лько травмы, уродства, раны в теле и душе; Бонни когда-то физически пострадала, и это сделало ее желаннее для него. Джек задумался над этим, и ему стало страшно, он заплакал.
– Ну, я видала такое, с пенисами это бывает, – заявила Джинни.
– Наверное, он заснул, – предположила Пенни.
– Джек, не давай им себя пугать! – решительно сказала Бонни.
Джек удивился – она единственная из трех девочек была словно парализована ужасом; казалось, она сидит, привязанная к пассажирскому сиденью, и наблюдает, как машина летит в столб, а водитель ничего не видит. Бонни закусила нижнюю губу и смотрела на Джека как завороженная: словно столб – это он, Джек, словно это он причина аварии и сама авария и она не в силах ее, то есть его, Джека, предотвратить.
– Что такое? – спросил Джек Бонни. – Что ты видишь?
Бонни залилась слезами.
– Бонни, не плачь – это твои слезы его пугают! – сказала Пенни.
– Глядите-ка, а у нас прогресс, – объявила Джинни. – Наверное, слезы как раз и помогли.
– Ладно, плачь себе, мне плевать, – сказала Пенни сестре.
– Джек, тебе страшно? Если да, мы немедленно прекращаем, – сказала Эмма.
– Уж скорее Бонни страшно, – усмехнулась Пенни.
– Бонни, тебе страшно? Если да, надо немедленно прекратить, – сказал Джек, хотя и не понимал, что именно следует прекратить.
С его точки зрения, Бонни была просто вне себя от ужаса, и Джек испугался, что он и есть причина ее страха.
– Что вы делаете! Мальчик ужасно напуган! Он такой маленький, вы чего! – рыдала Бонни.
– Конфетка моя, я с тобой, – сказала Эмма, наклонилась к Джеку и поцеловала его в губы.
Джек не запомнил, «пользовалась она языком» (как она говорила) или нет, его слишком интересовали ее усики. Наверное, поэтому он и задержал дыхание.
– Эмма, не останавливайся, – сказала Джинни.
– И правда, кое-что началось, – с некоторым интересом отметила Пенни.
Джеку ничто не мешало дышать, он просто решил проверить, сколько сможет вытерпеть без вдоха. В глазах начали сверкать огоньки, словно северное сияние, любимое жителями Канады.
– Эмма, он у тебя там не задохнется? – спросила Бонни.
– Эй, осторожнее! – воскликнула Джинни, и в этот же миг исторгнутое Джеком содержимое попало прямой наводкой в Пенни; та наклонилась, чтобы получше разглядеть интересующий собравшихся предмет, и попала под обстрел. Подумать только, никто и не помышлял прикасаться к Джеку, а тут – бабах!
– Конфетка, ты залепил ей аккурат между глаз, – рассказывала потом Эмма. – Я так тобой горжусь! Мне было неудобно, это ведь из-за меня ты к ним попал и так перепугался. Короче, эти девочки больше на километр к тебе не подойдут, можешь мне поверить. С этих пор я буду за тобой смотреть куда лучше.
Тем временем Джек и Бонни смотрели друг на друга.
– А что ты видишь? – спросила она. – Джек, что?
– Ты самая красивая во всей школе, – сказал он, глотая воздух.
– Не слушайте его, он бредит, – отрезала жестокая Эмма, но Бонни пропустила ее слова мимо ушей, она просто смотрела на Джека.
Пенни в ярости вытирала лицо бумажным полотенцем. Джек, разумеется, попросил показать ему его кровь.
– Что, конфетка моя?
– Он вообразил себя Милашкой Дженни! – воскликнула Джинни Джарвис. – Да, мальчишки и в самом деле тупые.
Эмма Оустлер взяла Джека за руку, вывела его из общежития тем же путем, каким они пришли (через начальную школу), дальше в зал и за сцену. Там Джек переоделся в свою одежду. Он хотел еще порепетировать с пакетом, но мистер Рэмзи уже ушел домой.
Пиви спал в лимузине. Эмма и Джек разбудили его, и он отвез их в дом на углу Лаутер-авеню и Спадайны; Лотти там не было, она дни и ночи проводила в больнице у постели миссис Уикстид, а Алиса торчала то у Китайца, то у миссис Оустлер. Джек был тронут – Эмма заступилась за него и пообещала защищать его от всех девочек. Но надолго ли? Что, если он и правда поедет в Мэн в следующем году? Кто тогда защитит его от мальчиков?
Его испугала и другая новость, – оказывается, в следующем году Эмма переедет в школьное общежитие. Почему, недоумевал Джек, ведь у Эммы отличный дом, в двух шагах от школы, она же и так ходит туда пешком!
– Мама не хочет меня видеть, – только и отвечала на расспросы Эмма.
Перспектива жить в общежитии ее явно не радовала.
Они сидели в спальне у Джека, Эмма изучала малыша.
– Так, повреждений нет, – заключила она. – Дай я угадаю – ты ведь не помнишь, о чем думал, когда это произошло?
Джек помнил только, что задержал дыхание, а думал сейчас о том, увидит ли миссис Уикстид, когда умрет, те же огоньки, что и он перед этой своей, как ее, эякуляцией, от которой он сам чуть не умер. А еще он пытался объяснить Эмме толком, что его так привлекло в Бонни Гамильтон: не просто ее хромота, а вся эта ее аура – аура пережитой некогда боли. Джек, однако, не имел средств объяснить это Эмме, равно как и рассказать ей про взгляд Бонни; а ведь Джек понял, что она втюрилась в него по самые уши, хотя сама этого, скорее всего, не осознала.
Он даже попробовал рассказать обо всем этом Серому Призраку – опустив, разумеется, историю с прицельной эякуляцией промеж глаз.
