Сотни людей быстро приближались к этому месту. Некоторые из них знали Учителя. Они смотрели на его залитую кровью голову и левую щеку и, наблюдая за холодностью и грубостью, с которыми с ним обращались, возмущались. Они начали протестовать, кричать. Но никто их не слышал. Несколько журналистов фотографировали Учителя в наручниках. Когда мы уже собирались войти в спец помещение, прибыл шеф полиции. Он подошел к группе и остановил взгляд на Учителе и его кровавых ранах.
— Это снова вы? сказал он, явно сочувствуя ему. И добавил: — Я шел за вами по пятам. Хотя я и не знаю, кто вы. Но я боюсь за вашу жизнь. Уезжайте из этого города и молчите для вашего же собственного блага.
— Если я замолчу, значит, я буду побежден и победит система.
— У вас нет никакого шанса на успех, — безапелляционно заявил шеф полиции.
— Я — сеятель идей. Моя ответственность состоит в том, чтобы заложить в почву эти семена.
И шеф полиции в знак того, что его невозможно заставить молчать, покачал головой. Потом он сказал, чтобы нас освободили, говоря, что он нас знает, что он уже допрашивал нас и что мы не представляем опасности. Нас отпустили.
— Ну, видите, люди? Мы победили полицию. Никто не может заставить нас молчать, — с энтузиазмом сказал Мэр.
— Даже Мэр, — отозвалась Моника.
Начальник полиции, глядя на кровоподтеки и гематомы Учителя, предложил отвезти нас в какое-нибудь лечебное учреждение, но тот отказался, сказав, что хорошо себя чувствует. Несколько человек хотели обнять его, однако сохраняли дистанцию, потому что его руки, которыми он вытирал глаза, были запачканы кровью. Несмотря на это, многие люди говорили:
— Большое спасибо за ваши слова. Вы изменили наше мышление. — А потом прощались.
Подошла профессор Журема, она дала Учителю платок и произнесла:
— Сын мой, я горжусь вами. Следовать за вами — это честь для меня.
— Но это небезопасно, вы должны уехать.
Да, мы знали, что должны уехать. Но мы смотрели друг на друга и понимали, что не сможем этого сделать. Какая-то непостижимая сила объединяла нас. Находиться рядом с ним было опасно, как в безводной пустыне, но в тоже время близость к нему действовала освежающе, как родник.
Глава 38. Боль от клеветы
На следующий день газеты вышли с кричащими заголовками. Некоторые защищали Продавца Грез, говоря, что предвзятое общество нетерпимо относится к людям другого типа. Они утверждали, что охранники напали на спокойного и умного человека. Другие говорили, что Учитель опасный человек. У меня начался приступ ярости, когда я увидел этот заголовок. Краснобай в гневе смял газету, а Мэр начал жевать ее. Но Учитель оставался спокойным. Он мягко сказал, обращаясь к ним:
— Мы такие, какие мы есть. По мере нашей убежденности в том, кто мы есть, определяются уровни нашей защищенности или нашей слабости.
Однако наибольший приступ бешенства я испытал, увидев его фото на первой странице «Свободы», главной газеты государства, принадлежащей группе «Мегасофт». Над снимком, запечатлевшим окровавленного Учителя, стоял заголовок: «Продавец кошмаров нападает снова». А далее следовал комментарий о том, как Учитель ходил с проститутками, бродягами и алкоголиками и, наконец, с наихудшими представителями общества. Люди должны избегать контактов с ним. Молодежь должна уходить от него. Они писали также, что речь идет о главном психопате, которого уже заметили в городе.
Даже Учитель не смог скрыть своего разочарования. Репортеры взяли интервью только у одной стороны этой истории, то есть у служащих самой группы «Мегасофт», которые подозревали, что Учитель был террористом, и у охранников, которые напали на нас на территории корпорации.
В репортаже также говорилось, что он был безбожником и верил только в самого себя, ибо хотел быть кем-то вроде Христа, Богом этого столетия. Газета повлияла на некоторых людей. У одной женщины прочитавшей статью, случился приступ бешенства. Придя в ярость, она внезапно ударила Учителя и плюнула ему в лицо.
— Вы хотите быть Христом, — сказала она ему, — но на самом деле вы — безбожник, человек, не достойный существования.
Вытерев лицо, Продавец Грез посмотрел на особу, напавшую на него, и спокойно ответил ей:
— Да, я был безбожником среди безбожников. Для меня Бог был плодом суеверного и урезанного мозга. Я не защищаю религию, но, проанализировав поведение «сына человеческого», Иисуса, Учителя Учителей, его способность формировать великодушные человеческие существа(пока он не был предан и его не сочли отбросом общества), я заметил свое ребячество и признал свою инфантильность. А тот, кто следует за ним, признает свое ребячество?
Женщина казалась потерянной. Она утратила голос.
Как социолог, я дискутировал с моими учениками, пытаясь доказать, что журналист, не исследующий в одинаковой степени две стороны истории, не достоин своей профессии. Было почти невероятно, что газета «Свобода» оказалась такой предвзятой. Оговор был не типичен для ее редакции.
