Покуда я тебя не обрету — страница 132 из 181

– Что за урок? Что за чушь ты несешь? – заорал Джек. – Она хотела сказать ему, чтоб он не смел от нее уходить? Что за чушь!

– Послушай меня, Джеки, – сказала Саския. – Я восхищалась твоей матерью за то, что она знала себе цену. Она заставила твоего папашу заплатить за то, что он ее бросил, и о-го-го сколько заплатить! Мужчины с женщинами делают совершенно ужасные вещи, какую цену с них за это ни взять – все будет справедливо. Они должны платить всю жизнь, понял?

– И что такого ужасного сделал с ней мой папа? – спросил Джек. – Он просто ушел от нее! Он не бросил меня, он давал ей деньги на мое образование и прочее…

– Ты не смеешь сделать женщине ребенка и потом бросить ее так, чтобы тебе это ничего не стоило, Джек. Не веришь – спроси папу, он тебе объяснит, – сказала Саския.

Нико молчал. Саския, как и Алиса, явно предпочитала месть разуму.

– Ты стрижешь только женщин или мужчин тоже? – спросил Джек; на этот раз он пытался успокоиться сам.

Саския улыбнулась. Она допила кофе, призывно чмокнула губами – и терьер перепрыгнул к ней на руки. Она засунула собачку в сумку и встала.

– Нет, только женщин, – ответила она Джеку, улыбаясь. – Но теперь ты, мой маленький Джек, вырос, так что для тебя я сделаю исключение – приходи ко мне, и я отрежу тебе яйца!

– Думаю, это в школе парикмахеров не проходят, это она где-то еще подцепила, – сказал Нико Аудеянс, проводив Саскию взглядом.

Она не повернулась, не попрощалась, не помахала рукой.

– А что Элс? – поинтересовался Джек. – Ты ведь и про нее все знаешь.

– Тебе очень повезло, – сказал Нико, – у Элс характер помягче.

– Она не пошла в парикмахерши?

– У каждого своя судьба, Джек, – сказал Нико, – ты все скоро увидишь.


Они пересекли Дамрак, удаляясь от квартала красных фонарей, и некоторое время пробирались через толпу туристов и прочих покупателей, чтобы попасть сначала на Ньивендейк, а затем на крошечную улицу Синт-Якобсстраат, где жила Элс. Над окном квартиры на втором этаже горел красный фонарь – очень необычно не только потому, что он висел за границами основного квартала, но еще и потому, что не на уровне мостовой. Но Джек подумал – Элс там самое место, над улицей; когда-то она окинула взглядом свою жизнь на ферме и решила, что выше этого, так и теперь – она окинула взглядом свою жизнь в квартале и решила то же самое.

Днем она махала рукой прохожим с той же мальчишеской страстью, что и раньше, но по ночам, сказал Джеку Нико, стала куда разборчивее; если пьяный или наркоман останавливались на улице отлить, Элс брала свой полицейский фонарь, направляла его луч на мерзавца и громко, на всю улицу, начинала его отчитывать. На улице Синт-Якобсстраат Элс нашла себе двойную работу – днем она проститутка, вечером – самозваный шериф. Наркотики изменили лицо квартала красных фонарей, именно они изгнали оттуда Элс, именно они убили ее детей (молодые люди не дожили и до тридцати).

Джек ошибался, думая, что Элс чуть старше матери или ее ровесница. Даже с мостовой, глядя снизу вверх, он понял, что перед ним стоит семидесятилетняя (как минимум) женщина; значит, когда Джеку было четыре, ей было за сорок.

– Джеки! – закричала Элс и послала Джеку воздушный поцелуй. – Мой малыш вернулся! – громовым голосом обратилась она ко всей улице Синт-Якобсстраат. – Джеки, ну что же ты стоишь – поди обними няню! И ты, Нико, тоже, если хочешь, обними меня.

Они поднялись по лестнице к ней в квартиру. Комната с витриной была лишь малой ее частью, вся квартира отчищена до блеска, во всех комнатах пахнет свежемолотым кофе. Элс держала домработницу, молодую женщину по имени Марике, она сразу смолола гостям кофе. Элс терпеть не могла работу по дому, она досыта наелась этого добра в юности на ферме, но чистоту уважала. Была у нее напарница и в основном ремесле – «девушка» по имени Петра, она тут не живет; они по очереди стоят в окне.

– Петра у нас молодая, а я старая! – гордо и радостно объяснила Элс.

Джек Петру не видел, но Нико сказал ему, что ей шестьдесят один год; Элс утверждала, что ей самой «около семидесяти пяти».

Основные клиенты посещают ее утром.

– После полудня они спят, а вечером на улицу не выходят – для этого они слишком старые.

Ночью она принимает только редких прохожих с улицы – в том смысле редких, что она редко сидит в окне по ночам, обычно в это время работает Петра.

– Ночью я сплю, – сказала Элс, сжав Джеку руку, – или хожу в кино, особенно на твои фильмы, Джеки!

Элс всю жизнь была «шикарная» женщина с огромным бюстом, ее грудь была гордо устремлена вперед, как бушприт у каравеллы; она до сих пор покачивала бедрами, но, заметил Джек, немного хромала, да и руки висели как плети. Элс сказала, что у нее что-то с сердцем, «а в мозгах эмболия», и ткнула с важным видом пальцем в висок. На голове у нее красовался парик, волосы от платиновой блондинки.

– Джеки, я каждый день пью столько таблеток, что сбиваюсь со счета! – сообщила она, поцеловав его в щеку.

