анова спрашивала: «приезжал ли дядя и долго ли собирается гостить?»
— Ох, хитра! Ох, подла! Всех норовит околпачить. Все, мол, закончится, вот тогда я и появлюсь, — невольно воскликнул Круклис.
— А может, не с этой целью интересуется? — спросил Доронин. — Может, это и есть та самая проверка, о которой мы говорили.
Круклису вопрос показался разумным. Он задумался.
— Конечно, все может быть. И отказ ее вернуться тоже, вероятно, подстроен. Но я почему-то думаю по-другому. Все они сейчас так или иначе стараются выйти из воды сухими. Чувствуют неминуемый крах, мечутся, злобствуют, а сами потихоньку присматривают для себя нору поглубже да заводь потише. Ладно. Пусть хитрят. Скоро все узнаем в деталях. «Двадцать второму» надо дать возможность еще раз встретиться со Степиным. Пусть тот передаст ему письмо, пусть «двадцать второй» его прочитает и тут же напишет ответ, что, мол, дядя добрался благополучно и с месячишко наверняка поживет у него, и пусть Степин этот ответ отправит Барановой. Но я почти уверен, что это не проверка для центра. Тот проверяющий еще появится. И вот тогда мы покончим с ними со всеми разом. Выкорчуем весь этот поганый куст. И поручим мы это дело Леониду Сергеевичу. Пусть он им займется.
Все произошло так, как это предвидел Круклис. Письмо Барановой от «двадцать второго» ушло. А через неделю у дома в Трубниковском переулке появился уже известный контрразведчикам мужчина в красноармейской шинели. Степина дома не оказалось, контрразведчикам об этом было известно, и связной направился к фонтану на Собачьей площадке. Знал он о существовании тайника или не знал, но он не сделал даже попытки приблизиться к старой трубе. Он сидел на скамейке, курил, что-то даже пожевывал, читал газету, но к тайнику не подходил.
Часа через два он снова подошел к двери квартиры Степина. На этот раз истопник оказался дома. Он открыл гостю дверь, мельком оглядевшись, впустил его и тут же закрыл ее. Им дали поговорить. А точнее, дали возможность неизвестному поставить задачу Степину. Очевидно, она была короткой, как, впрочем, и вся их беседа. Потому что через полчаса Степин вышел из дома и направился в сторону станции метро Смоленская. Но до метро ему дойти не дали. На углу Трубниковского и Спасопесковской площади его остановили двое контрразведчиков.
— Вы Степин? — спросил его Петренко.
— Да. А что? — взметнул брови истопник.
— Вы арестованы!
— На каком основании? — сразу осип истопник.
Из Карманицкого переулка выехала машина, быстро подъехала к ним. Из нее выскочили еще двое в военной форме. Они подхватили истопника под руки и без лишней суеты усадили в машину.
— За что меня? Я ничего не делал… — хрипел истопник.
Его надо было сразу припереть фактами, потому что от него сейчас же требовались некоторые сведения, и Петренко объяснил:
— Вы арестованы за измену Родине! За антисоветскую деятельность! За пособничество вражеским шпионам Барановой и Помазкову. Достаточно?
— Барановой? — почти шепотом переспросил истопник.
— Да, Барановой. У мужа которой, подполковника царской армии Судзиловского, вы служили и вместе с которым вас судили в Сызрани. Забыли?
Степин ничего не ответил. Тогда к вопросам перешел Петренко:
— Кто в данный момент находится в вашей квартире?
— Я его не знаю, — ответил Степин.
— Не лгите! Он к вам приходит уже не первый раз!
— Ей-богу, не ведаю. Знаю только, что он с той стороны.
— Чем он сейчас может заниматься?
— Наверняка спит. У него еще при мне глаза слипались.
— Он вооружен?
— Сам видел, как он под подушку «лимонку» сунул.
— Ключ от квартиры у вас?
— Он оставил себе.
— Тогда пойдемте.
Степина снова привели домой. Наблюдавшие за подъездом сотрудники сообщили:
— В квартире. Не выходил.
Петренко кратко проинструктировал Степина:
— Постучитесь. Добудитесь. Попросите, чтобы открыл. Скажете, что забыли документы.
И предупредил:
— Малейшая попытка помочь врагу — и вы будете застрелены на месте, как при попытке к бегству!
Степин постучал в дверь. В квартире было тихо. Он постучал сильнее и попросил:
— Открой, слышь? Это я.
Ему не ответили. Он постучал еще сильнее. Даже ударил ногой. И снова попросил:
— Да открой же!
— Зачем тебе? — послышался глухой голос из-за двери.
— Документы я забыл. А без документов таперича куда? Открой… — торопливо объяснил истопник.
Ключ в дверях повернулся. Дверь приоткрылась. И в тот же момент двое контрразведчиков с силой распахнули ее и влетели в квартиру.
Но связной будто ждал подвоха. Он успел проворно отскочить в сторону. И, подняв над головой зажатую в руке гранату, зло прошипел:
— Ни с места! Всех в клочья разнесу!