Я чувствовал, как у меня щеки горели от этого оскорбления. Интервью получилось пристрастным, тенденциозным и клеветническим. На первой странице суетно комментировалось, что оборванец по прозвищу Продавец Грез вызвал беспорядки на большом стадионе, напал на президента госпиталя Меллона Линкольна, подбивал к выступлению на Острове Демонов, оклеветал основателей группы «Мегасофт» и, наконец, беспричинно накинулся на охранников этой группы.
Задачей репортажа было ниспровергнуть Учителя как критического мыслителя. В нем говорилось, что он был пройдохой, фальсификатором, обманщиком, мошенником. А кроме всего прочего, этот бродяга был потенциально опасен, ибо он, возможно, психопат и действует мстительно, как насильник. Поэтому газета рекомендовала читателям отстраняться, игнорировать его. Я посмотрел на Учителя и увидел, что он погрустнел. Самый любезный и остроумный по своим мыслям человек, которого я Когда-либо знал, был отнесен к социальным отбросам. И самое худшее заключалось в том, что ему нечем было защититься. Оставалось только поместить его в тюрьму на Острове Демонов.
Правда, говоря об этом острове, газета сделала ремарку, довольно поразительную, которая переполнила нас радостью. Две театральные труппы начали совместно работать в этом учреждении. Преподаватели музыки и пластического искусства получили там контракт. Помимо этого на Остров Демонов отправили сотню компьютеров. До наших ушей дошла неофициальная информация, что наконец-то в тюрьму были направлены федеральные ассигнования. Мы почти профинансировали остров, и теперь он мог воспользоваться результатами наших трудов.
Мы были счастливы за Остров Демонов, но огорчены клеветой в газете. Прочитав этот репортаж, я вспомнил слова Учителя. Он ценил газетную критику, однако считал предвзятость раком на теле общества.
— Критика обвиняет существование, предвзятость его аннулирует, заявлял он. — На земле слепых тот, у кого есть глаз, — чужой, предмет насмешек и отторжения.
После того как мы прочитали несколько репортажей, наша группа начала ходить по самому главному проспекту в городе. Я и мои друзья были безутешны. Один мужчина лет семидесяти, в черной тройке, белой рубашке и галстуке с желтыми полосками, поспешно направился к нам. Мы думали, что он пройдет мимо нас, спеша на какую-то встречу, но он, подойдя на расстояние около десяти метров, улыбнулся как-то по-особенному, раскрыл объятия и с неудержимой радостью побежал к Учителю. Это была встреча, полная восторга. Но мы ничего не понимали. Возможно, это был некто, кто почитал Учителя, но не знал его.
Незнакомец крепко обнял его и, продолжая сжимать в своих объятиях, заговорил:
— Вы живы! Какая радость видеть вас!
И, к нашему удивлению, Учитель ответил ему слезами на глазах. Одна из ран от вчерашнего избиения начала кровоточить. Учитель сказал ему:
— Простите меня, я вас запачкал. — Однако человек дал понять, что он не только умен, но и хорошо воспитан.
— Для меня честь — быть запятнанным кровью человека, которого я больше всего люблю и почитаю.
Учитель прикоснулся к его плечам и поблагодарил легким кивком. Потом незнакомец поприветствовал всех нас, но с Димасом поздоровался теплее и даже пошутил:
— А как с клептоманией, ты преодолел ее?
— Вы по-прежнему шутник? — сказал Учитель.
Впервые он пресек вопрос.
— Вы стали хуже, добавил Продавец Грез, у которого явно испортилось настроение.
Я ничего не понял. С тех пор как я решил ходить с Учителем и стал писать этот учебник по грезам, я с каждым днем все больше запутывался и беспокоился. Утешало то, что идеи рождались на почве беспокойства. Незнакомец был потрясен обезображенным видом Учителя.
— Боже мой, вы ранены и с вами плохо обошлись! Что с вами сделали? В какой гостинице вы находились?
Бартоломеу рассмеялся и ответил вместо Учителя:
— В самых лучших гостиницах города: под виадуками, на городских скамейках, в приютах.
— Что? Вы спите под виадуками? Остановитесь, по крайней мере, в одной из своих гостиниц.
— Дорогой мой, вы говорите с человеком заблудшим. Учитель тверд как мрамор, — сказал Мэр, иронизируя над словами о том, что у Учителя есть гостиница.
Мы все внимательно слушали необычный разговор. Он походил на театр и, во всяком случае, был не драмой, а комедией. Учитель, не обращая внимания на Мэра, ответил незнакомому мужчине:
— Я отдыхаю на ложе мира и укрываюсь покрывалом из звезд. Вы не знаете, что значит быть обыкновенным человеческим существом.
— Но вы можете заболеть. Вы так ослаблены! В каком ресторане вы ели?
Эдсон вставил:
— В булочной сеньора Гуттенберга. Вчерашний, позавчерашний и позапозавчерашний хлеб, а также остатки пищи.
— Что? Это невозможно! Вы питались в самых лучших ресторанах. Это была ваша самая большая экстравагантность. Какой ресторан вы хотите, чтобы я вам купил?
Содержание разговора поразило меня. Нас унижали, когда мы добывали еду. Мы должны были превращаться в акробатов, петь, паясничать и зависеть от благоволения других, чтобы поесть. Теперь приходит этот человек и предлагает купить ресторан для оборванца. И не спрашивает о цене. Тут вмешался Краснобай: