— Как же он не сумел этого сделать? Ведь он профессиональный подрывник, — с недоумением спросил Базов.
— Все дело испортил их собственный агент — начальник отдела эксплуатации Уралгэса Логачев. Вот его признание, с которым он сам в тот же день явился в местное ГПУ. — Ларцев положил на стол объемистую тетрадь.
— Хорошо, внимательно прочту, но расскажите сами, хотя бы коротко, как это было?
— Логачев решил отказаться от связи с немецкой разведкой. Видно, пробудилась совесть. В это же время капитан Рединг приехал на Уралгэс, связался с Логачевым и познакомил его со своим планом вывода из строя турбин. Дал ему подрывную машинку с часовым механизмом. Логачев должен был установить ее около электрораспределительного щита. Но тот наотрез отказался. Тогда Рединг решил это сделать сам, а Логачеву предложил обесточить на короткое время электролинию. Рединг уверенно принялся за дело, но Логачев, видимо, не захотел обесточить — все раздумывал, опасался, а потом его спугнул наш член группы содействия, рабочий-электрик, который следил за безопасностью щита. Наши сотрудники его не раз инструктировали… Вот так Рединг и сгорел, осталась только его взрывная машинка. А Логачев явился в ГПУ с повинной, все рассказал и принес все «фирменные» подарки, валюту и даже венгерскую шубу — подарок Фишера.
Базов поднялся из-за стола и стал широкими шагами ходить по кабинету. Потом остановился и спросил Ларцева:
— А вы, Виктор Иванович, сами верите в его раскаяние?
— Судя по его переживаниям — верю! Хотя здесь, мне кажется, превалирует страх перед возмездием, а не угрызения совести.
— Ну что же, в этом случае его надо понять и, пожалуй, можно принять его раскаяние, хотя оно и пришло к нему с большим запозданием. Мы не должны забывать слов Дзержинского о том, что чекисты несут ответственность за состояние человеческой совести и что без этого разумная осторожность превращается в неоправданную подозрительность. Мы будем плохими коммунистами, если не поможем человеку найти свой верный путь… Конечно, — продолжал Базов, — кающиеся будут приходить к нам и в дальнейшем, и не по случайному стечению обстоятельств, а по душевной потребности. И мы должны учитывать это в своей работе. В случае с Логачевым пусть суд решит, настоящий он враг или «заблудшая овца». — Базов помолчал, потом сказал: — Кажется, уже поздно… хотя надо обязательно посоветоваться с Вячеславом Рудольфовичем. Есть новые нюансы. Судя по тому, что из Берлина срочно прибыл взамен Рединга майор Вебер, они быстро закрывают брешь, видно, собираются и дальше активно действовать. Он установил через Кнаппа связь с Борисовым. «Хитрейшая бестия» — так оценил его Борисов. Он считает его первым вороном из стаи фашистов, прилетевшим на нашу землю. Вебер уж слишком рьяно славословит национал-социализм и их фюрера Гитлера.
Поздно ночью Базов вернулся от Менжинского и велел срочно вызвать к себе Ларцева.
— Видите, Виктор Иванович, от нас с вами почти ускользнула одна деталь, а Менжинский ее заметил. То, что вместо Рединга в Москву прибыл ярый национал-социалист майор Вебер может означать, что фашисты уже берут в свои руки дела абвера. Сегодня стало известно, что Вебера срочно отозвали в Берлин и теперь, похоже, оттуда последуют инструкции Кнаппу и Бюхнеру, ускоряющие события. Фашисты торопятся. И нам надо все предугадать и опередить их.
ЗВЕРЬ ОБЛОЖЕН
— Кнапп мне сообщил, что полковник Габт фактически отстранил меня от операций на электростанциях… — докладывал Борисов Базову.
— Очень хорошо.
— Не понимаю, почему хорошо, ведь действия Бюхнера и Фишера в этом случае выходят из-под моего контроля. Это плохо.
