— Берестов, — сказал Андрей. — Берестов Андрей Сергеевич.
— Берестов, — повторила девушка. — Андрей Сергеевич. Как так некогда? Ты же сам сказал. Ясно. Я то же самое ему сказала.
Кончив разговор, девушка сказала Андрею:
— Андреев сейчас занят, ему не до вашего старика. Но раз он в контрразведке, дело его дрянь. Связь с иностранцами.
— А может быть, что это деньги? Обмен долларов?
— Все может быть, — согласилась девушка. — И я тебе еще что скажу. Лучше ты после двух не приходи. Если хочешь своему еврейскому дядечке помочь, пришли свою сестру.
— Но у меня нет сестры.
— Дурак. Жену пришли или соседку только чтобы была молодая и красивая. Ты сам ничего от Блюмкина не добьешься, он мальчиков не любит — во всех отношениях. А к женщинам неравнодушен. Он плохого не сделает, а если она ему понравится, пускай использует свою силу.
Андрей искренне поблагодарил девушку, которую, оказывается, звали Феней.
Пойти решила Лидочка.
Андрей не стал заходить в дом ЧК, а остался на Кузнецком мосту, зашел там в книжною лавку и принялся копаться в старых журналах, Лидочка принесла Фене пакетик ирисок из запасов дедушки Давида.
Феня даже отказываться не стала.
— Ты ему, Андрею, кем приходишься?
— Женой.
— Жалко, — вздохнула Феня. — Как попадется красивый парень, оказывается, он уже какой-нибудь фифой захвачен, как Москва Наполеоном.
У Фени было очень белое лицо синие яростные глаза и коротко, под горшок, остриженные прямые черные волосы. Рост был маленький, но губы полные, будто она приготовила губы для поцелуя.
Она вызвала товарища Блюмкина, и когда тот сказал, что сейчас сам спустится с пропуском для Лидии Берестовой, Феня успела дать последние инструкции:
— Ты ему не подыгрывай, не кокетничай, веди себя построже. Он любит строгих женщин. И моя ошибка в свое время заключалась в том, что я слишком быстро легла с ним на служебный диван.
Фенечка засмеялась, но не очень весело.
Тут сверху сбежал по лестнице человек, который одновременно олицетворял собой эту организацию — он был весь в хрустящей коже, от ворота до подошв сверкающих сапог, он был деловит и быстр, как все в том доме, но в то же время являл собой разительный контраст с остальными чекистами, хотя бы густой и пышной черной бородой и буйной шевелюрой, а также оголтелым взглядом черных вишен глазищ.
— Меня ждут? — спросил он издали, хотя спрашивать и не нужно было, в вестибюле стояла лишь Лидочка.
Лидочка сделала шаг вперед, Блюмкин, громко представляясь, протянул короткопалую руку. И по-польски куртуазно поцеловал ее пальцы, но не склонился к руке, а потянул ее вверх к колючей бороде, будто составленной из проволочек.
Он тут же оценил Лидочку — с макушки до щиколоток.
— Курсистка? — неожиданно спросил он.
Голос оказался высоким, не совсем соответствующим полнеющему громоздкому мужчине.
— Я работаю в Ботаническом институте, — сказала Лидочка.
Она еще не начала там работать, только отнесла туда акварели, потому что Мария Дмитриевна рекомендовала ее профессору Граббе, составлявшему атлас растений Южной России. Ему нужен был художник, профессор был консерватором и горячим поклонником английской манеры акварельной передачи растений и птиц и был уверен, что фотография, даже цветная, не способна передать нежный и трепетный образ фиалки или подснежника.
— Ботаника! — сказал Блюмкин. — В свое время в университете я начинал изучать ботанику, но революционная деятельность отвлекла меня от науки. Фенечка, возьми бумажку — я забираю красавицу к себе на допрос.
И сказал он это с такой преувеличенной серьезностью и театральной угрозой, что испугаться такого шута было невозможно.
Лидочка проследовала за Блюмкиным на третий этаж. Коридор узкий, но высокий, как ущелье, в котором текла извилистая река, был устлан вытертой дорожкой, на дверях сохранились гостиничные номера, и Блюмкин, остановившись наконец перед дверью номера 251, сказал:
— Дух дешевых номеров мы изгоним отсюда не скоро. Здесь царили грехи распутство.
Вы знаете, что сюда водили девиц?
— Нет, не знаю, — ответила Лидочка.
— Вы делаете гербарии? — Блюмкин пропустил Лидочку вперед. Она оказалась в небольшом квадратном кабинете, За окном была видна церковь. В комнате стоял большой стол с витыми ножками, зеленым сукном и массивным чернильным прибором.
Блюмкин решительно обогнул стол, бухнулся в кожаное кресло и указал Лидочке, которая нерешительно остановилась у двери, на венский стул с другой стороны стола.
— А теперь, — сказал Блюмкин, превращаясь на глазах в строгого следователя и подвигая по столу к Лидочке лист бумаги и отточенный карандаш, — заполните этот листок. Это чистая формальность, каждый мой гость должен представляться мне вот так.
Лидочка заполнила отпечатанный в типографии лист, где надо было указать фамилию, место жительства, место и дату рождения — раньше Лидочке не приходилось заполнять такую анкету. Теперь же везде положено было заполнять такие листки.
Власть желала все о тебе знать.
