— Не хочешь рекламы, Витя, рекламы — не надо. Мне деньги от тебя не нужны, я их в других местах зарабатываю. Тебе рейтинг и славу, чего же еще? А мне совсем немного. Мне взаимности хочется. Простой, человеческой взаимности. Чтобы чисто по-человечески прислушивался ты к моим просьбам. Я тебя сильно не обременю, ты не волнуйся. Хочешь зверствовать — зверствуй. Вон, старые кадры на панель выгнал — я что, слово сказал? А ведь мне, как человеку из того же поколения, чисто по-человечески их жаль.
И примерещилось Виктору непонятно что. Эдакое видение собственной марионеточности. Что вокруг чего вертится… Кто кого завертел. А ругаться, орать сил не было. Травкин, зная себя, решил отложить решающий разговор, хотя бы до завтра. Сегодня — праздник, сегодня не надо. А там соберусь с силами и прижму упыря. Что он мне, кум или сват, в самом деле. Со мной и не такие считались. Многочленов из Политбюро посылал. И этого пошлю. Договоримся.
А когда сел в машину, завел мотор, проблема с Махмудовичем вдруг вылетела в открытое окно, и незнакомая тоска заняла сердце, грудь. Режиссерские ножницы отхватывают кусок киноленты, больше половины, и кто-то присобачивает к оставшемуся куску — тому, где кадры детства и молодости, где радость и безудержность страстей, — кусок ленты совсем другого режиссера, хотя и снятой на ту же тему жизни человека Травкина. А место склейки спрятано где-то в последнем запое… Да вот еще — если припоминать те кадры, что до склейки, видятся они будто черно-белые, поблекшие, чужие, с чужой радостью и чужими страстями.
Чей ты, Травкин, кому принадлежишь? Себе ли? Махмудович — тля, это все побоку. Тьфу, мистика, что ли?
В этот момент шестое чувство водителя вернуло Травкина к реальности: прямо на него выворачивал «Фольксваген». Травкин крутанул руль, выровнял машину и, чертыхнувшись, произнес:
— Я — хозяин своей жизни.
— Ты смотри, вывернул. М-да, пожалуй, пока ему проводы не организуешь, сам не помрет, — Виктор почесал шевелюру и, повернувшись к собутыльникам, швырнул на стол органайзер. — Вывернул, гаденыш. Прямо в лобешник ему «фольксваген» шел…
— Судьба — штука самая загадочная, — Вася шумно перевел дух и тоже отключил свой органайзер.
— Какая еще судьба у дубля? — рассмеялся Боря. — Мочи его, и все дела, Витюша.
— А я бы не советовал, — предостерег Эдуард. — Была, знаете, нехорошая история. Сидел вон за тем столиком Потапыч, вы его не знаете. Тоже решил дубля поменять. Ну, поменял на свою голову. А новый дубль оказался никаким. Бабки у Потапыча — тю-тю, закончились. И пошел наш Потапыч из пивняка в белый свет, своим горбом зарабатывать. Так пока и не возвращался.
— Не пужай человека, Дюша. Человек уже созрел, ему твои хохмы до жопы. Ты давай звони, Витя, по тому номерочку.
Виктор расчехлил мобильник и спросил у Васи:
— Как его имя-отчество?
— Николай Карпович.
— Это не твой Колян, который все анекдоты сбрасывает? — спросил Эдуард.
— Он самый и есть.
Виктор набрал номер и, когда абонент отозвался, отвернулся от товарищей.
— Николай Карпович? Я Виктор Травкин. Вася телефон дал. Просто Вася. Да, есть дело. Проблема с дублем. Да, в этом роде. Подойдете? Буду ждать, тысяча сто семьдесят третий столик.
— Креветок взять надо… — сказал Вася. — Колян креветки любит. И водочки хорошей.
И он сбросил заказ на пейджер буфета.
Вскоре подошел Колян. Выглядел он как-то суховато, по виду не предположишь, что он ходячее собрание анекдотов. Поглядел из-под набрякших синюшных век и пробасил:
— Ага, все сабжи в сборе. Здравствуй, Боря, здравствуй Вася. А вас двоих я не знаю. Кто из вас звонил?
— Я звонил.
— Присаживайся, Карпыч, я, вон, креветок и…
— Вижу, наливай, — Карпыч погрузился в кресло. — Ну, кто там у тебя? — обратился он к Виктору.
— Травкин Виктор Арсентьевич, — морщась, тухлым голосом пробормотал Виктор. Называя двойника, думал он о себе. Магия собственного имени выворачивала ситуацию каким-то непристойным образом — будто заказываешь самоубийство, но так, чтобы после самому же можно было проверить отсутствие пульса.
— Ага, вводим сабжа, — Колян отхлебнул из фужера водки и пошел жать кнопки своего органайзера; по ходу дела ухватил жменю креветок и бросил их в рот.
Какое-то напряжение возникло за столом, все отодвинулись подальше от Коляна и старались не смотреть друг другу в глаза.
— Травкин Виктор Арсентьевич обнаружен. Смотрим ближайшее окружение, связи. Ага, вот Борис Махмудович зарисовался. Я же говорил — все сабжи в сборе. Как ты, Боря, смотришь на него как на инициатора?
— Интересная мысль, Николай Карпович.
— Значит, возражений нет. Задаем вариант, ну, назовем… — Колян задумался, отхлебнул водки. На экране органайзера складывались и распадались узлы и линии возможных событий.
— «Обиженный олигарх»? — предположил Эдуард.
— Обижаешь, приятель, — зло отозвался Боря. — Какие там обиды?
