Георг Фридрих Гендель (1685–1759): опера «Джустино» («Giustino»), речитатив «Numi! che’l Ciel reggete» и «Sinfonia» из II акта (1737)
https://youtu.be/9Qo0n7XsTZk?t=1h7m30s
«Джустино»
Справедливости ради заметим: кошмарный монстр, явившийся из пучины морской, угрожая съедением бедняжке Арианне, героине оперы Г. Ф. Генделя «Джустино», супруге византийского императора Анастасио, прикованной к скале жестоким тираном Виталиано, – так вот, этот монстр, скорее всего, был не гигантской рыбой, а чем-то вроде морского ящера. Все же, как порождение водной стихии, он достоин внимания в этой главе, тем более что является интересным представителем целой армии чудищ, блиставших на сценах барочных оперных театров, вселяя трепет и восторг в души зрителей.
Действие оперы «Джустино», впервые представленной на сцене лондонского театра Ковент-Гарден 16 февраля 1737 г. (через четыре года после смерти Франсуа Куперена), не самой популярной при жизни Генделя и до сих пор не самой известной его оперы, происходит в Византии и Малой Азии в IV–V вв. Вот как вкратце развивались события до эпизода с чудовищем: как-то раз крестьянину по имени Джустино является богиня удачи Фортуна, призывая его отправиться в большой мир навстречу приключениям и обещая свою поддержку. Послушный Джустино едет на поиски счастья, которые приводят его в Византию, где он поступает на службу телохранителем при императорской сестре, в то время как сам император – Анастасио – ведет войну со своим противником по имени Виталиано, тираном из Малой Азии. В ходе борьбы этот Виталиано похищает жену императора Арианну и привозит ее на необитаемый остров. Там он приковывает заложницу к скале, где ее чуть было не съедает появившееся из бездны чудище. Случайным образом (промысл Фортуны!) именно у этого острова терпит бедствие корабль, на котором император и Джустино едут искать несчастную, и везучему Джустино удается вовремя расправиться с оголодавшим зверем.
Оперы Генделя в Лондоне
Эту оперу Гендель сочинял с августа по октябрь 1736 г. Театральный сезон 1736/37 г. был для него невероятно напряженным – он работает над возрождением четырех более ранних опер, еще три готовит к премьере, занимается корректурами старых ораторий, сочиняет новую и перерабатывает еще одну, двадцати с лишним летней давности – написанную им в 22 года ораторию «Триумф времени и разочарования» (в новой редакции «разочарование» заменено на «истину»[123]). В результате весной 1737 г., между премьерами «Джустино» и «Береники, царицы египетской», он переживает первый из параличей, которые будут преследовать его на протяжении всей оставшейся жизни. К своему ужасу, Гендель на некоторое время теряет подвижность правой руки, что означает, что он не может ни дирижировать оркестром, ни играть на органе. Дела были так плохи, что автор пропустил ряд представлений «Джустино» и отсутствовал на премьере «Береники» в мае 1737 г. Публика была обеспокоена, газеты сокрушались, что слушатели лишились изумительного музыканта, однако Гендель сумел довольно быстро восстановиться – согласно письму графа Шефтсбери к двоюродному брату, весной 1737 г. мистера Генделя дважды видели верхом.
Так получилось, что виднейшим английским композитором XVIII в. стал немец. В 1695 г. не стало Генри Пёрселла, главного героя и немеркнущей гордости английского музыкального барокко. Георгу Фридриху Генделю в этот момент десять лет, он живет и учится музыке в саксонском городе Галле, и ничто не предвещает того, что он станет самым влиятельным, любимым и обсуждаемым композитором в столице Британской империи. Гендель – одногодок Иоганна Себастьяна Баха. Он учился в Германии, потом поехал в Италию и оказался в Англии, когда ему не было еще тридцати. Там Гендель прожил большую часть жизни, в последние десятилетия переключившись с масштабных опер в итальянском вкусе на оратории. Этот жанр близок опере, но в оратории отсутствует сценическое действие, а значит – сопутствующие условности: машинерия, костюмы и манипуляции с бутафорскими предметами. Оратория – не театральный, но концертный или духовный жанр, эпическое повествование о библейских или исторических событиях либо морализаторское рассуждение, исполняемое певцами-солистами и оркестром и вдобавок – с одним или несколькими хорами. Степенный, в возвышенном тоне рассказ структурирован как вереница музыкальных номеров, где чередуются единоличное повествование, реплики хора, вокальные арии, хоровые номера и оркестровые интерлюдии. Своей нарядной строгостью и торжественностью тона оратория очень подошла для английского слуха, больше ценящего красоту хорового пения, чем виртуозные сольные арии итальянской оперы с их мелкой вокальной акробатикой.
