Считая, что этот документ не является криминальным, адвокат ссылается на доводы, подробно изложенные защитой по эпизоду с работой Горбаневской «Полдень».
Горбаневская не отрицает, что ею написан очерк «Бесплатная медицинская помощь» и что она давала его читать своим знакомым. Защита считает, что очерк Горбаневской не является криминальным. В постановлении о направлении дела в суд неправильно излагаются отдельные положения этого очерка, что легко установить. Так, например, в постановлении написано, [что] якобы Горбаневская в своем очерке утверждает, что она была помещена в отделение патологической беременности роддома насильственно органами КГБ. В очерке же по этому поводу прямо сказано от имени автора, что она заболела, что врач женской консультации предложил ей стационар и она легла для лечения «в обыкновенный роддом». В этом очерке Горбаневская протестует против насильственного перевода ее из роддома в больницу им. Кащенко и лишь высказывает предположение о причинах такого перевода. Сам факт неосновательного перевода Горбаневской в больницу им. Кащенко с очевидностью подтверждается тем, что Горбаневская на восьмой день была выписана с указанием, что в пребывании в психиатрическом стационаре она не нуждается. Сама тема очерка и его содержание не имеют ничего общего ни с сообщением каких-либо ложных измышлений, ни с опорочиванием советского общественного и государственного строя. В очерке резко и неприязненно говорится об одних работниках медицины, тепло и доброжелательно – о других.
Адвокат считает, что этот эпизод должен быть исключен из обвинения Горбаневской за отсутствием состава преступления.
6. В постановлении следователя о направлении дела в суд утверждается, что у Горбаневской изъято много клеветнических произведений и документов различных авторов, но не указывается, какие именно произведения имеются в виду и в чем их криминальность.
Это неконкретное обвинение не может быть признано судом, так как никаких данных о распространении Горбаневской этих «произведений» и «документов» следователь не приводит, а хранение их не содержит состава преступления, предусмотренного ст. 190-1 УК РСФСР.
Адвокат считает, что материалы дела не дают основания для признания установленным совершения Горбаневской каких-либо действий, подпадающих под признаки ст. 190-1 УК РСФСР.
Затем адвокат переходит к вопросу о сопротивлении, оказанном Горбаневской при производстве у нее обыска. Защита не отрицает того обстоятельства, что Горбаневская оказала сопротивление следователю Шилову во время обыска. Однако обвинение Горбаневской по ст. 191 УК РСФСР предъявлено не было, и к моменту ознакомления защитника с материалами дела ст. 191 УК РСФСР в деле не упоминалась. В постановлении следователя о передаче дела в суд ст. 191 УК РСФСР впечатана на полях. При таком положении рассмотрение дела по ст. 191 УК РСФСР в суде вообще незаконно и нарушает право на защиту. Уже по этой причине ст. 191 УК РСФСР должна быть из обвинения исключена.
Но необходимо отметить, что и по существу действия Горбаневской не подпадают под признаки ст. 191 УК РСФСР, так как не установлен умысел на насилие, а закон карает сопротивление должностному лицу, лишь сопряженное с насилием.
Следователь Шилов изымал рукописный экземпляр произведения А. А. Ахматовой «Реквием» с нарушением закона, по которому изъятие должно быть строго ограничено предметами и документами, имеющими отношение к делу. Ссылка Шилова на то, что он изымал рукописный материал для выяснения мировоззрения, склонностей и привычек Горбаневской, явно неосновательна, так как мировоззрение, склонности и привычки не являются объектом уголовного и уголовно-процессуального права.
Горбаневская, как видно из ее показаний и показаний Шилова, чинила карандаш для своего сына лезвием безопасной бритвы. Взволнованная тем, что следователь изымает дорогую для нее рукопись с автографом А. А. Ахматовой, она попыталась отнять рукопись. При этом в процессе «секундной борьбы» у следователя Шилова оказалось два небольших пореза на пальцах от лезвия бритвы, находившейся в руке у Горбаневской. Как подтвердил Шилов на суде, Горбаневская тут же извинилась и сказала, что она причинила порезы нечаянно.
При таких обстоятельствах нет основания считать, что у Горбаневской был умысел на применение насилия.
Заканчивая защитительную речь, адвокат напомнил суду, что нарушение закона при рассмотрении уголовного дела не может быть оправдано ссылками на необходимость борьбы с теми или иными преступлениями, и просила о прекращении дела в отношении Горбаневской и об освобождении ее из-под стражи, о предоставлении ей возможности вернуться к маленьким детям и престарелой матери и заботиться о них[39].
