Учитель поднялся, прервал рассказ Журемы и торжественно зааплодировал ей. И со слезами на глазах тихо произнес, обращаясь к профессору:
— Вы лучше, чем я. Вы продаете больше грез, чем я.
Мы все были тронуты. А поэтесса педагогики продолжила:
— Мне нужно видеть жизнь как шоу из шоу и понимать, что слезы и смех являются привилегией живых. — И, пристально глядя на группу близких друзей, она договорила: — За месяцы и годы, которые мне еще осталось прожить, я хочу научиться принимать вещи складом ума. Быть более свободной и гибкой, жить, получая больше удовольствий, более сумасбродно, восхищаясь существованием. И для этого мне нужна помощь этой банды сумасшедших. — Журема указала на нас, включая и меня.
Мы все, а также студенты-медики и психологи побежали обнять ее. Некоторые из них сопоставляли случаи из своей жизни с эпизодами из инвентаризаций, которые они услышали. Некоторые чувствовали такую облегченность, как будто побывали на небесах.
Наглый Мэр сказал профессору Журеме:
— Мамаша, я иду осыпать вас поцелуями. Вы прекрасны.
И он поцеловал ее несколько раз в голову и щеки. Она пыталась увернуться от него, прося помощи у банды.
Когда эмоций улеглись, Краснобай заявил:
— Мамаша, если вы станете умственно больной, знайте, что здесь есть два полностью здоровых человека, которые изобрели революционную терапию криком. Нет такого демона в голове, который бы не превратился в укрощенное животное с помощью нашего способа.
— Я буду кричать, — заверила она его и добавила: — Но при этом постараюсь оставаться вдали от вас, сеньор психолог.
Поднялся шум. Мы танцевали, пели, кричали, обращаясь друг к другу. Мы все прошли через землетрясения и бури и нашли укрытие, мы все нуждались в том, чтобы соединить свои осколки.
Глава 27. Призраки должны быть приручены
Инвентаризация профессора Журемы была бальзамом, который оросил наши жизни. Я не мог сдерживать себя от радости. Мы выяснили для себя, что есть возможность трансформировать иссушенную почву нашей психики в таком искреннем саду, как тот, в котором мы пребывали.
Годами я изучал в книгах по социологии человеческие драмы, но в моем мозгу никогда не возникало мысли, что небеса и ад, боль и облегчение были такими близкими к нам. Я никогда не представлял себе, что было так трудно и в то же время так просто поделиться некоторыми нашими секретами. Я никогда не думал, что так сложно и в тоже время вполне возможно построить мосты, которые соединят островки коры нашего мозга.
После торжественного праздника мы наслаждались разгаром весеннего периода. Никто из нас не был в Диснейленде, но мы никогда так не веселились. Никто не был в кинотеатре, но мы никогда так не переполнялись эмоциями. Никто не был на сеансе психотерапии, но никогда социотерапия так не воодушевляла нас. Никто не был в школе, но мы никогда еще столько не узнавали.
Мы сидели вокруг Учителя в ожидании его последних слов. Таинственный человек, за которым мы следовал и, несколько раз глубоко вздохнул с чувством явного удовлетворения. Он продал грезы свободной истории, которая соединяет свои фрагменты, стягивает свои раны, ломает свои засовы и проветривает свои подвалы. Это были грезы Будды, Конфуция, Сократа, Платона и других великих мыслителей. Это были грезы Учителя Учителей, человека, родившегося в Назарете.
Хотя мы и были группой маргиналов, эти грезы бороздили нашу суровость, аскетизм, строгость. После радостной паузы Учитель закончил свое учение такими словами:
— Снятие всего макияжа освежает, как и освобождение от того обличья, в котором мы всегда были в своей жизни, обличья человеческих существ, смешных и светлых, бессвязных и мудрых, непостоянных и надежных, наконец, парадоксальных. Тот, кто не придумывает своей жизни, не переписывает своих текстов. Запомните, нет такого человеческого существа, у которого бы не было призраков или которое не создавало бы своих призраков.
Он сделал еще одну паузу и договорил:
— Плакать хочется от сознания того, что от начальной школы до университета мы порождаем незащищенных детей, которые не могут стать добытчиками в своем мозгу. Они как дома, построенные под тонким слоем информации. Случись бури — у них нет ни зонта, чтобы защитить себя, ни эмоционального фильтра, чтобы выжить.
В отличие от многих учителей прошлого и настоящего, мой Учитель не продавал мотивационных слов и оптимистических посланий. Он не говорил о победоносной и насыщенной успехами жизни. Для него существование являлось контрактом риска, и в параграфах этого контракта было написано, что стресс и облегчение, слезы и смех, сумасшествие и здоровье составляют часть жизни каждого человеческого существа. В этом водовороте они и должны были давать свои уроки.