Опера серьезная и не очень
Виртуозные арии были важной чертой итальянской оперы seria – то есть серьезной, не комедийной оперы «без дураков». Сам термин «опера seria», которым сейчас принято обозначать этот жанр, не был в ходу в XVIII в. – вместо него говорили dramma per musica, музыкальная драма. Так называлось масштабное оперное полотно, наполненное сюжетными перипетиями и благородными или коварными героями из мифов или античной истории, виртуозно певшими о долге, страсти и роковой судьбе.
Первым международным успехом Генделя стала именно такая, «серьезная» опера под названием «Агриппина», написанная для венецианского театра в 1709–1710 гг., когда автору было 25 лет. Через год последовал «Ринальдо» – одна из самых значительных оперных побед Генделя. Однако в его восприятии жанра seria была как будто крупинка пороха: в последующих операх – «Флавий», «Партенопа», «Орландо», выдержанных в самом изысканном и нешуточном итальянском тоне, то и дело появляется герой или эпизод неуловимо «не отсюда», как будто в опере seria блуждал отсвет другой разновидности оперного искусства – смешной оперы buffa, где типизированные герои – простофиля, пройдоха, субретка, комический старик – попадали в несуразные ситуации, плели сложнейшие интриги и сами становились их жертвами.
Через пять лет после «Джустино» Гендель напишет своего «Мессию» – ораторию о рождении, земном и небесном пути Иисуса, сейчас уже ставшую частью стереотипного английского Рождества: «елка – омела – сливовый пудинг – “Мессия”». После ее успеха Гендель переключится на оратории окончательно и уже не вернется к оперному жанру. Таким образом, «Джустино» и представленную тремя месяцами позже «Беренику, царицу египетскую» можно назвать поздними генделевскими операми. В них, по виду серьезных, еще заметнее та искра легкомыслия, о которой говорилось выше: то Гендель введет откровенно комического персонажа «из простых», то напишет вокальную партию буффонного характера, то заставит героев трунить над самим каноном оперы seria, исподтишка нарушая или окарикатуривая его нормы. А посмеяться было над чем: классическая итальянская серьезная опера подразумевала массу длиннот, ходульностей, абсурдных жанровых ритуалов и давящего великолепия – сюжетного, вокального, костюмного, – которое буквально просилось в фарс.
Мы привыкли думать об опере seria как об оазисе непробиваемого консерватизма, где типизированные герои, попадая в типизированный драматический переплет, распевали типизированные арии в типизированных аффектах. В случае с Генделем это не совсем так – по письмам и газетам тех лет видно, что современникам непросто было даже четко определить жанр иных его «серьезных» опер. Они то пользуются словом opera, то говорят serenata или даже operetta – то есть это был гибкий жанр, колебавшийся от высокой драмы до сентиментальной лирики или даже юмора. «Джустино» – яркий пример серьезной оперы с самоиронией: в нескольких актах там компактно расположились кораблекрушение, пара сцен с волшебными видениями, говорящая гробница, нападение дикого зверя и морского чудища. В третьей сцене второго акта, когда страдалица Арианна оказывается прикована к камню, в либретто кратко сказано: «В отдалении, постепенно поднимаясь из моря, виден чудовищный монстр, подплывающий ближе к скале». С похожей деловитостью это иллюстрирует музыка: объединенный оркестр делает что-то вроде басовитого «тррррра-та-та-та-та-а-а», которое даже в тот век невинной впечатлительности напугало бы разве что котенка. Весь этот капустник занимает десять секунд, после чего Арианна, которая незадолго до этого оплакивала судьбу в речитативе, заламывая руки, оказывается благополучно спасена проплывавшими мимо героями.
Комичность чудовища не должна вводить зрителя в заблуждение: скорее всего, Гендель и не намеревался писать настоящего монстра с когтями, чешуей и страшной пастью. Тот с самого начала был картонным: дело в том, что в дистиллированном виде опера seria и не могла существовать в Англии – она дышала воздухом и порядками католической Европы, важной ее частью было роскошное[124] пение кастратов, она ассоциировалась с аристократическими причудами, с чудесами и люксусом и была очень далека от рациональной и пуритански настроенной английской публики.
Опера нищего
Почти за десятилетие до «Джустино» и других поздних опер Генделя в Англии появилась и наделала шума знаменитая «Опера нищего», созданная двумя Джонами – антрепренером Джоном Ричем и автором музыки Джоном Геем. Это было специфически английское явление, получившее название ballad opera – балладная опера и позже распространившееся за пределы Англии. «Опера нищего» представляла собой три акта развеселого театрального фарса, укрытого лоскутным одеялом из десятков мелодий, известных каждому в зале, – песен из популярного сборника, народных шотландских и ирландских баллад, церковных гимнов. Туда же входила нарезка из спародированных арий из опер seria, включая, разумеется, очень популярного в Англии Генделя.