Блюмкин подвинул заполненную анкету к себе и стал читать ее по пунктам, шевеля губами, как малограмотный человек.
— Ясно, — сказал он, — А теперь я желал бы знать, Лидочка, кем вам приходится некий Давид Леонтьевич Бронштейн. Только честно и подробно.
— Это очень хороший добрый человек, — сказала Лидочка. — Честное слове, Яков Григорьевич.
— И давно вы знаете этого хорошего человека?
— Мы с ним ехали вместе в поезде из Киева и столько всего пережили.
— Ну, вы ехали, чтобы заняться ботаникой, — мягко предположил Блюмкин. — Ваш муж — калединский офицер, не так ли?
— Мой муж — археолог, — сказала Лидочка. Этот Блюмкин был не таким веселым, как показалось ей вначале. — Он работает в Историческом музее и еще учится в университете.
— Что-то много мя одного офицера.
Блюмкин снова заглянул в анкету Лидочки.
— Ваш муж, — произнес он. И замолчал. Потом медленно произнес: — Берестов Андрей Сергеевич? Это так?
— Конечно.
— И давно вы видели его в последний раз?
— Сегодня утром, — сказала Лидочка. — Час назад.
— Вы в этом уверены?
— Ну конечно же!
— Странно, очень странно. Зачем вашему мужу скрываться под фамилией нашего сотрудника? Зачем?
— Он не скрывается. Он с рождения Андрей Берестов.
— Ну, это мы проверим. Как следует проверим. И должен признаться, милая Лидочка, эта история мне нравится все меньше. Сначала мы задерживаем американского агента Антанты с большой суммой американских денег, затем приходите вы, а ваш муж скрывается под чужой фамилией.
— Что вы говорите? Это же чистой воды чепуха!
— Про чистую воду мы еще выясним.
Блюмкин поднял трубку и сказал в нее кому-то, кто, видно, ждал на том конце провода.
— Приведите ко мне Бронштейна, Давида Бронштейна из внутренней тюрьмы. Мне есть о чем его расспросить. И скажите Бочкину, пускай пришлет бойца, чтобы отвел в камеру предварительного задержания одну птичку. Потом вели зайти ко мне Андрееву.
Лидочка вскочила:
— Вы хотите меня… задержать?
Слово «арестовать» не выговорилось.
— Только до выяснения обстоятельств, — сказал Блюмкин, — Если вы ни в чем не виноваты, то вам не следует бояться. Мы только все проверим и отпустим вас домой.
Андрей ждал Лидочку больше часа. Потом им овладело беспокойство.
Он вернулся на Рождественку.
Вошел в главную дверь, Он хотел попросить Феню, чтобы она узнала, где Лидочка.
Но вместо Фени в окошке торчала голова обезьяноподобного мужика в пенсне.
— Вам чего? — Он увидел огорченное лицо Андрея, который склонился к окошку.
— Мне Феню, — сказал Андрей.
— Какую Феню?
— Она здесь сидела.
— А ты кто такой?
— Мы с ней договорились в коммунхоз сходить, — быстро ответил Андрей. — Я ее двоюродный брат, из Конотопа приехал, мы с ней комнату хлопочем.
Почему-то эта ложь показалась обезьяньей роже убедительной. Видно, и для него комната была реальностью, за которую надо бороться.
— Сменилась она. Не дождалась тебя, студент. Иди домой, она тебя в общежитии ждет.
— Спасибо, — Андрей быстро пошел к выходу, вышел на улицу и побрел к Кузнецкому мосту. Он не успел еще придумать, что делать дальше. Может, надо было спрашивать не Феню, а постараться узнать, что случилось с Лидочкой. Но он уже знал, что на вопросы в ЧК отвечают скупо.
И тут ему повезло.
На углу Кузнецкого он увидел Феню, которая оказалась существом миниатюрным, стройным, даже кожаная куртка не могла скрыть ее фигурки. Феня стояла перед витриной, на которой красовались груды колбас и окороков из папье-маше.
Андрей кинулся к ней.
Феня обернулась, узнала его и сказала:
— И кому это мешало?
У нее были чистые, очень блестящие глаза, голова была велика по сравнению с тоненьким телом. Она была похожа на цветок пиона. Только в кожаной куртке и синей юбке почти до щиколоток, из-под которой виднелись узкие носки зашнурованных ботинок.
— Феня, — произнес, задыхаясь от волнения, Андрей. — Прости, но мне так повезло, что я тебя догнал.
— А что? С женой что случилось?
— Она так и не вернулась.
Так и двух часов не прошло. Не беспокойся, Блюмкин ее не обидит, Если она сама того не пожелает.
— Не говори так.
— А чего я должна жалеть ее? — спросила Феня. — Меня никто никогда не жалел.
— Какой Блюмкин? — спросил Андрей. — Почему Блюмкин?
А он у нас начальник отдела по борьбе с иностранными разведками, забыл, что ли?
Я же еще давеча говорила, что только он решает.
— Да, конечно… Феня!
— Двадцать два года как Феня, — ответила девушка из ЧК, — Но возвращаться на службу не буду. Потому что это подозрительно, Ты что думаешь, у нас своим верят?
А я жить хочу. И ваши шпионские игры мне ни к чему. Понимаешь, ты мне конфетку, а я тебе голову на тарелочке?