Суд вынес определение, что Горбаневская Н. Е. в состоянии невменяемости совершила действия, подпадающие под ст. 190-1 и ст. 191 УК РСФСР и подлежит помещению в психиатрическую больницу специального типа для принудительного лечения без указания его продолжительности.
Письма к матери
1.
18.10.1970
Мамочка моя милая! К тебе в этом письме обращаюсь к последней – не обидься. Наоборот, я хотела написать всем, а тебе писать уже, так сказать, на – не торопясь, вспоминая все, что забыла спросить или сказать на свидании и т. д.
Во-первых, я совершенно забыла спросить, как дела у Мишки[40]. Поступал ли он, и куда, и поступил ли? Напиши мне обязательно.
Кроме того, я, только вернувшись со свидания, сообразила, что не поняла толком, что с дядей Гришей. Ты мне только сказала, что его сбило трамваем, и я так поняла, что его сбило, но он жив, а потом засомневалась. Напиши.
Живу я, как и сказала тебе на свидании, неважно – печально и одиноко. Почти что не с кем слова сказать. Читать тоже почти нечего. В общем, умственной работы никакой, не знаешь, куда себя девать. Если б я была в лагере, я бы вовсю занималась языками. У меня, кстати, очень обширные планы: если я все-таки попаду в эту несчастную Казань, заняться там английским и шведским – так что готовьте учебники (английский-то у меня есть, три оксфордских томика). Еще я хочу снова заняться эстонским – я уже и все, что знала, позабыла. Есть и еще идеи: литовский, грузинский, венгерский. Но во мне теплится надежда, что, может быть, я все-таки дотуда не доеду – и не придется мне стать полиглотом.
Мамочка! Я просила тебя хлопотать о спецнаряде, или индивидуальном наряде. Во-1х, боюсь, что тебе этим трудно заниматься, – это ведь надо ходить в какое-то (я даже не знаю, какое) управление МВД. Во-2х, самое главное: не начинай никаких хлопот о спецнаряде, пока не исчерпаны все возможности добиться освобождения. В Верховный Совет, я надеюсь, ты уже написала. Теперь, наверное, защитник скоро будет подавать надзорную жалобу. У меня есть такое предложение: пусть она направит запрос из консультации сюда, чтобы получить мнение моего лечащего врача, под наблюдением которой я нахожусь полгода с 16 апреля, о моем диагнозе, психическом состоянии, необходимом лечении и т. п.
Мама! Пиши мне, пожалуйста, каждую неделю. Пусть Ясик пишет в субботу или в воскресенье, а ты пиши в понедельник, отправив детей в школу и ясли. Если ты будешь отправлять письмо во вторник, я буду получать его в четверг или пятницу на той же неделе. Постарайся выяснить судьбу моих пропавших писем. Отсюда те письма, которые я отправляла до кассации, должны были идти через суд – через городской или Верховный, я не знаю. Надо выяснить, поступали ли они в суд и, если поступали, то задержаны судом или отправлены. Если отправлены, то надо выяснять на почте и в случае пропажи писать в Прокуратуру. И заодно писать о пропавших деньгах: по какому праву могли быть арестованы заработанные мною деньги, необходимые для моих детей? Жаль, что прошло уже так много времени.
Мамочка, передай от меня приветы Юре с Вероникой и их девчонкам, а их – зятю (?) (никак не могу разобраться в степенях родства и свойства) поздравления, я по радио слыхала, что ему дали премию, и очень рада[41]. Но одновременно всем им скажи, что было бы хорошо, если б они не забывали своего старого друга и писали бы ему. Пусть поймут, как здесь тяжело без писем.
Взяли ли вы, наконец, энциклопедию? Она ведь так нужна Ясику.
Я пока не кончаю письмо, подумаю, что еще мне надо было написать, а то как взялась писать, так все из головы и вылетело.
19 октября 1970. Ждала до сегодняшнего вечера, все надеялась: может, получу письмо от тебя или хоть еще от кого. Но, видно, сегодня уж ничего не будет, а письмо скоро надо отдавать. Пожалуйста, пиши мне, письма доходят, притом очень быстро, пиши подробно о детях и о себе, пиши обо всяких новостях, и пусть мне все пишут. И пусть пишут посодержательнее – про все, про все. Мне интересно знать, как кто живет, очень хочется узнать, что интересного было в журналах, пока меня нет, что вообще интересного есть почитать. Мамочка! В двух последних письмах я тебя поздравляла с днем рожденья, а на свидании и забыла, так была занята Оськой и его выкрутасами. Так что теперь с опозданием поздравляю.