Джон Гей знал, над чем смеется, – он был прекрасно знаком с итальянской оперной традицией и принимал участие в создании генделевского «Ациса и Галатеи» в 1719 г. «Опера нищего» прошла больше 60 раз за сезон и оказалась коммерческой бомбой. После проекта Рича – Гея были изданы и исполнялись на лондонских сценах порядка 80 аналогичных «опер». В какой-то момент возникла необходимость контролировать их содержание: веселье дошло до того, что в 1737 г. был принят закон о театральных лицензиях, согласно которому все сценические постановки должны были быть одобрены сверху, была введена цензура, и часть театров закрылась.
Балладные оперы продолжали обсмеивать итальянщину и в музыкальном смысле часто черпали непосредственно у Генделя. Напрашивается мысль, что это могло уязвить его или нанести урон его композиторскому престижу. Произошло обратное: оригинал и шарж одинаково нравились публике и неожиданным образом работали друг на друга. На деньги, вырученные с «Оперы нищего», Джон Рич отстроил театр Ковент-Гарден – самую знаменитую оперную сцену Лондона (сначала он назывался «Королевский театр»). Безусловно, Гендель чувствовал конкуренцию: об этом говорит обилие чудес, танцев, призраков и превращений в его операх 1730-х гг. по сравнению с более ранними, написанными для Королевской академии – например, с драматической «Роделиндой» и «Юлием Цезарем» (1724).
Начиная с сезона 1734 г. Рич, которому сложно отказать в коммерческом чутье, заключает партнерство с Генделем: в понедельник в его театре могла идти опера seria, а во вторник – пародирующая ее балладная опера. Так получилось и с «Джустино»: через несколько месяцев после премьеры на той же сцене появилась комедийная сенсация 1737 г. – бурлеска «Дракон из Уонтли», к тому же написанная фаготистом из генделевского оркестра. Под помпезную псевдоустрашающую музыку ее герои тоже встречались с чудовищем, частично навеянным «Джустино». «Дракон из Уонтли» оказался самой популярной оперной комедией после «Оперы нищего» и продержался на сцене несколько десятков лет.
Монстры в операх эпохи барокко
Чудовища на барочных оперных сценах имеют давнюю и славную историю. Она не всегда была историей побед: вот письмо, в 1747 г. присланное в газету Mercure de France от имени одной знатной бургундской дамы. В нем остро ставится вопрос об удручающем положении дел в такой важной области, как монстры в tragedie lyrique (или tragedie en musique) – французских оперных жанрах, ведущих историю с конца XVII в.: «Я замечаю с прискорбием, что одна из главных прелестей лирического театра подвергается небрежению и все сильнее клонится к печальному закату. Говоря откровенно – каков позор для нашего просвещенного века! Подумать только! Чудовища, задействованные в tragedie [lyrique], стали так тщедушны и неуклюжи, что вызывают жалость. Недавно я побывала на представлении “Персея” в придворном театре. ‹…› Разве это чудовище – две лапы размером с мой веер, – которое силится напугать Андромеду, готовую рассмеяться ему в лицо? ‹…› Будем откровенны: пора бы уже ввести правила, несколько незыблемых принципов изображения чудовищ. Любой морской монстр, к примеру, должен быть по крайней мере 18 футов (5,5 м) в длину и 6 (1,8 м) в ширину, с объемом пасти, который позволил бы ему поглотить 20-летнего. Как смехотворно выглядит чудовище, уменьшенное до размеров тявкающей сторожевой собаки. Поистине, это стыд!» К сожалению, это изумительное письмо, вероятнее всего ирония. Опера seria ко второй трети XVIII в. уже несколько отходит от изображения демонов, колдуний и ящеров – это кажется дурным тоном. Именно поэтому Гендель в эпоху своих героико-комических опер для Ковент-Гарден обращается ко все более старым источникам: либретто «Джустино» является переработкой венецианского текста аж 1683 г. и было написано в 1711 г. Пьетро Париати для оперы Альбинони[125]; существовала также опера Вивальди на этот сюжет, правда ее Гендель мог не слышать.
Однако, если почитать более ранние газеты, они полны вполне серьезных жалоб зрителей на неподобающую комичность в изображении оперных монстров. Письмо от 1727 г., описывающее восстановленную парижскую постановку «Беллерофонта» Жана-Баттиста Люлли, повествует о том, как дракон посреди представления развалился на куски, явив зрителю сидевшего в его утробе полуодетого юношу, управлявшего механическим зверем, а в 1677 г. французская La Fontaine с возмущением замечает, что у летающих божественных колесниц в театрах то и дело что-то сбоит, в результате чего певцы остаются повисать на веревке, умоляя о помощи.