Еще у Элс проблемы с арендодателем, сказала она так, чтобы Нико слышал, – может, полиция ей поможет.

– Может, пристрелите его, – сказала она Нико, улыбнулась и тоже поцеловала его в щеку, а потом снова Джека.

В общем, какие-то проблемы с арендной платой и с налогами; новый хозяин, сказала Элс, полный мудак.

Элс с давних времен – представитель профсоюза проституток по связям с общественностью, регулярно выступает в школах и рассказывает старшеклассникам про проституток и их жизнь. Ученикам по шестнадцать лет, у них постоянно вопросы про то, «как это бывает в первый раз». Много лет назад у нее был муж; о ее профессии он узнал три года спустя после свадьбы.

На лице у нее красовался синяк; Нико спросил, уж не клиент ли с улицы удружил ей.

– Нет-нет, что ты, – сказала Элс, – мои клиенты пальцем меня не смеют тронуть.

Оказалось, она ввязалась в драку в кафе на улице Нес, в двух шагах от площади Дам, – увидела старую знакомую по квартальным делам, так та отказалась с ней здороваться.

– Была блядь, а стала ханжа, понимаешь! Видел бы ты ее лицо, Нико!

Разговор о папе как раз удобно начать со слов «блядь» и «ханжа», подумал Джек. Элс, оказывается, не просто была знакома с ним; она регулярно ходила на его ночные концерты для шлюх, а Алиса и знать не знала! Джек про себя решил, что Элс «священного шума» не расслышала, только музыку. Но его ждал сюрприз – оказывается, однажды она притащила в Аудекерк Джека!

– Я решила, что даже если ты не запомнишь, как Уильям играет, то все-таки впитаешь его музыку, – сказала Элс. – Мне тебя пришлось нести, ты всю дорогу проспал и не разомкнул в церкви глаз, все лежал, положив голову мне на грудь. Ты проспал весь концерт, Джеки, два часа органной музыки! Не слышал ни единой ноты! Интересно, ты что-нибудь помнишь?

– Боюсь, почти ничего.

Джек помнил, что органист в Аудекерк не видит прихожан, так что понимал – отец не видел его в ту ночь. Впрочем, может, и к лучшему – все-таки папа считал тружениц квартала неподходящей компанией для Джека.

Саския и Алиса были куда популярнее Элс – в том смысле, пояснила она, что у них было больше клиентов, – и поэтому няней Джека почти все время была Элс.

– Я к тому же была сильнее их обеих, так что, когда тебя нужно было перенести, вызывали меня! – воскликнула Элс; она таскала его из одной кровати в другую. – Я считала тебя одним из нас, такой же проституткой, как мы! Почему? Потому что ты, как настоящая проститутка, никогда не ложился в постель один раз за день, я все время вынимала тебя из одной кровати и клала в другую!

– Я помню, ты чуть не подралась с Фемке, – сказал Джек.

– Я готова была ее убить! Я обязана была ее убить, Джеки! – закричала Элс. – Но Фемке обещала заключить сделку, а так дальше продолжаться не могло. Просто, понимаешь, сделка оказалась плохая – поэтому-то я так и взбесилась. Это же адвокаты – им на справедливость плевать! Для адвоката хорошая сделка – любая, на которую есть обоюдное согласие сторон.

– Но так дальше продолжаться не могло, Элс, ведь ты сама это говоришь, – сказал Нико.

– Пошел ты в жопу, Нико! – парировала она. – Пей свой кофе и помалкивай.

Кофе был отличный, Марике принесла им еще печенья.

– Папа видел меня, когда мы покидали Амстердам? – спросил Джек.

– Папа видел тебя, когда вы покидали Роттердам, Джеки. Он видел, как корабль вышел из гавани. Фемке довезла его до самого пирса, из самой столицы и до самой воды, на своей машине. Саския – другое дело, ей «телячьи нежности» не по нутру, она проводила тебя, меня и твою маму до вокзала в Амстердаме, но больше не собиралась «терпеть эту мелодраму». Она так всегда называла поцелуи и объятия на прощание – «мелодрама».

– Значит, ты поехала с нами на поезде в Роттердам?

– Я проводила вас на пирс, на руках занесла тебя на корабль. Мама твоя, надо сказать, чувствовала себя не лучше папы. Сделку-то заключили целиком и полностью на ее условиях, она могла быть довольна – но только тут до нее наконец дошло, что в тот день она видит Уильяма в последний раз.

– Ты видела папу на пристани?

– Эта сука Фемке осталась в машине, а папа вышел к воде, – сказала Элс. – Он рыдал, рыдал не переставая, он был просто вне себя от горя. Он упал на землю, я его еле подняла, запихнула, как ребенка, в «мерседес» адвокатши.

– А у Тату-Петера правда был «мерседес»? – спросил Джек.

– «Мерседес» Тату-Петера не годился «мерседесу» Фемке в подметки, Джек. Фемке отвезла твоего папу обратно в Амстердам, а я вернулась домой на поезде. У меня перед глазами все стояла эта картина – ты машешь мне рукой с палубы, а я машу тебе. Ты-то думал, что машешь мне, а на самом деле прощался с папой. Нико, ничего сделочка-то получилась? – резко спросила она полицейского.

– Но так дальше продолжаться не могло, – сказал он снова.

– Пошел ты в жопу, Нико! – повторила Элс.


Вернувшись в «Гранд-отель», Джек обнаружил два факса на свое имя. Он прочел их в неправильном порядке, отчего запутался. Первый прочтенный факс был от Ричарда Гладштейна, продюсера. Боб Букман посылал ему копию сценария по «Глотателю».