Крепко целую тебя и детей. Будьте здоровы, не забывайте меня. Ваша мама На[таша].
[Приписка сверху на последнем листке: ] [Как до]писала письмо и получила от тебя и от Иры Корсунской (вторую, а она пишет, что 4-я или 5-я открытка, та, где вложена от Майки[?]). Еще не прочитала, сейчас прочитаю. Если потребуется ответ, допишу. Нет, не буду.
2.
[без даты, ноябрь 1970]
Мамочка! Продолжаю несколькими днями позже, когда уже стало известно, что П. вот-вот уедет. Я твои письма все получаю, а ты, видно, не получила и того, которое я послала на Верин адрес. Продолжаю начатое. Надо послать сюда запрос, чтобы лечащий врач сообщил свое мнение о моем заболевании, состоянии, необходимости лечения и т. п. Дело в том, что она считает меня абсолютно здоровой, но, пока ее мнения никто не спрашивает, она и не имеет возможности его высказать. Я нахожусь здесь в больнице, во 2-м отделении, с 16 апреля. В твоем письме я не поняла фразы «Говорят, что есть основания надеяться на лучшее, если не очень скоро». Что значит «если не очень скоро»? 5-го я буду писать сразу в несколько адресов – оказывается, можно писать не одно письмо. Может, хоть кому-то дойдет. Главная подлость, что пропадает все, что я пишу Ясику. Не дошло мое поздравление к дню рожденья (и к твоему, кстати, тоже). Наверное, не дойдет и поздравление к вступлению в пионеры. Сегодня ночью мне снился Ясик, а вчера – вы все трое. У меня в последнее время появилась какая-то бешеная уверенность, что не может быть, чтобы я поехала в Казань, что я непременно вый ду. Не знаю, как, но выйду. Не может быть, чтобы я и дети так долго жили отдельно друг от друга. Я почти физически представляю (не воображаю, а представляю) свое возвращение. Указ от 15 октября ничего не дал бы мне, даже если бы я была «вменяемой» – статья наша не идет. Но я и так все время чувствую, что моя свобода будет результатом какого-то особого, индивидуального акта – и не столько милостью, мне оказанной, сколько моей победой. Несмотря на моменты отчаяния, у меня достает выдержки и терпения. Слава Богу, что у вас дома все в порядке. Главное, чтобы ты была здорова. Насчет пятого-десятого я подумаю и напишу в письме. Вообще я должна успокоить тебя: этот акт, производимый не бессрочно и не долгосрочно, а на 6 дней, не влечет никаких опасных последствий даже в больнице. Если я все-таки буду делать, то со след. формулировкой: «в знак солидарности с н/з Пот. л-рей и Влад, т-мы, Леф. и Бут. т-м, Л-дской, Каз., Чернях., Днепропетр. спецбольниц и др. мест заключения в знак протеста против незак. полит пресл., в нашей стране и, в частности, против моего ареста, осуждения и заведомо ложного признания меня невменяемой…» Эту формулировку и мою идею (именно эти 6 дней) сообщи Арине[42], чтобы она на этот счет связалась с ребятами. Не волнуйся. Целую тебя и детей. Твоя Н.
3.
1 января 1971 года. Дорогая мамочка! С Новым Годом! 28-го получила твое и Ясиково письма от 22-го. Надеюсь сразу же после праздников, т. е. 4-го или 5-го, получить очередное письмо, узнать о Ясиных отметках за четверть, о том, как прошли елки в яслях и в школе. Но так как я должна отдавать письма не позже, чем 5-го утром, отвечаю, не дожидаясь. Если получу письмо 4-го, может, допишу что-нибудь к этому письму. Если нет, отвечу в следующий раз.
Ты ошибаешься, что собрание в яслях – впервые за время пребывания Оси там. Было одно собрание при мне, когда Ося был еще в малышовой группе. Но это не так уж важно.
Даже не представляю, как это я забываю ставить даты на письмах тебе. Мне кажется, я на всех письмах ставлю даты. Но даже если и забуду, ты же знаешь, что я отправляю письма 5-го и 20-го. То письмо, которое ты получила 18-го, я отдала 3-го вечером, так как 5-е был выходной. Видимо, короткие письма (Нине[43], Арине) пошли сразу и дошли очень быстро (6-го), а более длинные письма шли дольше. У Иры[44] письмо не задержалось – это я знаю, потому что Арина именно 18-го числа написала мне, что ей звонила Ира и сообщила о том, что только получила письмо. К сожалению, Ира, деликатно не читая того, что я написала вам (а пишет мне: очень хотелось прочитать сказку), не догадалась отдать вам и открытку. А открытка дошла. Ну, видно, ее отправит кто-то другой. Мама! Но я очень хотела бы, чтобы Ясик все же иногда (пусть не к праздникам) посылал открытки, пускай выбирает те, которые ему самому нравятся. И хорошо, если бы посылал свои рисунки. Пусть узнает адрес у Юры с Вероникой, только адрес теперь будет новый, так что надо дождаться, пока он будет известен. Что я такого могла написать в письме, что пришлось вычеркнуть, – ума не приложу.
