Глава 41
Гауптштурмфюрер Этцен был отлично сориентирован по времени, когда вводить на полигоне особый режим. Установили новые, дополнительные посты, с полигона выгнали всех работающих на нем местных жителей и в сопровождении усиленной охраны доставили в бронетранспортере груз — два метровых металлических ящика. Эсэсовцы сняли их с бронетранспортера и занесли в большое, давно уже пустующее бетонное хранилище. Когда-то в нем стояли противотанковые орудия, новые снаряды к которым постоянно испытывали на полигоне. Но во время прорыва блокады Ленинграда орудия срочно вывезли на фронт. И теперь хранилище пустовало.
Вместе с ящиками на полигон прибыл их хозяин, так по крайней мере решила охрана, какой-то господин в штатской одежде. Он покрикивал на солдат и требовал, чтобы они поосторожнее обращались с ящиками. Что там было, солдаты не знали. Не знали они и гражданского господина. А если бы даже им и стала известна его фамилия, они все равно бы не поняли, что он один из создателей «панцеркнакке». А оба ящика набиты этими снарядами по самые крышки.
Хранилище заперли. Возле него выставили пост.
Шефнер тоже ничего не знал о содержимом ящиков. Но господина Пфлюкера он несколько раз встречал на военных заводах, когда получал для испытаний боевую технику. Однажды их даже познакомили. Они тогда пожали друг другу руки и раскланялись. И хотя Пфлюкера сразу же взяли под свою опеку Этцен и Вёлер, Шефнер решил непременно напомнить берлинскому специалисту об их былой встрече. Одно казалось Шефнеру более или менее определенным. Пфлюкер был специалистом по боеприпасам. И можно было предполагать, что он привез. Но что конкретно? И почему это доверено охранять только эсэсовцам, да еще из «Русланд-Норда»? Не означает ли это, что и сам Пфлюкер стал работать на эту шпионскую контору? Однако ни встретиться с Пфлюкером в ближайшие три-четыре дня, ни узнать что-либо о его грузе Шефнеру не удалось. Вскоре на полигон прибыло еще одно гражданское лицо. И тайна железных ящиков мало-помалу стала приоткрываться. Лицом этим был Политов.
Он прибыл не один. Его сопровождал гауптшарфюрер Кранц, тот самый соглядатай-переводчик, который был при нем на курсах «Ораниенбург». Во время пребывания Политова и Шиловой в Берлине Кранц обслуживал их на отдыхе. А потом вместе с Политовым выехал в Ригу и далее на полигон. Шилова на некоторое время задержалась в Берлине. Здесь специалисты из РСХА знакомили ее с новейшей портативной радиоаппаратурой, обучали шифровальному делу и тайнописи. Все это, по мнению Хенгельхаупта, непременно должно будет понадобиться в Москве. Итак, Шилова обучалась, Политов тоже. День после дороги ему дали на отдых. В это время команда эсэсовцев под руководством Пфлюкера и Этцена что-то спешно сооружала в хранилище. В ход шли доски и металлические листы разной величины. Из досок что-то сколачивали, стук молотков отчетливо был слышен за стенами хранилища, металлические листы резали и сваривали автогеном. К вечеру все работы были закончены. И на следующий день в хранилище уже вовсю орудовали Пфлюкер, прибывший второй гражданский Этцен, Вёлер и Кранц. Что они там делали, никто из служащих полигона так и не узнал. Эсэсовцы никого не подпускали к хранилищу даже близко. Но если никто ничего не видел, то слышали все. В хранилище то и дело что-то шипело, будто какая-то машина спускала пар, и грохало.
Настороженно прислушивался к этим звукам и Шефнер. Для него они не были непонятными, таинственными. Он-то знал, что шипел горящий порох в соплах реактивных снарядов. А грохали разрывы зарядов. Но совершенно было неясно, что это были за снаряды и из каких пусковых установок велась ими стрельба. Было непонятно и то, почему испытывают это секретное оружие не солдаты, а какой-то русский, за которым по пятам ходит переводчик-гауптшарфюрер, прибывший на полигон специально с этой миссией, как и Пфлюкер, откуда-то из-под Берлина? Шефнер понимал, что «триста тридцать третьему» в Москве знать о том, что происходит в хранилище, еще нужнее, чем ему. Но пока что ответом на все интересующие его вопросы были лишь ото всюду торчащие автоматы эсэсовцев. Некоторую надежду на успех в раскрытии таинства вселяла лишь уверенность в то, что дело одной стрельбой в хранилище не кончится. Что события будут развиваться, нарастать. Ведь не зря же на полигон пригнали «кадиллак», который пока что без действия стоит под охраной. Однако ждать пассивно не хотелось. И Шефнер как-то за ужином обменялся мнением с начальником полигона, оберст-лейтенантом Гюнтером.
— Не присутствуем ли мы с вами, шеф, при создании того чудо-оружия, о котором так давно трубят наши газеты? — мягко осведомился он.
Грузный, категоричный оберст-лейтенант в ответ скривил кислую ухмылку.
— Это вы про что?
— В артхранилище с утра до вечера шипит и грохочет, — кивнул в сторону бетонной постройки Шефнер.
— Вот именно «шипит», — презрительно выпятил губу Гюнтер. — А когда шипит, Вальтер, это уже не чудо!
— Как знать, — интригующе заметил Шефнер.