– Девочка старше тебя? – переспросила миссис Макквот. – Так как, говоришь, она на тебя смотрела?
– Словно она потеряла волю, словно она не в силах отвернуться, – сказал Джек.
– Как ее зовут, Джек?
– Бонни Гамильтон.
– Она же в двенадцатом классе!
– Я же говорил, девочка старше меня.
– Джек, запомни: если девочка старше тебя смотрит на тебя так, отвернись сам.
– А если я тоже не в силах этого сделать?
– О боже ж ты мой! – воскликнула миссис Макквот и решила сменить тему; откуда ей было знать, что с Джеком это не сработает? – Ну а как твои дела с невестой по почте?
– С кровью не очень получается.
– Что, в этот раз мистер Рэмзи таки использует настоящую кровь?
– Нет, что вы, это просто реквизит, вода с пищевым красителем!
– Реквизит, понимаете ли! По мне, делать так делать, сказано «кровь», значит надо настоящую кровь. Пожалуй, пойду поговорю с мистером Рэмзи как следует!
Состоялась эта беседа или нет, никто не знает, но на субботней премьере под платьем у Джека был пакет с водой и красным пищевым красителем. Зал был полон, присутствовала не только Вурц, но и Серый Призрак, обе дамы сидели в первом ряду. Наверное, миссис Макквот решила, что ее визит смягчит излучаемые мисс Вурц волны ненависти к пьесе Абигайль Кук.
А вот это уже сюрприз – Алиса и миссис Оустлер, тоже в первом ряду, и Эмма с ними рядом. Где же Лотти? Ах да, она не может прийти, она не отходит от постели бедной миссис Уикстид. Зато вместо нее – кто бы вы думали? – Пиви! Наверное, подслушал их с Эммой разговоры на заднем сиденье. А с ним какая-то восхитительная красавица-негритянка. Значит, у Пиви есть или жена, или подружка! Вырядилась-то как, выглядит новогодней елкой на фоне разведенных мам и пап учениц Святой Хильды (обычной публики на школьных постановках). На миссис Пиви, назовем ее так для определенности, цветастое платье с глубоким-глубоким вырезом, а шляпа! Из-за кулис кажется, что это не шляпа, а чучело попугая.
Вот уж правда, зал так зал, самая изысканная аудитория, особенно в сравнении с той, что ходит на спектакли младшеклассников, поставленные мисс Вурц. Джек был доволен, а вот кое-кто из его партнеров задрожал от страха.
С Пенни Гамильтон, например, случился настоящий припадок, когда она надевала костюм злобной мадам Обер. Наверное, думал потом Джек, вспомнила, как я ей промеж глаз залепил этой, как ее, эякуляцией, и испугалась. А Сандра Стюарт из девятого класса, ростом меньше сверстниц и занятая в роли заики Сары, которая теряет девственность в санях и замерзает в пургу! Ее вообще стошнило за задником. Мистер Рэмзи на это сказал только:
– Нервы, самые обычные нервы! Так всегда перед премьерой.
Джинни – Халлидей, обливаясь потом в костюме траппера, заметила на это:
– Тут далеко не только нервы!
Джек, конечно, подумал, что они обсуждают состав исторгнутой Сандрой массы.
Пока играли первые два акта, он все старался поглядывать на Бонни Гамильтон; оказалось, она пристально следит за ним, их взгляды не раз встречались. Кроме Бонни, Джек сумел разглядеть из-за кулис еще нескольких зрителей. Вот Пиви, кажется, он очень доволен, а вот его спутница, сняла своего попугая с головы, вот Вурц, все время что-то бурчит на ухо Серому Призраку, а сама миссис Макквот хранит молчание, по ее лицу не поймешь, что она себе такое думает; вот миссис Оустлер, ей откровенно скучно, наверное, с ее богатством ей случалось бывать в театрах получше, а вот Эмма, ерзает на кресле, ей не терпится, когда же последний акт, она была на всех репетициях и жаждет крови!
Наконец Джек – Дженни стреляет в Джинни – Халлидея. Стартовый пистолет дважды разрывает тишину зала, Пиви от неожиданности вскакивает и потрясает кулаками, миссис Макквот, напротив, заранее закрывает уши, а Алиса – лицо которой по ходу пьесы меняет выражение со скучающего на ошарашенное и даже глубоко обеспокоенное – нервно вздрагивает.
После окончания второго акта дали занавес и зажгли в зале свет. Джеку стало лучше видно, но он все равно наблюдал только за первым рядом. Пиви все еще пребывал в возбуждении после стрельбы, Эмма жевала жвачку, мисс Вурц исходила желчью по поводу низких литературных достоинств пьесы, особенно нападая на автора за то, какую роль он отвел менструациям в сюжете, а ее единственный слушатель, миссис Макквот, как и прежде, хранила молчание. Алиса и миссис Оустлер сидели, держась за руки.
Постой-ка, а что это они держат друг друга за руки? Джек не понял; он знал, что это обычное дело для женщин в Европе, особенно в Голландии, но в Канаде он еще ни разу не видел, чтобы две женщины держали друг друга за руки (ну разве только какие-то девочки в школе Святой Хильды). Ну да, молодые женщины и девочки порой ходили, взявшись за руки, но женщины возраста Алисы и Лесли Оустлер – никогда. А еще мама Эммы сбросила туфли и гладила ногой Алису по икре. Джек смотрел на это очень внимательно, но ничего не понимал; чем это они заняты, в самом деле? До него еще не дошло, как вскоре дойдет до Эммы, с чего это вдруг мама и миссис Оустлер захотели жить в ее большом доме одни, без Джека и Эммы, – неуместность дружбы между их детьми была лишь второстепенной причиной.