– Заглядывать мне между грудей никому не полагается, – любила говорить Алиса.
Странно, думал Джек, с одной стороны, мама хочет, чтобы все знали, какие шикарные у нее груди, с другой стороны, никогда не обнажала ни квадратного сантиметра.
И что, скажите на милость, забыла на съездах татуировщиков женщина, которая не намерена показывать грудь?
– Мам… – начал было Джек, но она уже принялась колдовать над заварочным чайником и повернулась к нему спиной.
– Да и женщины твои, Джек, среди них есть нормальные? Или я просто с ними не знакома?
– Нормальные?
– Ну, как Клаудия. Она была нормальная. Что с ней сталось?
– Я не знаю, мам.
– А с той несчастной юной леди из агентства Уильяма Морриса? Как она странно шепелявила, ты не помнишь?
– Гвен, кажется, фамилию забыл, – сказал Джек.
Он и правда помнил о Гвен только одно – ее шепелявую речь. Может, она и правда работала у Уильяма Морриса, а может, и нет.
– Гвен давно уже нет, – сказала Алиса. – Ты до сих пор пьешь чай с медом, милый?
– Да, Гвен давно уже нет. Нет, я не пью чай с медом и никогда не пил.
– Актрисы, официантки, секретарши, наследницы мясных империй и еще эти, ну, которые просто вокруг вертятся.
– О чем ты?
– Ну, их еще зовут поклонницами или как там.
– Я не знаю, как их зовут, у меня никаких поклонниц нет. Вот в твоем мире такого добра навалом – какие-то невнятные девицы, шляются везде, вертятся вокруг и все такое прочее. У нас такого нет.
– О чем ты, Джек?
– О том, что творится на этих твоих конференциях.
– Тебе надо хоть на одну конференцию съездить, Джек, ты перестанешь нас бояться.
– Я тебя отвозил на «Чернильный бал».
– Но ты же не зашел внутрь «Палладиума».
– Перед входом тусовалась целая банда байкеров!
– Ты сказал, что тебе отвратителен уже один вид людей с накладными сиськами и глядеть на них ты не намерен. Боже мой, Джек, ну что у тебя за язык…
– Мам…
– А эта британка в Лондоне! Она же моего возраста! – завопила Алиса и положила Джеку в чай мед.
Звякнул маленький колокольчик (можно подумать, здесь продают ангелочков для новогодних елок!), открылась дверь в салон, и вошла девушка; было заметно, что у нее воспаление после очередного пирсинга, распухла губа, из которой торчало нечто вроде запонки. А еще с одной брови (волосы сбриты) свисал шар с цепью.
– Чем могу быть полезной, милая? – спросила Алиса. – Я вот чаю только что заварила, не хочешь?
– Может быть, – сказала девушка, – я, вообще-то, чая не пью, но тут сойдет.
– Джек, налей нашей гостье чаю, будь так добр.
Девушке было лет восемнадцать, максимум двадцать. Волосы темные и грязные, одета в джинсы и футболку с группой «Grateful Dead».
– Черт, да ты вылитый Джек Бернс, – сказала она Джеку, – разве что выглядишь по-нормальному.
Алиса поставила музыку – Боба, разумеется.
– Это самый настоящий Джек Бернс, и он мой сын, – сообщила Алиса.
– Ни фига себе! – сказала девушка. – Готова спорить, у тебя было столько женщин, что не пересчитать.
– Полная ерунда, – ответил Джек. – Ты пьешь чай с медом?
– Разумеется, – сказала девушка, не переставая теребить языком распухшую нижнюю губу.
– Ну, какую татуировку ты хочешь, милая? – спросила Алиса.
Она знала, что девушка зашла за татуировкой, – у входа в салон большими буквами значилось: «ПИРСИНГ ЗДЕСЬ НЕ ДЕЛАЮТ».
Девушка расстегнула джинсы, приспустила их, засунула пальцы под резинку трусиков и перевернула ее; из-под нее торчали лобковые волосы, над которыми парила пчела размером не больше Джекова мизинца, крылышки прозрачные, отливают желтым, а тело темно-золотистое.
– О, золото, изобразить этот цвет не так просто, – сказала Алиса с почтением в голосе, но, скорее всего, Джеку так показалось. – Я беру ярко-желтую краску и смешиваю ее с кирпично-красной, иные пользуются сульфидом мышьяка, а я еще добавляю патоку.
Джек был готов спорить, что Алиса выдумала эту белиберду из головы вот прямо сейчас – она никогда и никому не рассказывала, как готовит краски, особенно непрофессионалам.
– Патоку? – спросила девушка.
– И еще лещину, – добавила Алиса. – Получить цвет, как у золота, сложно, я же говорю.
Джек почему-то решил, что про лещину Алиса не наврала.
Девушка взглянула на свою пчелу новыми глазами.
– Я сделала ее в Виннипеге, – сообщила она Алисе и Джеку.
– Салон «Тату для избранных»? – спросила Алиса.
– Да, вы их знаете?
– Еще бы мне их не знать, Виннипег, как бы это сказать, не Торонто, не заблудишься. Так что, тебе нужен для пчелы цветок?
– Верно, но я никак не могу решить, какой именно.
Джек медленно направился к двери, пусть к нему привяжется какой-нибудь псих или фанат на Квин-стрит, это все равно лучше, чем смотреть, как мама делает очередную татуировку.
– Ты куда, Джек? – спросила Алиса, не оборачиваясь; она выкладывала перед девушкой «блестки» с цветами.