И все же он не ждал, что к нему ворвутся люди. Иначе он либо заранее выдернул бы кольцо, либо держал бы его второй рукой. А он свободной левой рукой мертвой хваткой вцепился в спинку стула, будто в ней было теперь все его спасение. Это заметил один из контрразведчиков и бросился на связного. Но тот толкнул ему под ноги стул. И пока контрразведчик перепрыгивал через него, связной успел вырвать чеку и швырнуть гранату на пол. Четыре секунды были у контрразведчиков на то, чтобы принять решение и что-то успеть сделать, чтобы остаться живыми. И этого времени хватило. Петренко что было сил ударил гранату ногой и отшвырнул ее в открытую дверь кухни. Она, крутясь как волчок, улетела под кухонный шкаф и там взорвалась с оглушительным грохотом. Ударной волной вышибло входную дверь. В комнате и на кухне со звоном вылетели стекла. Но осколки гранаты ушли в стены. Только два из них вонзились в ногу Петренко. Но и он вместе со всеми вцепился в связного. Тому даже не дали подняться с пола. Скрутили ему руки за спину и оставили на полу, перевернув спиной кверху. После этого контрразведчики поспешили на помощь майору. Но тут Петренко вдруг спохватился:
— Стойте! А где Степин?
Контрразведчики оглянулись на дверь. Но не по годам оказавшегося проворным истопника и след простыл. Контрразведчики бросились за ним.
Выбежали на лестничную площадку и тут увидели беглеца. Его уже задержали те, кто наблюдал за квартирой снаружи.
Вскоре подошла специализированная машина, и обоих арестованных увезли.
Когда о подробностях ареста Степина и связного доложили Круклису, он сказал:
— Рано или поздно такое должно было случиться. Я, откровенно говоря, до сих пор не могу поверить тому, что все так благополучно обошлось с Тавриным. А Петренко молодец! Ай да Леонид Сергеевич! Не растерялся… Он в госпитале?
— Так точно. Увезли прямо с места захвата, — доложил Доронин.
Позднее Круклису позвонил Ефремов. Обсудили только что проведенную операцию. Круклис не упустил момента похвалить перед начальством своего подчиненного.
— Петренко-то как отличился. А!
— Слышал. Каждый раз как по ножу ходим. А ты представляй, представляй к поощрению. Не жди приглашения, — сказал Ефремов. — Ну а что думаешь делать с теми, кто в Костроме?
— Полагаю, что им тоже пора предъявлять счет.
— Когда?
— Теперь уже ждать нечего. Значит, сегодня же.
— Давай команду, — санкционировал Ефремов.
Он сделал небольшую паузу и уже другим тоном добавил:
— А ведь был бы на ногах, наверное, сам бы в Кострому съездил?
— Пожалуй, — согласился Круклис. — Довелось в девятнадцатом году иметь дело с отцом, любопытно было бы взглянуть и на дочь. Враг достойный. Ну да побеседуем уже здесь…
Но увидеть Баранову Яну Францевичу не удалось. И виной тому стала сама Баранова. Впрочем, события развивались так. Трушина сняли прямо с поезда, едва он возвратился в Кострому из очередного рейса. Он был страшно перепуган случившимся, совсем пал духом и всю дорогу пытался доказывать сопровождавшему его вместе с конвоем сотруднику НКГБ, что ни в чем не виноват. Что никого, кроме Барановой, не знает и в глаза никогда не видывал. А Барановой, ну так уж получилось, хотел помочь, вот и все…
— Попросила, понимаете, письмишко забросить… Ну, заплатила, само собой разумеется, маленько… Так разве жалко доброе дело сделать?.. Все возят… Нешто я один… — жалобно канючил он.
При аресте у Трушина изъяли письмо, которое он должен был переадресовать Барановой. Трушина заставили написать на конверте все, что в таких случаях полагалось, и сами отвезли письмо на главную почту. Конечно, можно было арестовать Баранову и у нее дома, и просто на улице. Но решили взять ее с поличным. Накануне Баранова уже наведывалась на почту. Но ушла ни с чем. Сегодня она должна была прийти снова. И она пришла. Предъявила паспорт и получила письмо. Взглянула на конверт, узнала почерк отправителя и сунула письмо в сумочку. И тут к ней подошли два милиционера, и один из них вежливо, чтобы не вызывать излишнее любопытство у окружающих, задал весьма трафаретный для таких случаев вопрос:
— Вы Баранова?
— Да, — спокойно, но несколько удивленно ответила она.
— Мария Кирилловна?
— Правильно. А в чем дело?
— У вас просрочена временная прописка.
— Знаю. Я уже получила разрешение на ее продление. Но почему вы говорите мне об этом здесь?
— А уж это пусть вам наш начальник разъяснит, — ответил милиционер. — Попрошу пройти в служебную комнату.
Баранова хотела сказать что-то еще, даже круто повела плечом, чтобы ее не касались, но непреклонность сотрудников милиции выглядела настолько очевидной, что она повиновалась и пошла, куда ей указали. В служебном помещении находились несколько человек, в том числе капитан с погонами сотрудника Наркомата госбезопасности и две женщины в милицейской форме.
— У вас паспорт с собой? — взглянув на Баранову, спросил капитан.
— Он всегда со мной, — ответила Баранова и полезла в сумочку. — Вот он, пожалуйста.
Капитан раскрыл паспорт, прочитал:
— Баранова Мария Кирилловна… Вы арестованы, гражданка Баранова, — четко проговорил он.
— Я? — широко раскрыла глаза Баранова. — За что? За просрочку прописки? Но это же…