— Они проводили экс, — продолжала Фанни, — и почему-то вместе с деньгами им досталось манто. Соболиное манто, представляешь?
— Они квартиру ограбили?
— Ни в коем случае! Они взяли ломбард или нечто подобное. Может, даже логово ростовщика. Но братья Савинковы никогда не занимались грабежами. И если до тебя доносились такие слухи, то это клевета, которую распространяла охранка и большевики.
— Ну и что было дальше?
— Не хочется рассказывать. — Фанни была обижена за товарищей. И Коля рассердился на нее, Сам не знал почему.
— Ты с ним спала? — спросил он.
Получилось громче, чем следовало. Как раз в тот момент начал открываться занавес.
Гражданин, зашипел кто-то сзади — и Коля не осмелился обернуться — вы можете придержать свои грязные чувства при себе?
Фанни убрала руку с его колена.
Пьеса была высокопарной и не очень увлекательной. Коля раскаивался, что нахамил.
Он оборачивался к ней, и Фанни хмурила густые восточные брови, чувствуя его настойчивый взгляд.
В антракте Коля нашел правильные слова.
— Прости меня за вспышку ревности, — сказал он.
И это было признанием.
Неожиданно Фанни покраснела, румянец залил лицо — скулы и даже лоб, Отвернулась.
Коля понял, что на него больше не сердятся.
— Пошли в буфет, — сказал он. — У меня есть деньги.
— Нет, — сказала Фанни, — я совсем обнищала.
— Мы не у немцев, — сказал Коля, — а в России, здесь мужчины платят.
Фанни покорно пошла за ним в буфет. Народу там было немного. Они взяли по стакану жидкого чая и по прянику. А еще Коля заставил Фанни принять от него небольшое яблоко, мягкое от зимнего хранения.
— Тебе нужны витамины, — сказал он.
Чай был на сахарине, но горячий.
Коля заплатил за все десятку.
— Какой ужас — сказала Фанни.
— А что?
— Деньги надо экономить, — произнесла она голосом старшей сестры.
Коля знал, вернее, высчитал, что Фанни примерно тридцать лет. Но на самом деле догадаться о ее возрасте было невозможно. Очевидно, думал Коля, она и в пятьдесят будет моложавой женщиной без возраста.
— Кем ты будешь? — спросил он.
Этот вопрос поставил Фанни в тупик. Возможно, она и задумывалась о своем будущем, но мысли ее были настолько сокровенными, тайными, что она не смела высказать их вслух.
Так и не решившись ответить, она сказала:
— Не знаю, не думала.
— Пойдешь на партийную работу?
— А на что я гожусь? — Этот вопрос не требовал ответа.
— Тебе положена партийная пенсия, — сказал Коля, — как политкаторжанке.
— Я не обращалась за ней.
Больше они к этому вопросу не возвращались.
Не могла же Фанни сказать Коле, который ей нравился и притом был большевиком, близким по классовым воззрениям, п потому вряд ли поймет ее потайные мысли, что она хотела бы сидеть дома и растить детей. Что она очень стара для любой иной работы. В крайнем случае, если своих детей судьба ей не подарит, то она готова была ухаживать за чужими детьми, может быть, за племянниками.
В зале они взялись за руки.
Как гимназист с гимназисткой.
Ладошка Фанни была теплой, влажной и податливой. Коле хотелось поцеловать ее, но, конечно же, он удержался.
Он только сказал:
— У тебя чудесные волосы.
В этот момент герой шумно страдал на сцене, и потому Фанни переспросила:
— Что волосы?
— Чудесные.
Она удивилась.
Коля склонился к ее уху и прошептал:
— У тебя чудесные волосы.
— Перестань! Не мешай смотреть.
Но руку она не убрала и более того — чуть сжала несильными пальцами ладонь Коли.
Когда они шли домой, а вечер был уже почти теплым, обоим не хотелось расставаться. Коля поддерживал Фанни под локоть, чтобы она не угодила по своей близорукости в лужу или не ударилась о какой-нибудь кирпич. Он поймал себя на том, что ее беспомощность умиляет его и вызывает жгучее желание заботиться об этой слабой женщине, опекать ее и не давать в обиду.
Коля сам чуть не налетел на кучу пустых ящиков, почему-то не растащенных на дрова, потому что загляделся на странный, может, и некрасивый, но такой удивительный профиль бывшей террористки.
И уж конечно, он не видел, что шагах в ста сзади за ними от самого театра шел, почти не скрываясь, сутулый мужчина в гороховом пальто, оставшемся от службы в охранке — рядовых ее сотрудников последнее время стали привлекать в ЧК, там требовались их навыки и умение следить за подозреваемыми.
Утром его доклад о передвижениях граждан Берестова АС. и его спутницы лежал на столе у заведующего отделом по борьбе с международным шпионажем товарища Якова Блюмкина.
Яша желал знать все о слабостях и сильных сторонах своих сотрудников.
Чуть было не произошла неприятная для Коли встреча. В четверг Фанни решила навестить старика Бронштейна, а Коля вызвался ее сопровождать. У самой Болотной площади Коля вспомнил, что у него кончились папиросы, и сказал Фанни, что добежит до Пятницкой, купит пачку, а Фанни сказала ему адрес и обещала ждать.
