— У меня работенки побольше получается, товарищ подполковник, — сразу прикинул объем задания Игнатьев. — Могу задержать дело…
— Ничего. Начинай. На каком-то этапе я на помощь приду, — пообещал Доронин. — А теперь опять к тебе вопрос, как к ленинградцу: в какие двери будем толкаться?
— Вам-то ясно куда идти — в горздравотдел. Адресочек я вам подскажу. А потом в паспортный стол, — легко решил этот вопрос Игнатьев. — А мне, наверное, придется начинать с архива загсов.
— И такой есть?
— А как же!
— Тогда по коням! Давай адрес горздравотдела, — закончил разговор Доронин.
Игнатьев направился к телефону.
Сотрудники горздравотдела, несмотря на перегруженность работой, внимательно отнеслись к запросу Доронина. Но помочь практически смогли только советом:
— Все документы той поры в архиве. Идите туда.
И Доронину снова пришлось идти в архив, в котором он уже был дважды. Конечно, теперь работалось ему тут уже гораздо легче. Он знал все порядки, знал людей, да и они уже начали привыкать к очень аккуратному и обходительному подполковнику из Москвы. Охотно во всем ему помогали. Но даже совместными усилиями за день напряженной работы не удалось найти в архиве никаких документов о работе Барановой по специальности в Ленинграде. Доронин волей-неволей вынужден был сделать вывод: либо Баранова после института вообще нигде не работала, либо работала в Ленинграде, но не по специальности, либо работала по специальности, но не в Ленинграде. Этот последний вариант нашел некоторое косвенное подтверждение в ответе паспортного стола, куда обратился Доронин. В нем значилось четко: «С тысяча девятьсот двадцать четвертого по тысяча девятьсот тридцать пятый год М.К. Баранова проживала в Детском Селе (ныне город Пушкин) Ленинградской области по адресу: улица Красной звезды, дом двадцать три». Ответ был исчерпывающим. Доронина он удовлетворил. Но куда больше, чем Доронину, повезло Игнатьеву. Хотя никаких доказательств, подтверждающих, что М.К. Шидлер и М.К. Баранова суть одно и то же лицо, обнаружить не удалось, зато совершенно случайно посчастливилось найти один очень любопытный документ. А именно, заявление некой М.К. Шидлер в Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов с просьбой в связи с утерей паспорта и заключением брака с С.Г. Судзиловским присвоить ей фамилию мужа и выдать удостоверяющий ее личность документ. На заявлении стояла дата «10 мая 1918 года» и подпись заявительницы, которую сразу узнал Игнатьев.
— На бумаге института точно такая же была, товарищ подполковник. Я эту завитушку у «Ш» на всю жизнь запомнил, — заверил старший лейтенант.
— И очень правильно сделал, — похвалил молодого контрразведчика Доронин. — Мы, естественно, обе эти подписи сфотографируем. И окончательное слово о них скажет экспертиза. Но очень многое уже сейчас говорит за то, что ты не ошибаешься и мы продвинулись по следу еще на один шаг.
И не только само заявление Шидлер посчастливилось найти в архивах Петроградского Совета. К заявлению был подклеен и другой, не менее любопытный и очень важный для ее розыска документ: написанная со слов заявительницы ее биография, в которой подтверждалось, что она родилась в девяносто четвертом году в Киеве, что ее отец был инспектором народных училищ и так далее. А также некоторые данные, взятые из справки, удостоверяющей личность военспеца С.Г. Судзиловского.
Доронин вправе был считать день удачным. Но он ошибался, когда думал, что на этом все события и закончились. Ибо уже где-то около одиннадцати в гостинице раздался звонок, и дежурный прибежал звать его к телефону. Устав за день, Доронин уже спал. И не сразу понял, куда и зачем его зовут. Решил даже, что это наверняка откуда-нибудь с дороги звонит Петренко. Но в трубке раздался голос Круклиса.
— Спите? — как всегда в неофициальной манере, осведомился полковник. И, не дожидаясь ответа, продолжал: — Это хорошо. Значит, у вас там все спокойно. Здравствуйте, Владимир Иванович.
— Здравия желаю, товарищ полковник! — обрадовался этому звонку Доронин.
— Только что вернулся к себе и не утерпел до утра, решил разыскать вас. Я вспомнил одного Шидлера. Уж не мой ли это старый знакомый еще по девятнадцатому году? Он имел отношение к Архангельску и косвенно к «Добровольческой армии Московского района». И во время следствия покончил с собой. Одним словом, возвращайтесь и поднимайте это дело. Возможно, сразу многое станет ясно. А я на несколько дней в командировку улетаю.
— Понял, товарищ полковник. У нас тут небольшой успех, — не удержался Доронин.
— Поздравляю. В чем повезло?
— Нашли заявление Шидлер с просьбой присвоить ей фамилию мужа. И все данные о ней и о муже, записанные с ее слов. Так что для нас она уже Судзиловская. Правда, появилась новая задачка…
— Какая?
— Она по-прежнему М. К., но уже не Матильда Карловна, а Марина Константиновна, — объяснил Доронин. — Невольно начинаешь сомневаться: уж не свернули ли мы на какую-нибудь ее однофамилицу? Да и об отце она сообщает, что он был инспектором народных училищ… Тоже как-то с Добрармией не очень контачит…
Полковник в ответ даже озорно присвистнул.
