Однако Шелленберга на месте не оказалось. Хенгельхаупт, выпив чашечку настоящего бразильского кофе, услужливо предложенную ему Эгертом, отправился в особняк на Дельбрюкштрассе, где поселилась «группа Ф-4», возглавляемая оберштурмбаннфюрером Бернгардом Крюгером, начальником фальшивомонетчиков и изготовителей «дутых» документов особой важности и ценности. Перед этим Хенгельхаупт, естественно, изучил легенду, которую Делле сочинил для Политова. Согласно этой легенде определялись и заказы для «группы Ф-4», а в конечном итоге для узников 18-го и 19-го блоков «малого лагеря» Заксенхаузен.
По легенде Политов превращался в Героя Советского Союза, кавалера орденов Красного Знамени, Александра Невского, двух орденов Красной Звезды, двух медалей «За отвагу» майора Красной армии Петра Ивановича Таврина, следующего через Москву к месту отдыха после лечения в госпитале. Такова была легенда, а соответственно ей должны были быть изготовлены и документы на тот случай, если Политова вдруг остановят для проверки по дороге в Москву. И другая легенда на случай, если такая проверка будет уже в самой Москве. В документах по этому варианту указывалось бы, что майор Таврин П.И. находится в краткосрочном отпуске после лечения в госпитале, с правом временного проживания на жилплощади родственника. Конкретные адреса в обоих случаях должен был дополнительно сообщить агент «двадцать два».
Легенда, таким образом, была недлинная. Но документов для ее подтверждения требовалась целая пачка: удостоверяющие личность — раз, наградные — два, историю болезни и все прочие из этой области — три, отпускное — четыре, проездные — пять, ну и по мелочи — вещевой и продовольственный аттестаты, расчетная книжка, кое-какие справки и газета «Красная звезда», в которой был бы напечатан Указ Президиума Верховного Совета СССР о присвоении майору Таврину П.И. звания Героя Советского Союза. Последнее — это уже было подтверждение к подтверждению. Немало всяких документов предстояло изготовить и для Шиловой, которая согласно той же легенде превращалась в младшего лейтенанта медицинской службы, сопровождающего к месту отдыха после лечения майора П.И. Таврина. Работа, одним словом, предстояла большая…
Самих же Политова и Шилову тем временем вывезли за город и поместили в очень уютном охотничьем домике. Проводивший гостей до места отдыха унтерштурмфюрер оставил им телефон для связи и тоже убыл восвояси. Долитов и Шилова остались наедине. Политов осмотрел весь домик, заглянул даже в подвал, нашел там на леднике несколько бутылок спиртного, окорок, круг колбасы домашнего изготовления и поднял все это наверх. Шилова тем временем осмотрела кухню, отыскала яйца, банку горчицы и два маленьких свежих хлебца. Все это было немедленно выложено на стол. Политов открыл бутылку шнапса, налил по стакану себе и Шиловой и залпом осушил свой стакан. Потом он с жадностью набросился на окорок, отрезая от него большие куски. Он ел и не заметил, как в домик вошла средних лет женщина в белом переднике и в такой же накрахмаленной шапочке на голове. Она молча подошла к столу, молча взглянула на разбросанные на нем продукты и так же молча начала сервировать его. Политов понял, что ему, что называется, утерли нос. Он шумно засопел и поднялся из-за стола. Ему очень хотелось выгнать эту непрошеную помощницу, крикнуть ей, чтобы она убиралась ко всем чертям, что у него и так все есть и ему ничего больше не надо. Но он взглянул на невозмутимо наводившую на столе порядок немку и осекся. Она была тут хозяйкой, хоть и прислуживала им.
— Скажи ей, Лидуша, с дороги это мы. Проголодались. А о ней нас и не предупредил никто, — виновато попросил он жену.
Шилова перевела. Немка продолжала делать свое дело, словно глухонемая. Она даже виду не подала, что русская фрау обращается к ней. Молча расставляла посуду, выкладывала ножи и вилки, разложила салфетки, поставила рюмки и бокалы, порезала хлеб. Потом ненадолго куда-то вышла и вернулась с большим подносом в руках. На подносе стояли супница и салатницы, доверху наполненные зеленой снедью. Так же молча она разлила по тарелкам суп, вкусно попахивающий луком и еще чем-то неимоверно разжигающим аппетит. Так же молча она ушла.
Политов проводил ее ненавидящим взглядом. На фоне ее неприкрытого презрения сразу отчетливо увиделось лицемерие эсэсовцев. И Политову сразу все стало противно и жутко, и уже не радовал ни приветливо потрескивающий камин, не интересовали ни многочисленные рога, ни ружья, висевшие на стенах столовой. Но высказать охватившие его чувства Политов не мог никому. И он сделал вид, что абсолютно ничего не произошло, что он просто не заметил ни выражения лица, ни открытого нежелания этой простой служанки общаться с ними. Он даже, наоборот, вдруг улыбнулся и довольно потер руки.
— Ну, Лидуша, дай бог здоровья господину оберштурмбаннфюреру. Заботится о нас, как отец родной, — сказал он и снова разлил шнапс, наполнив Шиловой рюмку, а себе бокал, и, не произнося никаких тостов и не чокаясь, осушил его в три глотка.