— Вас берегут, Игорь Николаевич, а это как раз хорошо.
— Тревожно на душе, Леонид Петрович. Может быть, надо еще что-то сделать.
— Ждать. Только ждать, — коротко ответил Базов.
Но ждать и ему самому было трудно. Ведь это было не просто ожидание, а напряженная, неприметная работа на электростанциях, где до поры до времени затаились агенты врага, замаскировавшиеся под обычных советских граждан.
— Ждать! — повторил Базов. — И быть внимательными.
И вот в конце февраля, ранним вьюжным утром Базова разбудил звонок телефона. Сняв трубку, Леонид Петрович не сразу сообразил, кто ему звонит.
— Игорь Николаевич? Это вы? Что случилось?
Базов машинально глянул на часы. Была половина восьмого утра. Он вспомнил, что лег только в три, и, наверное, поэтому так тяжела его голова. Голос Борисова прерывался в трубке, и, чтобы понять его как следует, Базов переспросил:
— Надо срочно увидеться? Серьезные обстоятельства? Вы где? На углу Неглинной и Трубной? Ждите меня. Через двадцать минут я там буду. Машина номер 4—26.
Леонид Петрович тут же позвонил в гараж, вызвал эмку. Потом, быстро одевшись, выпил стакан холодного крепкого чая и вышел на улицу. Прохватывающий ветер гнал колючие хлопья снега. Вокруг желтых фонарей снег казался ослепительно белым, а чуть поодаль от них, на фоне света, — черным. Проезжую часть улицы замело. Базов понял, машина задержится, и пожалел уже, что потревожил шофера. Но тут в конце квартала сквозь снежную пелену проступили два бледных пятна фар, и, вздымая бампером тучи свежего намета, к подъезду подкатила эмка. Шофер распахнул дверцу.
— Прошу, Леонид Петрович.
На углу Трубной площади машина остановилась в точно назначенное время. Борисов попытался разглядеть номер, но, увидев на заднем сиденье Базова, юркнул внутрь.
Резво набирая скорость, эмка направилась к Самотеке.
— В чем дело, Игорь Николаевич? Немцы пронюхали что-нибудь?
— Нет, Леонид Петрович, совершенно другое. Вчера вечером из Берлина прибыл специальный курьер. Он привез Бюхнеру распоряжение от Габта. Вот прочитайте, записано мною по памяти.
Базов взял листок, прочел:
«Правительство новой, национал-социалистской Германии намерено денонсировать торговый договор с Советами… Предстоит ликвидация русского филиала фирмы «Континенталь», и возвращение в Берлин всей колонии. 30 марта, повторяю, 30 марта, провести одновременно намеченные акции. Немедленно приступите к подготовке операции.
— Что же конкретно они намечают, Игорь Николаевич? И откуда в ваших руках этот документ?
— Ночью меня вызвал по телефону на Цветной бульвар Шмидт. Оттуда мы поехали в Континентальхауз. По дороге Шмидт предложил четырнадцатого марта выехать вместе с ним в Харцызск. Там мы должны будем взять с собой Орлова и направиться на Днепрогэс, где свяжемся с их агентом и сделаем необходимую подготовку. Потом мы со Шмидтом отправимся в Баку. Моя поездка должна быть прикрытием для Шмидта. Со мной он надеется иметь «зеленую улицу». Одновременно с нами на ряд электростанций выезжают другие агенты. Фишер берет на себя среднюю полосу России, где обеспечивает подготовку аварий на Ивановской, Горьковской, Ленинградской, Каширской электростанциях и на Могэсе. Бюхнеру поручено выехать в Златоуст, Пермь, Челябинск и дальше но Уралу. Сейчас у них идет лихорадочная подготовка… Что будем делать, Леонид Петрович? Брать их тридцатого марта, хватать за руку на месте преступления очень рискованно. Можем кого-то упустить.
— А какую роль они отводят в этой операции резидентуре полковника Наркевича? — спросил Базов, — Они не предполагают включить ее в свои операции?
