говорю - шарлатанство.
- Ты тоже можешь заработать, - предлагает Ленка.
- На этих шарлатанах? Интересно, как?
- Приди в их контору в таком значке и пусть тебе ежемесячно платят тридцатку, чтобы ты его больше не носила.
- Ну тебя! - обижается Лидочка. - Ты бы лучше пошла, Джонсика вывела. А я пока овсянку запарю. С медом и орехами.
- Какая-то странная у тебя диета, - сомневается Ленка.
- Это диета Татьяны Васильевны. Для кожи. Бело-розовая кожа, густые волосы, блестящие глаза...
- Брось, - говорит Ленка, - ее такой мама родила.
- Это, - сурово отвечает Лидочка, - мы еще посмотрим.
- Так я пошла? - Ленка пристегивает поводок.
- Ладно. Только осторожней. Он с собаками очень нелюдимый.
Ленка уже движется к двери, но Лидочка окликает ее.
- А что с этим пуделем, как ты думаешь?
Ленка пожимает плечами.
- Понятия не имею. Может, эдипов комплекс, все такое...
- У пуделя?
- Ну...
- Слушай, оставь объявление. Я позвоню.
- Ты даже не ветеринар, - с укором говорит Ленка
- Может, там все дело как раз в диете. Диета у него неправильная. А я на этом деле собаку съела.
- Это, - сурово отвечает Ленка, - не лучшая рекомендация.
Ленка выходит во двор. Сухие астры залиты теплым красноватым светом, точно угасающие угли, тлеют в темной зелени толстые тяжелые майоры-цинтии, светятся ягоды на шиповнике. Шевелятся на сухой траве тени от акаций - то зеленые, то лиловые, то синие.