Спасибо Галке[45], что помогла тебе довезти ребят. Я о ней всегда очень хорошо вспоминаю. Но поняла ли она, что в остальном (в том, что касалось не меня и не детей) ее поход был неудачным? Кажется, у нее и у других ребят создалось ложное впечатление, что они имели успех. Я жалею, что у тебя осталась неудовлетворенность от свидания. Я тебе уже в прошлом письме (отправила 20-го, вернее 18-го в письме Нине Литвиновой) написала, что я очень довольна свиданием. Я и с детьми пообщалась, и тебе сказала почти все, что хотела. Может быть, ты хотела мне еще что-нибудь сказать? Так напиши. Мама! После свидания я думала об этом ходатайстве, которое ты послала. Я сомневаюсь в том, чтобы оно имело успех. Ведь снять принудлечение можно после того, как уже какая-то часть его отбыла, а я, сколько ни сижу, принудлечению (слава Богу) не подвергаюсь. Правда, при широкой поддержке отовсюду, может быть, и можно было бы добиться, чтобы отбытое мною заключение после суда (на днях уже полгода) было засчитано как принудлечение. Тем более что у тех, кому дают общак, срок принудлечения исчисляется именно с момента вынесения судом определения. По справедливости, и у меня должно бы быть так.
Мама! 21-го числа я отдала доверенность, через несколько дней ее отправили тебе через Мосгорсуд.
Вот, кажется, и все дела. Пока я останавливаюсь, а если 4-го придет письмо, допишу еще.
Целую тебя и детей.
Будьте здоровы. Береги себя. Я больше всегда волнуюсь за тебя. Детские болезни – вещь преходящая, хотя, конечно, слава Богу, что они пока почти все время здоровы (тьфу, тьфу, тьфу!).
Еще раз целую. Наташа
4/I. 70. Мамочка! Как я и надеялась, получила сегодня твое письмо (и много еще писем и телеграмм). Уже вечер, и отвечаю тебе коротко. Всем остальным буду отвечать уже в следующий раз. Я очень огорчена, что ты не знаешь моих оснований насчет свидания и прочего. Я считала, что ты их знаешь. Звездочка у меня в письме стоит там, где я опять напутала насчет Гали К.[46] и Гали Г. Я думала, вторая из них помогала тебе, и все, что написано дальше, относится к ней. От нее я сейчас получила тоже поздравление, передай ей спасибо и привет. Обещание им было дано под воздействием неожиданности, бурного натиска (говорили почти все время визитеры, правда, Галка меньше всех), естественной слабости. Действительно, единственным, кто мог бы уговорить, была я, но я все ждала писем, прособиралась, 28-го подала заявление, но его, как сказали мне в ответ на заявление, как раз в этот день увезли в Орел. Мне, правда, врач сказал, чтоб я не беспокоилась, что его кормят и что он в приличном состоянии. Еще мне сказали, что он не принял передачу из дома.
Мамочка! Ты мне дописывала 29-го и не написала Ясиных отметок! А теперь целую неделю дожидаться нового письма. Ну, что поделать?
Будь здорова. Целую.
Будьте все здоровы.
Твоя Наташа.
[Приписка внизу на первой странице: ] 4.I. Мама! Упрекнула тебя, что ты не написала Ясины отметки, а потом увидела, что он сам написал. Пусть не огорчается: одна четверка – это неплохо.
4.
1 февраля 1971 г.
Дорогая моя мамочка!
Получила твое первое письмо примерно неделю назад, сейчас жду, пока ты пришлешь мне письма, не заставшие меня в Бутырках, и напишешь новое. Но начинаю отвечать сейчас, продолжу ближе к отправке. Отправка у нас так же, как и в Бутырках, 5-го и 20-го.