Купив папирос, Коля не спеша дошел до нужного дома и готов был войти в подъезд, но тут его внимание привлекло маленькое животное — котенок, однако всем своим обликом и соразмерностью частей тела похожий на взрослого кота. Да и котят таких маленьких не бывает. Котенок был чуть больше мышки размером.
Коля наклонился было, чтобы схватить малыша, но в этот момент мимо него прошел человек в поношенной студенческой шинели.
Занятый своими мыслями человек не обернулся и не заметил Колю, но Коля сразу узнал своего невольного тезку и бывшего друга — Андрея Берестова, чье имя по нелепому стечению обстоятельств в разгар революционных событий в Крыму он взял, чтобы спастись от матросов, охотившихся за офицерами с немецкими фамилиями.
Коля не хотел встречать Берестова, потому что встреча обязательно потребовала бы объяснений. Впрочем, в тот момент он об этом не размышлял, а сжался и инстинктивно замер. Рука его тем временем схватила котенка, который пищал и мяукал высоким, как у комара, голосом и даже пытался царапаться — то есть вел себя как взрослое животное.
Коля готов был отбросить котика в сторону, но боялся привлечь этим внимание Берестова, потому терпел, когда миниатюрные коготки чувствительно рвали кожу, Андрей скрылся в подъезде, к которому как раз и направлялся Беккер.
Пронесло…
— Ах, спасибо, молодой человек! — послышался рядом высокий голос.
Чрезмерно очкастый сутулый мужчина в длинном черном пальто стоял рядом с Беккером.
— Я уже отчаялся. Я думал, что этот стервец сбежал окончательно.
Очкарик вытащил сопротивляющегося котенка из руки Коли, тот и не подумал смириться и продолжал рваться на волю.
— Вам понравился мой малышка? — спросил очкарик. — Вы не поверите — месяц назад он был самым обыкновенным помоечным котищей, и перед ним трепетали даже псы, И вот ссохся.
— Ссохся?
Очкарик сунул котенка в боковой карман пальто, карман оттопырился и стал вздрагивать. Очкарик протянул тонкопалую кисть Коле и представился:
— Мельник можете называть меня Миллером, в зависимости от политических симпатий.
— У меня нет политических симпатий, — осторожно произнес Коля.
— Я ваш должник, — сказал Миллер-Мельник. — Кстати, у меня есть самый настоящий кофе. Вы не поверите. Мой коллега Седестрем прислал мне с нарочным из Стокгольма, Приятно, когда о тебе помнят коллеги.
В Коле проснулось любопытство, Все равно Фанни будет ждать его наверху. А настоящего кофе хотелось — давно он не пробовал…
— А вы на каком этаже живете? — спросил Коля. Еще не хватало прийти к этому кошачьему чудаку и встретить там Берестова.
— На четвертом.
— Отлично.
— Так пойдете?
— Пойду.
— Но вы не представились.
— Андрей. Андрей Берестов.
— Какое смешное совпадение. Один шанс из миллиона. Вы представляете подо мной, точно под моей комнатой, обитает Андрей Берестов. Я с ним знаком. Но к сожалению, он не биолог, а историк, даже этот… он копается в земле. Археолог!
Они вошли в грязный, но не хуже других московских подъездов вестибюль. Дом был небогат, для мелких чиновников.
— Вы не поверите, как мне повезло! — сказал Миллер-Мельник, когда открыл дверь в черный коридор. Он быстро захлопнул ее за спиной и выпустил котика из кармана.
Тот умчался во тьму.
— Держите меня за руку, — велел Мельник. — Вы можете себе представить, что в квартире всего три комнаты, И две из них занимает красный командир. Настоящий красный командир. У него есть деревянная кобура, и сапоги страшно скрипят. Он так боится грызунов — вы не представляете. Вы боитесь грызунов?
Мельник открыл дверь к себе в комнату, и в нос Коле ударил запах крысиного логова и кошачьей мочи.
Под ногами началось какое-то шевеление. Мельник круговыми движениями башмака загонял какую-то живность внутрь комнаты, хлопнула дверь. Коля жестоко раскаивался в том, что согласился на кофе. Трудно было представить себе человека, который может распивать кофе в такой атмосфере.
Мельник пробежал рядом с Колей и широким жестом оттянул в сторону плотную штору.
Сразу стало так светло, что на секунду Коля зажмурился.
Он огляделся.
Комната была велика, потолок высок.
Вдоль одной стены на высоту человеческого роста одна на другой стояли клетки. В них бегали, лежали, спали, дрались, жрали маленькие животные. Коля разглядел мышей размером с тараканов, крыс размером с мышей, котят — или махоньких кошек, собаку ростом с белку… это был игрушечный мир, но мир живых игрушек. Из какой-то старой сказки. То ли у Одоевского, то ли у Погорельского — а может, у Гофмана?
— Вы их здесь выводите? — спросил он.
— Должен сказать, — ответил Мельник, — что вы сейчас видите перед собой крупнейшего естествоиспытателя нашего времени. Беда моя в том, что я родился и живу в этом диком несчастном государстве, где никому нет дела до моих исключительных достижений.