— В директиве Габта о ней нет ни слова.
— Как же, Игорь Николаевич, они вас, единственного их связного с резидентурой «НС-13», бросают на подготовку аварий? Ведь консул Кнапп отключил вас от связи с Континентальхаузом. Уж не самовольничают ли они? Вам надо сегодня же добиться встречи с Кнаппом и непременно выяснить это обстоятельство. Непременно!
— Я высказал, Леонид Петрович, такое предположение Шмидту. Он несколько смутился, но объяснил, что это поручение идет от Фишера, и он, видимо, согласовал его с Кнаппом.
— Игорь Николаевич, вам надо выходить из этой операции кристально чистым и готовым к дальнейшей работе в резидентуре Наркевича, — твердо заявил Базов. — И нужно еще подумать о вашем алиби перед немецкой разведкой. Этот вопрос особенно остро встанет после разгрома Континентальхауза.
Около полуночи Борисов позвонил Базову и назначил встречу на Цветном бульваре. В час ночи они сошлись напротив цирка. Здесь к ним подошел Ларцев.
— Все нормально, Леонид Петрович. Можете спокойно беседовать.
Борисов и Базов устроились рядом на скамейке. У ног Борисова расположился белый пудель.
Вчерашней вьюги словно и не было. Небо очистилось. Ярко светила полная луна. Стоял легкий морозец, снег ослепительно сверкал.
— Вы и собачку с собой взяли, Игорь Николаевич? Это зачем? — спросил Базов.
— Фанфан — мой надежный сторож. На прогулке он бегает вокруг меня, и я могу спокойно останавливаться, оглядываться, так что любой «хвост» моментально обрежу.
— Виделись с Кнаппом?
— Расстались в десять часов. Представьте себе, Леонид Петрович, Кнапп настолько возмутился самодеятельностью Фишера и Шмидта, что тут же поехал в Континентальхауз. Мне он категорически запретил выполнять их поручения и даже встречаться с ними. «На вас возложена особая миссия по связи с резидентурой «НС-13», и подвергать вас опасности сейчас мы не можем…»
Я заметил Кнаппу, что тридцатое марта приведет к провалу многих ценных агентов. «Может быть, стоит кого-нибудь отвлечь от этого дела и сохранить для резидентуры «НС-13», — предложил я. Кнапп резко возразил: «Наша операция готовилась долго. Несомненно, ряд агентов провалится и погибнет. Конечно, жаль проверенных и преданных людей. Но это же война, и потери неизбежны». Я спросил у него: «Разве уже война?» — «Нет, пока только прелюдия». Потом Кнапп заговорил о другом: «Вам можно доверить. Сейчас у нас идет борьба с американцами за первенство в Европе. Они стараются нас вытеснить. Приход к власти Рузвельта усилил позиции САСШ. Рузвельт сейчас ведет активную подготовку к восстановлению дипломатических отношений с Советами. Это укрепит положение России в Европе в ущерб Германии. САСШ, конечно, используют это, и нас совершенно оттеснят. Своей операцией мы должны ослабить энергетический потенциал России, порвать с ней торговые отношения и нейтрализовать этим Америку. И потом, ведь новая национал-социалистская Германия должна объединить с другими странами свои усилия в борьбе с большевизмом…» На этом дело еще не закончилось. Кнапп дал мне срочное задание, только предупредил, чтобы я выполнил его без особого риска. Им надо заранее определить ущерб, какой они нанесут нашей военной промышленности своей акцией. И я должен ему добыть секретные данные о военных объектах, обслуживаемых электростанциями, которые будут выведены из строя. Он просил меня представить ему эти материалы к тринадцатому марта с тем, чтобы в этот же день отправить их в Берлин специальным курьером. Я ему сказал, что это очень трудно и придется кое-кого привлечь к этому делу. Тогда он дал мне на расходы пять тысяч рублей. Потом вручил «зарплату» — чек на тысячу фунтов. Вот они, возьмите.