Для меня отъезд оказался тоже неожиданностью, я никак не ждала его раньше мая-июня. Но, видимо, либо суд, либо изолятор добились для меня наряда. Не знаю уж, кого и благодарить за это. Слава Богу, что не вас. Вначале у меня было предположение, что это хлопоты с воли. Но по письмам я поняла, что нет, и облегченно вздохнула. Конечно, ты права, что перемена обстановки не может не сказаться, но меня спасают выработавшиеся за год умение приспосабливаться к любым условиям, переносить почти любое общество, отключаться от всего, что мне неприятно, и, конечно, терпение. В моменты, когда мое терпение, кажется, готово истощиться, я вспоминаю тебя, и мое терпение снова становится неистощимым. Не знаю, какие перспективы у меня впереди, какие надежды можно питать. Комиссия будет летом, с первой комиссии люди уходят редко, но, быть может, мое идеально спокойное поведение и моя твердая решимость не продолжать своей прежней деятельности сыграют свою роль. Мамочка, ты пишешь, что мне покажется слишком далеким свидание в весенние каникулы. Отнюдь. Я сама, еще до твоего письма, придумала то же самое. Как я выяснила, детей на свидание пускают. Конечно, Осю пока возить не стоит, да ты вроде и не собираешься. Приезжайте (а еще лучше – прилетайте) с Ясиком в весенние каникулы. Выбирайтесь сюда на несколько дней. Во-1х, можно взять свидание два дня подряд по часу каждое. Во-2х, пусть для Ясика это будет не только поездка ко мне, а еще и путешествие в незнакомый город. Походите по городу, по музеям, посмотрите Волгу. В общем, пусть его каникулы будут действительно интересным отдыхом. Мама! Конечно, желательно, чтобы кто-нибудь вас проводил. Тем более что практика такова, что свидание дают не только близким родственникам и вообще не только родственникам. Кроме того, на свидание придется везти передачу, особенно такие продукты, которые не выдержат длительного путешествия в посылке. Да еще я хочу отдать вам часть вещей, это разрешается, за некоторое время до свидания я подам заявление и получу разрешение. А то иначе у меня скопится слишком много всего. Я ведь сейчас Вере[47] заказала ряд вещей, а я и то, что у меня было, еле дотащила сюда в двух мешках.
Так что не беспокойся! Наши планы полностью совпали, жду вас на весенних каникулах. Пока не прощаюсь, жду еще твоих писем, чтобы ответить на все, что в них. Целую тебя и детей, вы мне все снитесь, особенно часто – Ясик.
В тот же день. Получила от тебя письмо: новое и два бутырских. Сейчас на всё по порядку отвечу. Спасибо тебе большое за все Осины словечки, которые ты мне посылаешь. Я рада, что он уже так много говорит. После двух свиданий и по всем письмам я его сейчас очень хорошо представляю. А передо мной стоит его фотография, которую мне отдали (та, что Нина сфотографировала). Он на ней такой веселый, такой храбрый, сидит на качелях и не боится. Мамочка! Скажи Ире[48] огромное спасибо за энциклопедию – это именно та, о которой мы все время мечтали. А заметила ли ты меня в списке авторов? Заметил ли Ясик? Я там написала статьи «Чехов» и «Швамбрания». И ты детям сделала очень хорошие подарки – представляю, как они оба довольны. И Нине тоже спасибо. Ты меня очень обрадовала известием о детском саде. Это именно то, о чем мы когда-то мечтали для Ясика, только в том саду, куда он начал ходить после ясель, не было круглосуточной группы. Значит, он будет в таком саду, который тоже гуляет в роще? Как это хорошо, но интересно, что и как там будет с дачей.
Очень рада, что тетя Лида так подружилась с детьми. Ясика-то она и всегда любила. Да и я из всех родных тетю Лиду люблю больше всех – ну, пожалуй, еще Галю и Митю так же. (Я не говорю о Мишке, которого, конечно, люблю с детства – с его детства, разумеется. Надеюсь, что мы с ним когда-нибудь еще сможем видеться.) (Не говорю я и о Вере, т. к. речь только о родне с твоей стороны.) Ося, как я понимаю, сегодня пошел в ясли после болезни. Конечно, этих простудных болезней, тем более в слякоть, не избежишь. А как Ося поет песни? Меня очень заинтересовало это.
Мамочка! В числе просьб к Вере я прошу ее прислать мне мои желтые замшевые ботинки. Но их прежде надо починить: у одного из них протекает подошва. Вере я пишу отдельно, на ее адрес. Надеюсь, что тогдашняя пропажа письма была случайной. Изредка я, наверно, смогу писать и еще кому-нибудь, кроме вас с Верой. А получать и письма, и посылки, и бандероли я могу не только от родных, а от кого угодно.
Если до отправки получу еще письмо от тебя, припишу. Пока же на всякий случай прощаюсь.
Целую крепко тебя и детей.
Будьте все здоровы.
Надеюсь на встречу в марте.
Целую, целую,
Мама Наташа.