Потом служанка подала им жаркое. Судя по всему, это был дикий кабан. Его запекли с картофелем, предварительно нашпиговав чесноком. Политов много пил, жадно ел, пытался быть разговорчивым, даже шутил. Но никакое количество шнапса не могло в тот вечер исправить его настроение. И даже наоборот, чем больше он пил, тем становился мрачнее. А во сне бормотал что-то невнятное и мерзко, матерно кого-то ругал…
Глава 39
«Кадиллак» пригнали на полигон под охраной двух бронетранспортеров и взвода эсэсовцев, возглавляемых гаупштурмфюрером Этценом. Забрызганный грязью автомобиль тщательно вымыли, насухо вытерли, загнали в бокс бетонного хранилища и поставили возле ворот бокса охрану. Бронетранспортеры оставили возле комендатуры. Эсэсовцев расположили в казарме, которую до этого занимали полицейские из взвода охраны. А полицейских в экстренном порядке переместили в сарай, соорудив в нем нары и установив две печки-времянки.
Появление на полигоне роскошного, поблескивающего лаком заокеанского лимузина, явно не предназначенного для фронтовых дорог, вызвало немало всяких догадок. Но так как ответов на них никто ни у кого получить не мог, да и не пытался, то непонятное так и оставалось непонятным. Но в том, что его пригнали сюда не для парковки до лучших времен, в этом никто не сомневался. И самым верным доказательством тому были даже не столько появившиеся на полигоне эсэсовцы, сколько саженного роста, с маленькими глазками и хрящеватым носом гауптштурмфюрер. Он недавно был на полигоне вместе с штурмбаннфюрером Крауссом. И теперь появился снова. А это уже яснее ясного говорило, откуда дует ветер.
Гауптштурмфюрер поселился в маленьком флигельке возле комендатуры. Там он и завтракал, и обедал, и ужинал. И по целым дням дотемна у него торчал Вёлер. О чем они там говорили и что придумывали — не знал никто. Даже Шефнер. И это немало настораживало и озадачивало главного инженера. Чутье подсказывало ему, что и «кадиллак», и Этцен, и эсэсовцы — это только начало того, ради чего на полигон приезжал начальник «Русланд-Норда». Но чего? Три дня Шефнер терпеливо ждал дальнейшего развертывания событий, надеясь на то, что загадка прояснится сама собой. Но, поскольку на полигоне никаких событий больше не происходило, Шефнер стал думать, что, возможно, «триста тридцать третьего» заинтересует и то, что уже произошло. И он во время очередного занятия написал Зое на листке бумаги: «Передайте “триста тридцать третьему”, что на полигон под усиленной охраной службы “Русланд-Норд” доставлен в полной исправности автомобиль марки “кадиллак”. Предполагаю, что службой “Русланд-Норд” готовится какая-то акция с его использованием. О дальнейших событиях буду информировать».
Зоя несколько раз перечитала текст. Повторила его про себя и молча кивнула. Это означало, что она все запомнила.
Шефнер записку сжег. После этого они приступили к занятиям. Зоя диктовала отрывок из «Бежина луга», Шефнер писал. Зоя проверила диктант, исправила ошибки, объяснила, как надо писать правильно. Занятия закончились, и Шефнер, как всегда, вышел проводить фрейлейн Зою.
— Мне кажется, коль вы решили выйти замуж, вам уже пора сыграть свадьбу, — посоветовал он ей.
— Как вы скажете, господин майор, — покорно ответила Зоя.
— Слишком много стали об этом болтать. Похоже, что даже не очень-то верят в эту затею, — объяснил свой совет Шефнер.
— Сегодня же объявим, что свадьба состоится через неделю, господин майор, — пообещала Зоя.
— Прекрасно. Пусть ваш жених даст мне список своих сослуживцев, которых он захочет пригласить на это торжество. Я попрошу начальника, чтобы он их отпустил, — сказал Шефнер.
— Спасибо, господин майор, но вам не надо лишний раз за нас хлопотать. Ермилов сам попросит об этом господина Вёлера, — решила Зоя.
Шефнер на момент задумался и согласно кивнул.
— Вы правы, фрейлейн. Так будет лучше. Однако советую вам непременно пригласить этих негодяев, которые за вами следят, — сказал Шефнер.
— Обязательно, господин майор, — пообещала Зоя и, поклонившись, ушла к себе в столовую.
Неделя прошла безо всяких событий. Эсэсовцы отсыпались. Резались в карты. И это их бездействие еще раз доказывало, что они чего-то ждут. Но чего? И сколько еще намерены ждать? Эти вопросы по-прежнему не были ясны. Но все остальное шло своим чередом.
Свадьбу сыграли в поселке в начале мая. Снег к этому времени уже сошел. Реки вскрылись. Но на озерах и болотах еще держался ноздреватый лед. И не проглянул еще ни из одной почки ни один листок. Но дышалось уже вольно, легко и свободно, совсем не по-зимнему. Впрочем, дело было не только в погоде и весне, а в том, что долгожданное освобождение из-под проклятой оккупации должно было прийти уже скоро. Поэтому настроение у гостей, участвовавших в свадьбе, было разное. Ермилов расстарался. Стол накрыл не хуже, чем бывало. Водки не достал. Но самогоном обеспечил — хоть залейся. Да и закуску организовал неплохую. Поэтому поначалу все шло как по-писаному. И хоть не шибко было весело, но все-таки общие разговоры велись. А потом началось не совсем ладное. Гости со стороны невесты, две Зоины соседки, две учительницы и подруги из поселка, которых Зоя буквально упросила прийти к ней ради такого случая, разгулялись, как в старое, довоенное время. И дело было не в свадьбе. Их радовало то, что Красная армия была уже не за тридевять земель. И слухи о ее победах все упорнее распространялись по округе. Девушки плясали и даже пели озорные частушки. Не было среди них только Веры, которая в это время ушла в отряд с сообщением «четыреста сорок четвертого». А вот приглашенные Ермиловым «дружки»-полицаи, и в том числе Лещук и Свиблов, предчувствуя скорую расплату, напившись, мрачнели и даже злились.