санная же ситуация может означать, скорее всего, то, что к августу 1943 года на каком-то из этапов пребывания ложного перебежчика в германских лагерях его подлинная миссия была раскрыта, а сам он перевербован. Похоже, игра велась в открытую, и визит к Грэфе удивить его не мог, поскольку перевербованный серьезный агент советской разведки был уже достаточно значимой фигурой для встречи с начальником восточного направления СД. В такой ситуации все становится на свои места, и Таврин в качестве агента-двойника старательно участвует в разыгрываемом немцами спектакле, предназначавшемся для усыпления возможных подозрений недоверчивого противника. СД не могла не знать, что в НКВД и ГРУ любой непосредственный контакт оперативного офицера или агента с противником, вне зависимости от степени его успешности, всегда обязательно рассматривается также и в компрометирующем варианте, с точки зрения возможной двойной игры своего сотрудника. И поэтому немцы могли разыграть столь сложный спектакль с намерением заведомо отсечь на дальнейшее все возможные подозрения советской контрразведки.
Последующие этапы пребывания бывшего старшего лейтенанта у немцев тоже находят логическое объяснение только при данном условии, в противном случае рассматриваемая операция становится похожей на спектакль в театре абсурда. Читатели без труда самостоятельно оценят ряд фактов, не имеющих, на взгляд автора, альтернативных объяснений.
Прежде всего, вызывает недоумение факт поручения непрофессионалу, к тому же не кадровому сотруднику разведки, ответственной задачи разработки плана самого масштабного и резонансного покушения в истории не только СД, но и всех германских спецслужб. Вот как описывал этот процесс сам Таврин:
«Вопрос: — Какое задание вам дал ГРЕЙФЕ по практическому осуществлению террористического акта?
Ответ: — Получив от меня согласие принять задание по террору, ГРЕЙФЕ предложил разработать и представить ему в письменном виде конкретный план совершения террористического акта, а также указать, какие средства мне необходимы для этой цели.
Вопрос: — Вы разработали этот план?
Ответ: — Этот план был разработал ЖИЛЕНКОВЫМ, я его лишь переписал.
Вопрос: — Вы показываете неправду, пытаясь умалить свою роль. Говорите правду.
Ответ: — Я говорю правду, получив от ГРЕЙФЕ задание составить план совершения террористического акта, я был доставлен одним из сотрудников ГРЕЙФЕ в гостиницу, где меня поселили. В тот же день ко мне приехал ЖИЛЕНКОВ, которому я рассказал о задании, полученном от ГРЕЙФЕ, а также о трудностях, возникших у меня при попытке написать план совершения террористического акта. Тогда ЖИЛЕНКОВ предложил мне свою помощь и увез к себе на квартиру. Там он написал этот план, поручив мне переписать его своей рукой и вручить ГРЕЙФЕ.
Вопрос: — Какие мероприятия предусматривались этим планом?
Ответ: — Большая часть плана была посвящена всякого рода клеветническим выпадам против Советского правительства и декларативным утверждениям о необходимости совершения террористического акта против И.В. СТАЛИНА. Затем было указано, что террористический акт должен быть совершен путем проникновения на какое-либо торжественное заседание. Все это было написано ЖИЛЕНКОВЫМ, я лишь дописал о средствах, необходимых для его выполнения.
Вопрос: — Следовательно, вы по своей инициативе потребовали от немцев такие средства как отравленные разрывные пули и бронебойные снаряды?
Ответ: — Нет я этого не требовал. Все это мне дали немцы незадолго перед переброской через линию фронта. В плане я написал лишь о том, что мне необходимо 500 тысяч рублей денег, документы и пистолеты.
Вопрос: — Вы передали ГРЕЙФЕ этот план?
Ответ: — Да, я переписал весь план совершения террористического акта своей рукой и на следующий день вручил ГРЕЙФЕ. Он одобрил его и направил меня в распоряжение начальника главной команды «Цеппелин» («Норд») майора Отто КРАУС, под руководством которого я должен был проходить подготовку. КРАУС в то время постоянно находился в городе Пскове, куда я и прибыл 23 сентября 1943 года».
Как видим, главный разведчик СД-аусланд на Востоке, под началом у которого находилось сотни специалистов по тайным операциям, поручил составление плана призванному из запаса офицеру-пулеметчику (а фактически интенданту и обознику) без опыта оперативной работы, и тем более острых операций, а тому в инициативном порядке вызвался помогать в выполнении этой задачи бывший гражданский, а впоследствии обычный армейский политработник. При этом руководителя «Цеппелина» полученный результат якобы вполне устроил. Если верить протоколу допроса, немцы лишь слегка доработали его, под самый конец дополнили обычные пули отравленными и снабдили агента портативным гранатометом весьма сомнительной пригодности. Отметим попутно, что в трофейных документах не были обнаружены ни этот план, ни какие-либо другие немецкие документы по подготовке данного покушения.