P.S. Мама, перед адресом моим ставь почтовый индекс: 42082.
2/II–71. Мамочка! Сегодня получила посылку от тебя со сладостями и парфюмерную бандероль от Веры. Спасибо тебе большое. Очень растрогана: ты, как всегда, помнишь, что я люблю. Немножко, конечно, поделилась с ближайшими соседями, но бóльшую часть принялась есть сама. Если до отправки получу письмо, припишу еще. А пока до свиданья. Целую тебя и всех вас крепко и нежно.
Твоя Наташа
P.S. Будешь писать тете Лиде[49] – передай ей привет. И передай привет Ал. Ив. и спасибо за помощь тебе. Я очень рада, что у вас хорошие отношения, я всегда считала, что она и к нам, и особенно к детям относится вполне искренне хорошо.
5.
3 марта 1971. Родная моя мамочка! Вчера получила твое письмо. Конечно, я беспокоилась, что долго нет писем. Правда, бандероль меня успокоила. Раз ты ее послала, значит, все в порядке, и ты здорова. Ты знаешь уже, что за твое здоровье я беспокоюсь даже больше, чем за здоровье детей. Мама, ты просишь меня во всем стараться так, чтобы скорей вернуться к детям. Собственно, стараться мне не приходится: поведения я все время спокойного. Скоро я перейду в отделение, где работают, и там уж буду стараться на работе. Вопрос о моем переводе уже решен. Мамочка, не помню, писала ли я тебе, чтобы ты написала письмо на имя главврача с просьбой выписать меня отсюда. Такие письма комиссия может принять во внимание. Мне по-прежнему дают хороший корректор – ромпаркин, так что я чувствую себя лучше, чем тогда, когда ты приезжала. Много занимаюсь немецким – правда, без особого удовольствия. Читать сейчас особенно нечего. Пишут мне теперь реже – это естественный результат того, что я не могу никому отвечать. Это не страшно, здесь я все равно от писем не испытываю той радости общения с людьми, как в Бутырках.
Мамочка! Я купила на все семейство билетов автомотолотереи, по одному перешлю вам. Билет «21 серия» 109332 6-й лотереи ДОСААФ.
Очень жду вас с Ясиком на свидание. Ясику пишу только письмо, без сказки: фантазия моя исчерпалась.
Целую вас всех нежно-нежно.
Жду вас. Жду писем. Мама Наташа.
6.
17/IV–71. Милая мамочка! Получила оба твоих письма, жду бандероль с карточками. Спасибо, что так подробно пишешь о малыше, я все время его представляю, как он все это говорит, как он смотрит мою карточку. О себе мне писать нечего, все то же. Работаю, шью только самое простое: подшиваю полотняные перчатки, шью лямки. Более сложное у меня не получается, даже простыни не могу сшивать, не умею шить ровно. Но на работе время идет быстрее, а время – главный враг, тянется медленно. Три месяца, что я здесь, показались мне в целую вечность. Еще столько же до комиссии, на которую надежд мало. А следующая будет уже в феврале или марте 72-го. Мамочка! Ты мне не пишешь, написала ли ты письмо главврачу, я тебя давно об этом просила. И снова напоминаю писать прошение о помиловании. Можешь в нем смело написать, что я сожалею обо всем содеянном. Как поживает Софья Васильевна[50]? Как бы мне хотелось с ней повидаться! Чувствую я себя то лучше, то хуже. То и читаю, и лежу, то опять хожу и хожу – беспокойство от галоперидола. Занимаюсь я мало, читаю тоже не очень много, с большими перерывами. Сейчас читаю Лескова, которого очень люблю. Перечитала «Убить пересмешника».
Мамочка! В летнее свидание не надо привозить столько продуктов, а то все испортится. А сейчас мне еще хватит надолго. Я еще консервы не все съела, а до колбасы и не дотрагивалась. Кроме того, Вера прислала мне чудесные бульонные кубики. Я пока только пару раз их использовала, буду пользоваться, когда кончатся консервы.
Мама! Если тебе будет очень трудно ехать в начале лета на свидание, не спеши, лучше отдохни, а ко мне можешь приехать и позже. Я очень беспокоюсь за твое здоровье. Лучше, может, вам поехать в Таганрог и там как следует отдохнуть.
Мамочка! У меня дома должны быть босоножки. Почини их и пришли вместо тапочек. И еще пришли купальник (тоже есть дома – отдельный, т. е. лифчик и трусы), летом на прогулке я смогу загорать. Это все не к спеху.
Вот, кажется, и все.
Целую тебя и детей крепко-крепко.
Всем привет.
