[70], то есть налицо явное и серьезное финансовое нарушение.
Здесь следует специально оговорить, что в период Великой Отечественной войны были известны случаи неоправданного нахождения за штатом тыловых подразделений лиц, не имеющих к этому отношения. С подобными явлениями кадровые службы вели решительную борьбу, но все они касались привлечения офицеров для личного обслуживания командиров, о чем в нашем случае речи нет. Имел место и другой процесс, при котором командиры частей всемерно старались сохранить у себя результативных снабженцев, но вся активность таковых осуществлялась, естественно, вне части. Эти люди направлялись в тыл с заявками на материальные ценности, однако в архивных фондах 359-й дивизии нет следов командирования Таврина за пределы ее расположения. Следовательно, оба упомянутых резона в данном случае приняты во внимание быть не могут, да и не до командирования снабженцев в тыл было тогда в ржевской мясорубке.
Наконец, на передовой все успокоилось. В оперативных сводках штаба суточные потери начали фиксироваться на уровне от нуля до 1–4 погибших на всем фронте дивизии. И одновременно закончился, наконец, заштатный период пребывания Таврина в штабе, ему доверили насчитывавшую три взвода транспортную роту. Не стоит полагать, что лейтенант получил в подчинение группу грузовых автомашин и отчаянных водителей, маневрирующих по фронтовым дорогам под огнем неприятельской артиллерии или уклоняющихся от штурмовых атак истребителей. Все было намного прозаичнее. Весной 1942 года транспортные роты стрелковых полков были исключительно гужевыми, под началом у Таврина оказались только кони, повозки и ездовые. Его техническое образование было здесь абсолютно бесполезным, но зато по сравнению с линейными подразделениями существенно уменьшалась опасность попасть под обстрел. Кроме того, если Таврин действительно принадлежал к агентурному аппарату, это давало возможность спокойно подготовить его заброску, уточнить и конкретизировать условия перехода и позволить агенту примелькаться личному составу полка.
На этой спокойной должности будущий террорист пребывал до мая, после чего ситуация вновь и опять-таки достаточно странно изменилась. Казалось бы, 15 мая 1942 года Таврин принял под свое начало транспортную роту 1196-го стрелкового полка, что прямо и недвусмысленно указано в изданном 19 мая приказе № 110 по личному составу 359-й стрелковой дивизии. Однако вышедший 2 июня приказ по личному составу № 118 утверждает лейтенанта Таврина Петра Ивановича в должности командира 2-й пулеметной роты 1196-го сп с 12 мая, то есть ранее того времени, когда он (якобы?) возглавил транспортную роту того же полка и после его пропажи без вести. И, кстати, когда, по другим документам, он был уже старшим лейтенантом. Соответствующий пункт приказа 110 отменен не был. Как это понимать — неизвестно. Ясно лишь то, что в случае с Тавриным странности, неясности и нестыковки преследуют исследователя буквально на каждом шагу.
Донесение строевого отдела дивизии (№ 0301 от 18.08.1942 г.) в Центральное бюро по учету потерь на фронтах (вх. № 20839с от 21.08.1942 г.) и страница приложенного к нему списка безвозвратных потерь 359-й стрелковой дивизии. Под № 70 указан ст. лейтенант Таврин П. И.
Внимательнее присмотримся к непонятной чехарде со званиями. Как видим, 2 июня в штабе дивизии Таврина считают по-прежнему лейтенантом. В этом же звании мы встречаем его в приказе о награждении медалью «За отвагу» № 017/Н от 22 мая 1942 года, произведенном Военным советом 30-й армии, и в финансовых документах полка, последний из которых датирован 20 мая. А вот в штатно-должностной книге офицерского состава дивизии он значится старшим лейтенантом, причем годом присвоения этого звания указан 1936[71], равно как и в книге регистрации офицерского состава отдела кадров дивизии[72]. Старшим лейтенантом назван Таврин и в списках безвозвратных потерь. Так что вопрос о его последнем звании остается открытым, поэтому в данной книге он именуется старшим лейтенантом в некоторой степени условно.
Возвращаясь к теме должности, отметим, что, судя по представлению к награждению, пулеметной ротой Таврин действительно командовал, хотя и крайне недолго. Похоже, в мае 1942 года было решено, что пора перевести его поближе к немецким позициям. На этом посту Таврин даже отличился и был награжден, если судить по документам. Впрочем, в этом тоже имеется ряд неясностей. Согласно представлению командира и комиссара 1196-го сп, во время немецкой атаки 17 мая Таврин лично уничтожил трех врагов и ранил одного, захватил пулемет, автомат и три винтовки, своим мужеством и храбростью способствовал отражению атаки противника. Слов нет, поведение героическое, хотя, возможно, в скупом на награды 1942 году и не вполне тянущее на орден Красной Звезды. Наверное, именно поэтому Военный совет армии подкорректировал это и утвердил награждение медалью «За отвагу». В журнале боевых действий дивизии данная атака немцев зафиксирована и описывается довольно подробно:
«17.5.42 в 20.45 противник открыл сильный артиллерийский, минометный огонь по переднему краю обороны дивизии, сосредоточил особенно сильный огонь по Мал. Нелюбино, Нелюбино. В артподготовке участвовало около 4 дивизионов артиллерии и 8 батарей минометов. В 21.00 противник огонь перенес [в] глубину нашей обороны: на Гусево, Крутики, Пайково, Свеклино.