— А вы сомневайтесь, да не очень, — посоветовал он. — Поверьте мне: если все же окажется, что она дочь Шидлера, моего знакомого, то нам предстоит получить от нее еще ой сколько всяких загадок. Но новые данные, естественно, тоже надо проверить самым тщательным образом. И рекомендую начать с этого Судзиловского. Узнайте, кем он был в старой армии, как стал военспецом, где и кем служил впоследствии в Красной армии, — дал последнее указание Круклис.
— Понял, товарищ полковник, — ответил Доронин.
Утром следующего дня Доронин уже сам изучал заявление Шидлер и данные биографии ее и Судзиловского. Снял с этих бумаг точнейшие копии. На этом вся работа в Ленинграде и закончилась. Судзиловский, как бывший офицер старой русской и военспец Красной армии, проходил по документам военных ведомств. А они той поры, как и дела «Добровольческой армии Московского района», были в Москве. В тот же день Доронин, поблагодарив своих ленинградских коллег за помощь, выехал в Москву.
Глава 19
У Скорцени был свой, многократно проверенный на практике опыт подготовки диверсантов и террористов.
— Прежде чем их обучать, надо точно знать, на что они способны, — не уставал повторять он.
Грейфе не перечил любимцу фюрера ни единым словом и полностью соглашался с ним во всем.
— Тиры, ринги, бассейны, стадионы — это не место для проверок. Лес! Горы! Болото! Непогода! Ночь! Вот фон, на котором сразу выявляются все качества человека, — утверждал Скорцени. — Но этих ваших двух, штурмбаннфюрер, перед проверкой все же придется подучить. Давайте их мне. Мои люди за неделю сделают из них готовых парашютистов. А уж тогда и проверим.
— Берите, дорогой Отто. Они в полном вашем распоряжении, — разрешил Грейфе.
В тот же день Политова и Дреера доставили в расположение спецподразделения, над которым шефствовал Скорцени. Оказалось, что оба кандидата в жизни ни разу с парашютом не прыгали и имели о нем самое поверхностное представление. Но оба выказали горячее желание освоить технику прыжков с самолета. Начали с теории и изучения самого парашюта. На это Скорцени отпустил кандидатам два дня. И сам через два дня проверил, как они умеют складывать парашюты. На третий день кандидатов повезли на аэродром. Когда они приехали, Скорцени был уже там. Теперь он уже ничего не говорил. Он только внимательно за всем наблюдал. И от его зоркого глаза не укрылось, как излишне суетливо двигались руки у Дреера, когда он застегивал на себе лямки парашюта. Ведь перед этим они сами парой и укладывали свои парашюты. И именно с ними им предстояло сейчас прыгать. А это не всегда заканчивалось благополучным приземлением. И Дреер явно нервничал. Политов же, напротив, держался спокойно, будто и не ему предстояло сейчас подняться в небо и ступить за борт кабины самолета. И когда оба садились в самолет, у Дреера сильнее обычного поблескивали глаза.
Через несколько дней после начала подготовки Грейфе спросил Скорцени:
— Как там стараются кандидаты, дорогой Отто? Время идет…
— Все нормально, оберштурмбаннфюрер. Стараются заметно.
— Вам они нравятся?
— Еще пару дней, и они сами скажут вам, кто из них чего стоит, — ответил Скорцени.
— Ну что ж, дорогой Отто, время терпит, — примирительно сказал Грейфе.
Первый прыжок у обоих прошел нормально. За ним последовал второй, третий. К концу недели, как и обещал Скорцени, оба прыгали даже с небольшими затяжками. Скорцени справедливо посчитал, что они уже достаточно натренированы, и появился у Грейфе.
— Полагаю, оберштурмбаннфюрер, что настало то время, которое позволит вам окончательно остановить свои выбор на ком-нибудь из них, — объявил он.
— Но вы упорно не хотите поделиться со мной, дорогой Отто, собственными впечатлениями, — заметил Грейфе.
— Напрасно упрекаете. У меня нет от вас секретов оберштурмбаннфюрер, — ответил Скорцени, — Дреер производит впечатление более интеллигентного человека. Скорее все схватывает. Но Политова тоже дубиной не назовешь. Хотя он, конечно, человек другого сорта. Однако впечатления впечатлениями, а дело делом. Потому я и молчу. Хотите познакомиться с их заданиями на испытаниях?
— Конечно, Отто.
Скорцени изложил план. Грейфе слушал внимательно не перебивая. Но в конце спросил:
— Не надорвутся? Не перегнем мы палку?
— Надорвутся, значит, ни черта не стоят. Я предполагаю, что в финале кому-то из них придется везти воз потяжелее, — ответил Скорцени.
— Конечно, — согласился Грейфе. — Ну что ж, дорогой Отто, доверяю вам полностью.
На аэродром кандидатов привезли вечером. Над взлетно-посадочной полосой уже сгущались сумерки, и дальняя граница аэродромного поля практически уже была не видна. Пока оба переобмундировывались в экипировку десантников и получили парашюты, стемнело совсем. Кандидатам выдали оружие: по автомату, по две гранаты, по ракетнице с тремя ракетами и по компасу. После этого обер-лейтенант объявил обоим задания.