Наташа
7.
3/V–71. Милая моя мамочка, здравствуй! Получила и бандероль, и посылку (не помню, об этом, может, уже писала), и письмо. Спасибо за фотографии и за то, что подробно пишешь о малыше. Мама! Но почему ты ничего не пишешь о моих делах? Поданы ли надзорная жалоба и прошение о помиловании? Я ни на то, ни на другое не возлагаю особых надежд, но лучше бы это все уже давно было сделано. Собственно, все это должно было быть сделано еще осенью, а сейчас весна подходит к концу. Странно такое промедление – не на недели, а на месяцы. А мне каждый день тяжел, каждый день тянется невозможно долго. Это трудно представить на воле. Кроме того, я просила тебя написать сюда письмо на имя главврача с просьбой о выписке, с указанием, что ты готова взять меня домой. Написала ли ты это письмо? Не надо откладывать, оно ведь должно прийти за какое-то время до комиссии. Я и на комиссию это не рассчитываю, но надо же сделать все, что можно.
Живу я по-прежнему. Работаю, но боюсь, что скоро меня выставят с работы. Я по-прежнему могу делать только самое простое (к тому, что я тебе писала раньше, прибавилось еще подрубание полотенец), но этой простой работы часто не бывает, а более сложную я делать не могу: не могу сделать ровный шов – по-видимому, это из-за глаз. Глаза порядком устают. Пока я стараюсь все же удержаться в мастерской, но как это мне удается, не знаю. Мне уже пару раз говорили, что нечего занимать машину. Чувствую я себя так себе. Дозу галоперидола мне снизили, но нет хорошего корректора. У меня, видимо, очень слабый организм на лекарства: другие получают столько же и даже больше и ничего не чувствуют, а меня одолевает скованность, не могу лежать, читать, тем более заниматься. Я уже написала Вере и тебя тоже прошу: попробуйте достать и прислать мне ромпаркин или (если его нет) циклодол. Пусть этим займется Юра[51], он ведь может выписать рецепт. Только не откладывая. Мне нужно 60 таблеток в месяц.
Мама! Ясику я пишу отдельно, так как посылаю ему набор открыток.
Как вы собираетесь праздновать Осин день рожденья? Отпразднуйте обязательно. Ведь он теперь уже, наверно, поймет, что это его праздник. Не забудь пригласить Темку. Кстати, я не поняла, с кем Ося сфотографирован. На одной фотографии, где конь, похоже, что Темка. А кто на другой?
Да, передай Ире, что я бандероль с московскими хлебцами получила и съела. Спасибо. Надеюсь, она все-таки выберет время и напишет мне.
Целую тебя и вас всех. Будьте здоровы.
Ваша мама Наташа.
8.
2/VI–71. Милая моя мамочка! До сих пор радуюсь, что вы ко мне приезжали, живу воспоминанием о свидании и надеждой на следующее. Еще живу ожиданием комиссии, которая будет, наверное, в середине месяца. Мне-то, наверное, комиссия ничего не принесет, но надежда – коварная штука, пробивается даже в безнадежной ситуации. Главврач меня вызывал, сказал, что выписывать меня рановато, но что если Лунц [имя вычеркнуто другими чернилами] меня выпишет, врачи возражать не будут. Так что одна надежда на Лунца [имя вычеркнуто другими чернилами]. Сама понимаешь, что шансов почти нет. В следующем письме уже сообщу результаты комиссии.
Сегодня получила письмо от Иры. Она просит написать тебе, устраивают ли меня такие письма (трудно ей пишется сейчас). Конечно, устраивают, пусть пишет, как может. Передай ей и всему ее семейству привет.
Получила письмо и от Гали Корниловой. Она пишет, что высылает мне свою книжку, пока я ее не получила. Она передает мне поздравления от Сережи, Катьки и от Ани. Ей и всем им передай мой привет. Как у Катьки прошла операция?
Мама! У меня к тебе просьба: посмотри в моем большом польско-русском словаре слово pomyślność, напиши мне все его значения, а то оно у Татаркевича часто встречается, а я его не могу точно перевести. Татаркевича собираюсь на воле переводить, а здесь пока прочитаю. Это книга «О счастье». Не слышала ли ты, что с «Историей эстетики»? От Наташи Трауберг я ничего не получаю. Присматривает ли она за судьбой книги в издательстве?
Жду ваших писем о том, как вы доехали, как Ясик кончил учебный год, как Ося пошел в детский сад, что у Ясика с летом. Новостей у меня никаких нет, писать больше нечего. Погода – то жарко, то холодает. Я немного загорела, главным образом, спина. Письмо твое главврач получил, при мне частично прочел его вслух, письмо очень хорошее.