Поставив дымовую завесу от Кошкино до рощи «Подкова», прикрываясь этой завесой, силою свыше 800 человек пехоты повел наступление на Мал. Нелюбино, Нелюбино отдельными группами по 40‑50 человек каждая. Подпустив первые 4 группы на расстояние 80‑100 метров, подразделения 2 б-на 1196 сп открыли ружейно-пулеметный огонь. Противник не выдержал натиска и стал откатываться. Огнем нашей артиллерии отступающий противник был накрыт, и остатки его обратились в бегство в рощу «Трапеция» — на свои исходные.
Положение 22.30 — атака противника была отбита с большими для противника потерями.
Наши потери: уточняются.
Огнем нашей артиллерии была уничтожена минометная батарея противника в роще на юго-вост. Лебзино. Зажжен склад боеприпасов в Тяплово и склад боеприпасов в р-не д. Костерово.
Трофеи: винтовок Маузер — 4 шт»[73].
Как видим, ни о каких захваченных пулеметах или автоматах речи нет. Не упоминаются они и в последующие дни. Поэтому приходится принимать во внимание три возможные версии такого расхождения: (1) трофеи действительно захвачены, но не показаны в общем учете по дивизии и скрыты в полку для собственных нужд; (2) трофеи не захвачены, а сам подвиг либо вымышлен, либо сильно преувеличен; (3) трофеи не захвачены, но внесены в представление командиром и комиссаром полка с целью убедить Военный совет армии наградить достойного, по их мнению, офицера. В настоящее время не представляется возможным вынести обоснованное суждение по данному вопросу. Следует лишь отметить, что в наградном листе и книге учета награжденных, а позднее и в одном из протоколов допроса Таврин значится кандидатом в члены ВКП(б), тогда как во всех и более ранних, и более поздних документах он проходит как беспартийный. Скорее всего, кандидатом будущий террорист стал перед самым переходом к противнику, но интересно здесь другое. В связи с предстоявшим вступлением в ВКП(б) Таврин не побоялся подвергнуться новым проверкам, на этот раз по партийной линии, и это однозначно свидетельствует о том, что он был уверен в безупречности своих биографических данных, классового происхождения и в отсутствии претензий к себе со стороны спецслужб. Весьма примечательный факт.
Карточка учета безвозвратных потерь на П. И. Таврина, 1946 год
Карточка учета безвозвратных потерь на П. И. Таврина, 1954 год
Выявившееся в процессе изучения документов 359-й сд и 1196-го сп по Таврину обилие нестыковок, ошибок, неточностей, а также просто нарушений заставляет серьезно задуматься о причинах этого явления. Объяснить его банальным разгильдяйством или полным отсутствием штабной культуры невозможно по двум причинам. Во-первых, случайная выборка данных по десяти другим офицерам этой же дивизии ничего подобного не показала, все происходило и оформлялось должным образом. Во-вторых, что еще более доказательно, связанные с Тавриным документы других военных учреждений тоже не менее странны. Взять, к примеру, две оформленные на него в 1946 и 1954 годах карточки учета безвозвратных потерь.
Для наглядности расхождения сведены в таблицу:
Следует задаться вопросом об источнике информации, на основании которого были заполнены данные карточки. С первой все относительно ясно. В марте 1946 года Министерство Вооруженных Сил СССР, в которое был переформирован Наркомат Обороны СССР, издало директиву о начале работы по сбору сведений о не вернувшихся с войны. Военкоматы в своих зонах ответственности при поддержке местных властей направили переписчиков во все дома и квартиры для опроса жильцов и просмотра имеющихся у них похоронок, писем, открыток, справок и прочих документальных материалов. На основании этих опросов составлялись ведомости, отличавшиеся невысоким уровнем точности. Именно по указанной причине впоследствии они были пересмотрены, уточнены и при необходимости исправлены. Следует отметить крайне важное обстоятельство: такие справки составлялись исключительно по сообщениям кого-либо из родственников, поскольку при отсутствии таковых заявить о пропавшем было просто некому. Совершенно ясно, что в данном случае источником информации о Таврине являлась упомянутая А. Д. Родина, а последующая карточка составлялась уже с учетом официальных сведений, имевшихся в распоряжении военных. Как видим, МГБ не поделилось с ними информацией о том, что судьба Таврина оказалась вовсе не такой уж неопределенной. Впрочем, с учетом того, что в 1946 году он содержался во внутренней тюрьме Министерства госбезопасности без имени, под номером, удив