Что же так удачно написали Жиленков с Тавриным? Это, вероятно, уже никогда не будет установлено. Однако мы имеем полную возможность с высокой степенью достоверности определить, что должно было быть включено в этот план. Разведывательные службы различных государств в некоторых вопросах похожи, как близнецы. И план любой разведывательной, диверсионной или террористической операции, подлежащей выполнению их силами (часто это не один документ, а целая совокупность), обязательно включает в себя не только задание как таковое, но и расчет потребных сил и средств, состав агентурно-боевой группы, план вывода в тыл противника и возвращения обратно, выделение агентурного прикрытия, условия связи, основную и отступную (защитную) легенды участников и еще многое другое, недоступное квалификации ни Таврина, ни Жиленкова. Остается предположить, что Грэфе либо не собирался действовать по плану своего агента, либо не намеревался осуществлять операцию всерьез. В любом из этих двух вариантов каноническая версия о настоящем террористе терпит крах.
Но далеко не это является самым любопытным в данном эпизоде. Думается, что никакого плода совместного творчества у Таврина с Жиленковым быть просто не могло по той банальной причине, что они, скорее всего, никогда в жизни не встречались и соответственно даже не беседовали. Во всяком случае, такое предположение в переписке с автором высказал один из наиболее авторитетных исследователей РОА и КОНР К. М. Александров:
«Я работал очень плотно с 27-ю томами архивно-следственных материалов (коллекция Н-18766 МГБ СССР) в ЦА ФСК РФ по делу Власова, Трухина, Жиленкова и Ко. Могу со всей ответственностью заявить: Жиленков никогда с Тавриным не встречался, Власов и Жиленков никогда не давали Таврину «задания» убить Сталина, наконец, в ходе «процесса» 30–31 июля 1946 Власову и Жиленкову ни разу не предъявлялось обвинение в попытке убить Сталина»[125].
Весьма важное обстоятельство, которое, по мнению автора, непременно должно быть учтено. А вот факт первоначального знакомства Таврина с Жиленковым в Лётценском лагере вообще вымышлен от начала до конца. Судя по лагерным картам обоих, Таврин прибыл туда 15 июля 1942 года — в тот же самый день, когда Жиленкова увезли из этого лагеря в лагерь IIID. А невозможность знакомства обоих фигурантов друг с другом в Лётцене ставит под сомнение, а точнее, разрушает всю версию их дальнейшего сотрудничества в подготовке покушения, разработке плана операции и прочем. Безусловно, для приверженцев канонической версии это является шокирующим обстоятельством, но оно полностью подтверждается немецкими документами. Да, протоколы советских допросов Таврина пестрят упоминаниями о Жиленкове, но ведь вписаны они туда рукой следователя. Явно просматривается стремление НКГБ получить доказательную базу для обвинения бывшего бригадного комиссара в терроризме, но это не получилось. Кстати, к материалам дела Таврина приобщены всего два куцых протокола допроса Жиленкова соответственно на 7-й и на 1-й странице, чего не могло быть, сумей следствие доказать в этом отношении хоть что-то. Поэтому приговорили и повесили Жиленкова на основании других обвинений, а вот Таврину пришлось заплатить за это полную цену.
Однако, вне зависимости от того, кто составлял план покушения на Сталина, подготовка исполнителя теракта началась. Целесообразно сравнить практику подготовки Таврина к выполнению сложнейшего задания по убийству Верховного Главнокомандующего Красной Армии в военное время с обычной практикой СД по подготовке своих рядовых агентов и диверсантов, в том числе в рамках того же самого «Цеппелина». Можно смело утверждать, что никого из этих последних не готовили к столь ответственной операции, и поэтому вопросы конспирации в их случаях должны были волновать немцев куда меньше. По имеющимся архивным документам и опубликованным воспоминаниям, германская разведка всегда вполне разумно готовила агентов в обстановке повышенной секретности. Они могли проходить групповое обучение в размещенных за городом или в черте города разведшколах, а также индивидуально, проживая по отдельности на городских квартирах. Обучение глубинных разведчиков занимало от 1 месяца до полугода, диверсантов — от 2 недель до 2 месяцев, радистов — 2–4 месяца и более. За этот период общение курсантов ограничивалось своей группой и инструкторами, хотя периодически их все же отпускали в город. Они организованно посещали публичные дома, могли ходить в кинотеатры, но имели строгое указание ничем не привлекать к себе внимание посторонних.
Молодожены
Возвратившиеся с задания агенты, как правило, содержались отдельно от готовящихся к переброске, и уж во всяком случае под строжайшим запретом находилось произнесение вслух любых имен или адресов явочных квартир, способное расконспирировать агентуру в советском тылу. Как же обстояли в этом отношении дела у сверхзасекреченного агента Таврина, которого готовили для проведения не имевшей аналогов операции? Весьма странно, если не сказать больше. Теоретически мероприятия по конспирации должны были быть ужесточены «Цеппелином» до небывалого уровня, но вместо этого мы наблюдаем абсолютно противоположную картину. Таврин совершенно свободно передвигается по Пскову, Риге и Берлину. В германской столице организовывается его свадьба с Шиловой. Допустим, последнее не критично, поскольку все же происходило не на оккупированной советской территории, а в столице рейха. Однако как расценить выделение в распоряжение будущего террориста служебной машины, которая возила его по Пскову, пусть даже при организации соответствующей легенды прикрытия «инженера Политова»?