– Не уходи, – сказала девушка Джеку, – я дам тебе посмотреть, не важно, куда она его поместит.
– Это мне решать, – сказала Алиса.
– Увидимся дома, – сказал Джек маме. – Я приглашаю вас с Лесли на ужин.
И Алиса, и девушка расстроились, что он уходит. Боб Дилан выл, как обычно, песню «Idiot Wind», Джек ее запомнил навсегда. Он думал не о девушке, а пытался разобраться, чем именно расстроена мама. Он хотел спросить ее: «Нет, скажи мне прямо, что именно во мне тебе не нравится», но решил, что при чужих не стоит.
– «Меня преследует злой рок, – жаловался на жизнь Боб; каждый раз, приезжая в Торонто, Джек чувствовал себя именно так. – Говорят, будто я убил Гарри и увел его жену, дядя оставил ей миллион, а она потом умерла, и вот теперь я миллионер».
Следующую строчку Джек пропел вместе с Бобом, не сводя с мамы глаз:
– «Ну что же мне делать, уж такой я везунчик!»
Пропел потому, что главной причиной ее недовольства было именно это. Она укоряла его за то, что ему везет!
– Покамест, Джек, покамест! Кто знает, что будет дальше! – крикнула она ему вслед.
Он же вышел на Квин-стрит и захлопнул за собой дверь.
Часть четвертая. Время спать на иголках
Глава 23. Радужный Билли
Джек общался с прессой в Нью-Йорке («десант по приказу „Мирамакса“», как говорила Эмма). Интервью было ничем не примечательное, если не считать необыкновенную неуклюжесть, с которой очередная журналистка задала Джеку в сотый раз один и тот же вопрос. Ну и еще тот факт, что посреди интервью позвонила Эмма – как оказалось, в последний раз.
Интервью брала полная дама с чудовищным акцентом; она однажды уже беседовала с Джеком и в тот раз интересовалась, не копирует ли он юного Мартина Шина из «Апокалипсиса сегодня». Нынче она пила диетическую кока-колу и курила сигарету с ментолом, распространяя вокруг себя резкий аромат.
– Капитан Уиллард носит короткие волосы, – ответил ей Джек в прошлый раз.
– Какой-какой капитан?
– Персонаж, которого Мартин Шин играет в «Апокалипсисе сегодня», капитан Уиллард; впрочем, я не вполне уверен, что он именно капитан, а не, скажем, майор.
– Я не про волосы, – сказала журналистка.
– Нет, я не делаю сознательных усилий, чтобы копировать Мартина Шина в каком бы то ни было аспекте, – сказал Джек. – И Марлона Брандо я тоже убивать не собираюсь.
– Вы имеете в виду юного Марлона Брандо?
– В фильме, о которым вы завели речь, – медленно принялся объяснять ей Джек, – молодого Мартина Шина посылают убить Марлона Брандо, вы разве не помните? Не сказать чтобы он там был очень юн; впрочем, молодого Брандо я тоже не копирую.
– Так, забыли про это, – сказала дама. – Пошли дальше.
На этот раз она задала еще более беспардонный вопрос, но хотя бы оставила в покое «Апокалипсис», спасибо уже и на этом.
– Скажите, вы из тех, кто, не будучи гомосексуалистом, психологически идентифицирует себя с противоположным полом? С женщинами, я имею в виду.
– Вы хотите сказать, не трансвестит ли я?
– Да!
– Нет.
– Но вы всегда одеваетесь как женщина или думаете про это, даже когда вы одеты как мужчина.
– Ну, сейчас я точно не думаю о том, как бы мне поскорее одеться женщиной, – ответил Джек. – Я просто иногда это делаю в кино – на съемочной площадке, когда я играю.
– Вы пишете про это?
– Про переодевания в женщину?
– Да!
– Нет.
Тут у Джека зазвонил мобильный. Обычно он не брал трубку во время интервью, но увидел, что звонит Эмма, а у нее в последнее время было плохое настроение. Она постепенно проигрывала войну с весом и каждое утро, когда Джек был не в Лос-Анджелесе, звонила ему и сообщала, сколько весит. В Нью-Йорке уже настало время ланча, но в Калифорнии Эмма только что проснулась.
Он сказал ей, что у него каждый божий день, круглые сутки берут интервью, – впрочем, Эмма и так знала, что такое общение с прессой. В отчаянии Джек протянул свой мобильный интервьюерше и сказал:
– Эта женщина донимает меня уже давно, скажите ей, что я сейчас даю интервью. Может, у вас получится ее отшить.
Джек прекрасно знал, что сбить с темы Эмму ей заведомо не удастся, но надеялся, что зато Эмма собьет журналистку с темы переодеваний.
– Добрый день, – пропела в трубку журналистка.
Джеку послышалось, что Эмма ответила по-итальянски, и он сразу понял, в какую игру она играет.
– Пер фаворе, скаджьите Джьеку, что ему дзвоньит Мария Антониетта Белуцци!
– Прошу прощения, Джек дает интервью, – объяснила журналистка.
– Скаджитье ему, что я соскуджилась по его пенису! – сказала Эмма.
– Это миссис Белуцци, кажется, что-то срочное, – сообщила журналистка, возвращая Джеку мобильный.
– Ну, сколько ты сегодня весишь? – спросил Джек Эмму.
– Девяносто три! Бля! – завопила Эмма так громко, что журналистка расслышала.
– Эмма, тебе надо сесть на диету, – сказал Джек в сотый, а может, и в трехсотый раз.