— Вот я знаю, потому и говорю, — ответил Гюнтер.
— Тогда, конечно, — разочарованно согласился Шефнер.
Но Гюнтера, очевидно, что-то задело.
— Фронт трещит! Надо выбивать русские танки! А они занимаются какими-то пшикалками! Да еще делают из этого бог знает какую тайну! — сердито проговорил он.
Гюнтер был на фронте с сорок первого по сорок третий год. Грудь его украшена орденами. Но во время операции «Цитадель» он был тяжело ранен, стал прихрамывать. Врачи признали его негодным к строевой службе. Но, учитывая его боевые заслуги и особенно ощутимую нехватку офицерского состава, Гюнтера из верхмахта не уволили, а направили служить в тыловое подразделение.
— А зачем они пригнали к нам этот роскошный лимузин? — снова спросил Шефнер.
— Зачем? — Гюнтер встал из-за стола. — Спросите, Вальтер, у них самих. Может быть, с вами они захотят разговаривать на эту тему.
Шефнер понял, что его шефу, так же как и ему, толком ничего не известно. Потому он так сердито и разговаривает, что эсэсовцы не желают делиться с ним своими секретами.
И все же что-то ему, очевидно, удалось пронюхать. Что-то он имел в виду явно конкретное, называя это «пшикалками» и утверждая, что он «знает». А вот что именно, об этом Гюнтер предпочел умолчать. И возможно, Шефнер так и остался бы с одними своими догадками. Но спустя несколько дней после этого разговора на полигоне, а точнее, в артхранилище произошло совершенно непредвиденное происшествие. Во время очередной стрельбы одна из «пшикалок» то ли по вине стреляющего, то ли по какой-то другой причине вдруг устремилась вверх, мгновенно прожгла узкой и длинной, как меч, струей ослепительного пламени кровельное железо, вырвалась из хранилища наружу и, разлетевшись на куски, осыпалась осколками на земле. Из ворот хранилища тотчас же выскочили Пфлюкер, Этцен и Вёлер. Ничего не понимая, вытаращил глаза на крышу стоявший возле ворот эсэсовец. Пфлюкер что-то сказал Этцену, и тот сразу же приказал Вёлеру поднять на ноги людей и собрать все осколки. На эту работу выгнали всех свободных от службы солдат, и в том числе полицейских охраны. Среди них был и Ермилов. Они провозились с поисками почти до темноты. И больше затоптали в грязь то, что осталось от «пшикалки», чем нашли. Но и эти остатки Пфлюкер забрал в хранилище. Стрельб в тот день больше уже не было. А вечером в столовой Шефнера встретил Ермилов и передал ему что-то, завернутое в бумагу.
— Это то, что я нашел, господин майор, — негромко сказал он.
Шефнер немедленно спрятал находку в карман и огляделся по сторонам. В коридорчике никого, кроме них, не было.
— А ты видел, как он через крышу вылетал? — спросил Шефнер.
— Никак нет, господин майор. Сам не видел. А другие видели, — ответил Ермилов.
— Что же рассказывают?
— Говорят, самой этой штуки не было видно. А лишь огонь — полоса метра на полтора из-под крыши выбилась. Каленая, аж белая. А по краям вроде как голубая, — передал рассказ очевидцев Ермилов.
— Хорошо. Очень хорошо, — поблагодарил Шефнер. — Все, что узнаешь еще, обязательно сообщай мне.
Ермилов ушел. А Шефнер, наскоро перекусив, поспешил домой. Завернутый в бумагу предмет прямо-таки жег ему бедро, до того майору не терпелось взглянуть на находку старшего полицейского. Дома он даже не стал раздеваться, а лишь запер за собой дверь, включил настольную лампу, вытащил сверток и развернул его. Если бы Ермилов и хотел найти что-нибудь более ценное и интересное, то сделать это он не смог бы при самом большом желании. На ладони у Шефнера лежала вся донная часть реактивного снаряда, который вылетел из хранилища через крышу. Она еще пахла сгоревшим порохом. Шефнер присел к столу и разглядел осколок повнимательней. Из рассказа Ермилова и глядя на то, что он увидел, майор заключил, что снаряд был кумулятивного действия, что сделан он был из какого-то очень легкого и прочного сплава с зернистой структурой. Это отчетливо просматривалось на местах разрыва. Хорошо было видно прямоточное сопло с критическим отверстием в десять миллиметров. На снаряде не было стабилизаторов. Из этого Шефнер сделал вывод, что вести стрельбу им, очевидно, предполагалось на небольшие расстояния. Но вот чего майору не удалось установить, так это из какой пусковой установки вылетал снаряд. И не совсем было понятно, по каким целям собирались этим снарядом стрелять. По танкам? Но для танков снаряд явно был мал и слаб. По бронетранспортерам? Но легкобронированные машины не подходят на поле боя к переднему краю противника на такое расстояние, на какое, как казалось Шефнеру, рассчитана дальность действия снаряда. Так по каким же и где? Шефнер ломал голову и не находил ответа до тех пор, пока не вспомнил, кто проводит испытания. И тогда ответ напросился сам собой: «Да из-за угла им будут стрелять! И не на поле боя, а где-нибудь в русском тылу! И не солдаты вермахта, а лазутчики из “Русланд-Норда” или какого-нибудь другого “Русланда”. А по каким целям? Они найдут. Это им точно укажут из Берлина».