Это был прозрачный человек, человек более кристальной честности, чем занимающиеся умственным здоровьем профессионалы, которых я знал. Он продавал грезы свободного ума, но эта свобода должна была быть завоевана среди наших призраков в интеллектуальном поту. И, как будто бы рассматривая свою собственную жизнь, погружаясь в свою собственную инвентаризацию, Учитель добавил:
— Даже если какой-нибудь человек живет в достатке и никогда не пугается финансовых призраков, он может мучиться от социальных призраков: предательств, обманов, несправедливостей, наветов, утрат. Даже если у него нет социальных призраков, его могут беспокоить умственные призраки: вина, грусть, комплекс неполноценности, робость, навязчивые идеи, язвительные образы. И даже если у него нет умственных призраков, он может быть обеспокоен призраками экзистенциальными: смертью, трансцендентностью, отсутствием чувства жизни. И даже если у него нет экзистенциальных призраков, он может быть встревожен хрупкостью тела, усталостью, головными болями, мышечными болями, бессонными ночами, кошмарами.
И, внимательно наблюдая за своими слушателями, Учитель утвердительно произнес:
— Великий вызов человечества не в том, чтобы устранить призраки, которые мы привносим, а в том, чтобы приручить те, которые мы создаем. Я говорю это, потому что мы способны на удивительную созидательность.
Да, мы действительно видим проблемы там, где их не существует. Его мудрость не подлежит сомнению, она пронзительная и захватывающая. Его идеи наносят удары, но в то же время послушны, они сверкают в наших ста миллиардах нейронах, возбуждая потайные места нашего мозга. Тщательно разбирая собственную мускулатуру, он закончил словами:
— Я знаю, что мой проект продавать грезы порождает восхищение и скандал. Я знаю, что одни считают меня сумасшедшим, другие — обманщиком, а третьи — еретиком, лгуном и обольстителем. Но, когда я смотрю на инвентаризацию моих призраков, когда проверяю драмы, которые я уже пережил, чудовища настоящего становятся меньше, а будущего прекращают сбрасывать меня в пропасть. Moсты между моим прошлым, моим настоящим и ожиданиями моего будущего приносят мне облегчение.
Студенты психологии, имея привилегию познакомиться с некоторыми идеями Учителя, могли упорядочить свою жизнь. Они поняли, что, если не признают своих призраков и свою путаницу, у них будет ограниченная способность общаться с другими. Я заметил, что юный Саломау был в восторге от того, что он услышал, и в то же время испытывал некую напряженность.
— У меня есть призраки, которые меня пугают, Юлий Цезарь.
— У меня тоже, мой юный друг, но мы не должны подчиняться им.
Наступило время ужинать. Мы чувствовали себя настолько счастливыми, что все, что бы мы ни съели, было бы для нас деликатесом. Все шло превосходно, когда снова появились двое бродяг, чтобы взбаламутить праздник. Барнабе сказал:
— Уважаемые избиратели, я обещаю вам, что, если я стану мэром этого города, я помещу призраков людей в тюрьму. Не останется ни одного несчастного, который бы пугал вас.
Споря со своим другом, Бартоломеу открыл рот и заявил:
— Мэр — демагог. Вот он я! Я — профессиональный охотник за призраками. У меня высший балл.
У Мэра, который понял, что Краснобай принижает его авторитет и находится при этом на вершине самовосхваления, не осталось сомнений. Он вытащил плюшевого мышонка из сумки, которого нашел в мусоре и которого тщательно хранил на всякий случай, привязал к нему веревку и кинул игрушку в лицо Бартоломеу. Произошло нечто невероятное. Маленький зверек вызвал у Бартоломеу настоящую панику. Мы не могли поверить, что у непобедимого и неудержимого Краснобая был призрак, о котором мы не догадывались: боязнь мышей.
Бартоломеу издал пронзительный крик и прыгнул на шею Разрушителю. Философский климат этой великой инвентаризации снова сменился обычной обстановкой: мы словно спустились с небес в центр сумасшедшего дома.
Но, с другой стороны, мне понравилось наблюдать, как Краснобай, возмутитель общественного спокойствия, сжался перед мышонком. Мы никогда так не смеялись. Казалось, нас вот-вот вывернет наизнанку,
Мэр продолжил свою шутку. Провокатор, он захотел усадить маленького игрушечного мышонка на руки Краснобаю. Но тот был настолько напуган, что не мог здраво мыслить. Учитель, пользуясь удобным случаем, назидательно произнес:
— Призраки появляются, когда мы не отличаем фантазию от реальности.
Мы, глядя на дрожащего от страха Бартоломеу, не испытывали особого желания смеяться над ним. В конце концов, это была одна из его драм. Но, поскольку он насмехался над всеми и в самое неподходящее время, мы не могли не расхохотаться. Впервые я помог превратить драму в комедию.
— О великий оратор, победитель динозавров, вы пришли в панику от мышонка, сказал я ему с издевкой.
Не меняя позы заскорузлого философа, он вынужден был слезть с рук Разрушителя, смахнуть пыль со штанов и рубашки и возразить мне:
— Юлий Цезарь, знаменитый император этого общественного приюта. Знайте, что у всякого великого человека есть свои секреты.
Глава 28. Остров Демонов
Пока мы все изгалялись над призраками Бартоломеу, на сцене появился Фернанду Латару, директор тюрьмы с особо строгим режимом. Он был поражен всем тем, что увидел и услышал. Прежде чем принять участие в проведении инвентаризации жизни, он осознал, что его учреждение — это общественная клоака, конец света, скопище жестоких уголовников, неисправимых социопатов.