— Мне до одного места, как вы назовете, — объяснил Колян. — «Олигарх» — значит, «олигарх».
— Пусть звучит так: «Сила принципов», — предложил название Боря.
— Ну, ладно. Вариант обсчитался — можно такое. Нажимаем «делитинг». Во, выдал меню. Есть целых три возможности делитинга: пойзонинг, шутинг и эссайднинг[1]. Доступно? Что выбираешь, Витя?
— Не знаю даже, — промямлил ошеломленный Травкин. Чем больше приближался процесс к развязке, тем муторнее становилось на душе. И отменить решение казалось невозможным — не солидно, не поймут.
— Тогда шутинг. Вон, Вася — большой специалист шутинга. Зачем нам далеко ходить, когда такие кадры под рукой? Ты как, Вася, смотришь?
— Будем поглядеть, — солидным тоном произнес Вася и включил свой органайзер. — Так, планы, планы… На когда планируем валить, Карпыч?
— Имеются две даты. Если по форсированному варианту — неделя, то есть восьмое, суббота, двадцать один тридцать две. А если по драматическому, с заявлениями сабжа об охоте на него, с охраной, то тридцать четыре дня, то есть четвертое, пятница, в одиннадцать ровно.
— Мне покатит оба. Дубль свободен, — сказал Вася.
— Витя — твое решение?
Виктор смотрел на Коляна взглядом затравленного лося. Знаменитое ехидство испарилось. Оттянуть бы роковое событие, хотя бы до июня. А там, глядишь, и переиграем или само рассосется.
— Может, второе? — пролепетал он.
— Правильно, Витек, — поддержал Эдуард. — Пусть дубль побольше заработает. Когда еще новый раскрутится.
— Запоминаем — четвертое июня. «Тополиный пух, жара, июнь», так сказать.
И Колян нажал кнопку «осуществление».
— Ну вот. Теперь конкретика. Канал доступа к генератору событий стоит пятьдесят центов микросекунда. Плюс мои комиссионные за доступ и работу — десять процентов.
— Ого! — удивился Эдуард.
— Смотри, — показал Колян экран органайзера, — канал был задействован две минуты сорок три секунды с копейками. С тебя, Витя, восемьдесят одна штука семьсот двадцать восемь баксов. Двадцать восемь можешь оставить себе. А десять процентов комиссионных — это будет еще восемь штук.
У Виктора отвисла челюсть. Однако озвученная сумма вернула ему твердость мысли. Душевные катаклизмы временно отошли на задний план.
— Так много? — спросил он.
— Сколько есть.
— У Коляна цены божеские, — ободряюще прогудел Вася. — Да и что тут думать — заказ уже пошел. Не захочешь платить — поставят на счетчик.
— Витя, у тебя же есть нужная сумма, — подмигнул Боря.
— На какой счет переводить? — спросил Виктор и извлек из бумажника кредитную карточку.
— Записывай… — продиктовал номер счета Колян. — И учти — отменить заказ нельзя. Процесс пошел. А перезаказать — это не ко мне. Я, конечно, если что вдруг, могу номерок подкинуть. Но учти — денег это будет стоить охрененно.
Боря ухмыльнулся ухмылкой упыря:
— А вот таких денег, Витюша, у тебя как раз нет…
Буквально в последние две недели события вокруг Травкина завертелись в каком-то подозрительном хороводе. Без продыху сыпались неприятности. Сыпались оттуда, откуда ждать их не приходилось.
На первый странный звонок Травкин отреагировал вяло, не придал значения. Звонили из рекламного агентства «Три звезды». Возмущались рекламной политикой канала. Травкин ехидно заметил, мол, каналов у нас сейчас много, нечего метать икру. А политика канала такова, что раз рекламы мало, наверное, она должна быть недешевая. Не потянете — вольному воля, у нас демократия. Но директор агентства, оказывается, возмущался вовсе не расценками, а политикой распределения рекламной прибыли. Это уже ни в какие рамки не лезло. Травкин зачитал соответствующие параграфы Устава телерадиокомпании, на что директор ответил:
— Тогда мы будем разговаривать с вами другим языком, Виктор Арсентьевич.
Дальше — больше. Забузили соучредители. Что-то невнятное принялись плести чиновники из Минпечати. Объявились люди Министерства юстиции. Что им было нужно, определить оказалось невозможно. Пожаловали и из налоговой — «поступили сигналы о злоупотреблениях». Какие такие злоупотребления — только работать начали.
А потом явился один крупный соучредитель, владелец крутой компании, и нагло потребовал устроить на работу в коммерческий отдел таких-то людей, а на место главного бухгалтера принять его зятя.
Травкин сорвался, наорал. Владельцу компании это, похоже, не понравилось. Ничего обидного он не сказал. Произнес лишь:
— Ну что ж, поступайте, как считаете нужным. Только эти люди будут на этих местах.
А между тем на счете канала стали скапливаться деньжата, и по секретному приложению к контракту хорошие проценты от этой суммы пошли на личный счет директора канала.
И вдруг статья в «Московском молодце». Точно называется этот процент, банк и сумма, только что номер счета не фигурирует. Откуда утечка информации? Кому это нужно?
Позвонил Махмудович. Интересовался, как дела идут. Голос был бодрый. Травкин удивился — неужели он не в курсе всех этих непечатных событий? Решил пока о них в разговоре не упоминать. Упомянул лишь про налоговую. Махмудович не удивился и практически не отреагировал. Посоветовал не обращать внимания: мол, это у них обычное дело — раз появилась новая организация, значит, надо налаживать контакты.