Вот и все.
Целую тебя и детей.
Твоя Наташа.
Мне так хочется домой, именно домой. Когда вернусь, буду такой домоседкой, так хочется быть дома, дома.
9.
16/VI–71. Здравствуй, милая мамочка!
Позавчера прошла комиссию, но результатов пока нет: меня оставили до приезда Лунца, его не было на комиссии, приедет, наверное, на днях. Но так как 20-е – воскресенье, я хочу сдать письмо завтра. На комиссии я была спокойна, на вопросы отвечала хорошо, но перед комиссией очень волновалась, жила в большом напряжении, недели две ничем не занималась и читала только русские книги. Сейчас уже продолжила свои занятия немецким, за чешский и за польские книги пока не взялась, но постепенно тоже возьмусь. Приезда Лунца жду спокойно, готова к тому, что меня не выпишут. Конечно, очень хочется домой. Ничего так не хочу, как быть дома, с тобой и с детьми. Писать больше нечего.
Будьте все здоровы.
Пиши мне почаще.
Целую вас всех.
Ваша мама Наташа
P.S. Да, я, конечно, хотела бы, чтобы ты приехала на свидание с Ясиком, т. е. еще в июне.
10.
21 окт. 71 г.
Мамочка, милая! Неожиданно сегодня уезжаю. В субботу утром буду в Бутырках. В понедельник жду вас на свидание. Целую вас всех.
Наташа
Посылку получила.
11.
3/XI–71. Милая моя, родная моя мамочка!
Повидала я вас и успокоилась немного, потому что очень ждала и беспокоилась, и порадовалась, конечно, потому что как же не радоваться, когда вас видишь. Дети мои – такие милые, такие хорошие, Оська – веселый и красивый, только Ясик очень грустный, видно, он по мне соскучился тоже до последних своих силенок. И после свидания я так растосковалась – и не проходит эта тоска по детям, по дому, по нормальному человеческому существованию. Почти два года, как я из дома, и пока не видно, чтоб конец моим скитаниям был близок. Но если я хоть знаю, за что мучаюсь, то за что мучаетесь вы, совершенно неизвестно. Когда я сейчас повидала детей, я острее, чем когда-нибудь, поняла, как я не имела права рисковать их спокойствием, их нормальной жизнью, как я должна была сдержать свои порывы и посвятить себя только детям. Детишки мои родные, при живой матери сироты. Что было бы с ними, если бы не ты? Я не знаю, чем я смогу отплатить тебе за все, что ты сделала для детей и для меня. Во всяком случае, я сделаю все, чтобы остаток своих дней ты дожила спокойно, не опасаясь никаких страшных неожиданностей. Я раньше была недостаточно хорошей дочерью, теперь я постараюсь это исправить.
Я все еще, как видишь, в Бутырках. Уверена, что ты уже сходила в институт и подала заявление, но пока моя отправка не ускорена. Может быть, мне придется просидеть еще месяц или больше. Сидеть очень тяжело. Я очень легко переносила тюрьму, когда только села. А теперь, после года с лишним Бутырок, после девяти месяцев Казани, я уже выдохлась, нет никаких сил переносить эту обстановку, окружение. Да когда я еще подумаю, сколько впереди: сколько-то здесь, месяца два (если не больше) в институте и потом, наверно, несколько месяцев в больнице, так что опять не будет меня дома ни к Осиному, ни к моему дню рожденья, – не знаю, откуда брать силы, чтобы все это перенести. Одно, что дает мне терпение, – это сознание того, что тебе не легче, а ты держишься. Держись, моя бедная мамочка, на тебя все мои надежды. Вся жизнь и моя, и моих детей – все в твоих руках. Береги себя. Чуть почувствуешь себя нехорошо, пей лекарства. Главное, стараться меньше волноваться, пробуй легче ко всему относиться. Тяжелей было, когда тебе приходилось ездить ко мне в Казань, теперь хотя бы это в прошлом. (Надеюсь, что в прошлом.) Теперь мы увидимся уже только в институте. Обязательно, как только узнаешь, что я там, добивайся свидания. И пиши мне письма: все подробно о детях и о себе. Мамочка, я очень-очень скучаю по вас, очень хочу домой. Знаю, что и вы меня ждете с нетерпением. Придет же он когда-то, этот день, когда мы встретимся навсегда. Только надежда на это дает мне еще какие-то силы и терпение. Будем ждать, будем терпеть.
Целую тебя и детей. Будьте обязательно здоровы.
Ваша дочь и мама Наташа