И тут шарфюрера Отто фон Какадзе стошнило прямо на дорогостоящую казенную аппаратуру, и он перестал слушать мудрые речи, которые ему положено было слушать по долгу службы.
Однажды самурай Цюрюпа Исидор проходил по Садовой мимо странноприимного дома Шереметевых и что-то вдруг захотел яблок. Надеясь найти спелые плоды в саду странноприимного дома, он свернул к воротам и заговорил с почтенным привратником.
— А что, отец, — спросил Цюрюпа Исидор привратника, — яблоки в вашем саду есть?
— Яблоки, господин, — с поклоном ответствовал страж, — продаются в общедоступном магазине за углом. А здесь у нас странноприимный дом, и входить сюда без разрешения запрещено.
Тогда Цюрюпа Исидор удивился и разгневался.
— Мое имя Цюрюпа Исидор, — сказал он, — я самурай клана Мосокава. Ты стоишь на моем пути. Назови свое имя, чтобы я знал, с кем буду сражаться сейчас.
— Господин, меня зовут Зильберман Петрович, и я привратник дома Шереметевых. Долг перед моим повелителем не позволяет мне пропустить вас, а потому, таки да, одному из нас придется умереть из-за того лишь, что вам захотелось яблочек на халяву.
Тогда Цюрюпа Исидор устыдился, ибо ответ привратника был учтив и искренен. К тому же самурай только сейчас увидел рядом с воротами надпись «Проход запрещен», скрепленную официальной печатью.
— Благодарю вас, достойный привратник, — сказал он. — Вы указали на мою оплошность и позволили мне избежать позора, которым я запятнал бы себя, если бы убил вас. Вы же, погибнув, честно исполнили бы волю вашего повелителя. К тому же, в вашем саду все равно нет яблок, достойных самурая моего ранга.
Он поклонился почтенному привратнику и удалился, удивляясь тому, как мог он даже на секунду поставить личные интересы выше общественных.
Однажды самурай Цюрюпа Исидор и мудрый наставник Кодзё сидели на циновках в общаге ЛЭТИ на 1-м Муринском и медитировали.
Дух самурая устремился в глубину столетий, в славные времена, когда жестокий Ода Нобунага и его соратники одержали множество побед, смиряя чрезмерную гордыню князей и укрепляя верховную власть в стране. Цюрюпа Исидор вспоминал о предательстве, которое погубило господина Ода, и сердце его преисполнялось горечью.
И когда горечи этой накопилось больше, чем сердце его могло выдержать молча, самурай открыл глаза и произнес такую хокку:
Замок сегуна
Приступы все отразил —
Пал от измены.
Наставник Кодзё кивнул и, не выходя из медитации, сказал с одобрением:
— Хорошо и к месту. Я тоже как раз о деле «ЮКОСа» думаю… Видимо, знал он об этом деле что-то такое…
Однажды самурая Цюрюпу Исидора на Большой Юшуньской улице остановили по пьяному делу два милиционера и решили проверить у него права.
— Я Цюрюпа Исидор, самурай клана Мосокава, — сказал им Цюрюпа Исидор.
— Ну и, ик, ё?.. — не понял его слова первый постовой.
— Закон вежества требует, чтобы вы назвали ваши имена, дабы я знал, на каком основании вы требуете предъявления прав.
— Да ёпсть, — сказал второй постовой. — Какого, бря, сука, бря? Гибедидэ Носков, бря. Сука.
— Ну ё!.. — согласился его приятель. — Ык. Гаи Шура.
Это немного походило на знакомые Цюрюпе Исидору самурайские имена, и он покладисто счел, что традиция соблюдена. А поскольку прав и автомобиля у него не было, он направил свой путь далее в сторону Севастопольской площади. Так как шел он пешком и не спеша, разбойники догнали его и с громкими криками попытались обойти с флангов.
На следующий день наставник Кодзё объяснял Цюрюпе Исидору, что ему стоило бы не обнажать оружие сразу, а обратить на нарождающееся неприятное недоразумение внимание будочников, несущих стражу перед автостоянкой гостиницы «Севастополь». Но в глубине души даже наставник Кодзё понимал, что в этом случае Цюрюпе Исидору пришлось бы сражаться не с двумя, а как минимум с пятью нетрезвыми блюстителями порядка.
Поэтому строгому наказанию он самурая не подверг. Просто настоятельно попросил не приближаться к воинам кланов Гаи и Гибедидэ на расстояние, которое могло бы пробудить их знаменитую ярость.
Во избежание.
Однажды самурай Цюрюпа Исидор спросил почтительно у своего наставника Кодзё:
— Учитель, что означает фраза «по многочисленным просьбам трудящихся», которую иногда приходится слышать?
— В давние времена — сказал наставник Кодзё, — когда не было еще олигархов и питерских, а даймё были достойными вассалами богов, Императора и сегуна, существовал такой обычай: перед каждым большим праздником народ приходил ко дворцу правителя и умолял его перенести ближайшие выходные на какой-нибудь другой день. Если праздник, например, приходился на субботу, то народ просил праздничный субботник провести в пятницу, а субботу сделать рабочим днем во славу Будды. При этом от отпуска отнимался один день, который следовало провести на уборке риса в молитвах и трудах во славу прародительницы Императора богини Аматэрасу, а еще один день, наоборот, добавлялся к каждому четвертому календарному году. Если правитель был благочестив и внимал просьбам трудящихся, тогда и на него, и на народ снисходила радость упорного труда: люди занимались уборкой территории, законно восхваляя мудрость властей предержащих, а знать испытывала глубокое удовлетворение от исполненного перед народом долга…
— Увы, — продолжал наставник Кодзё, горестно покачивая головой. — Времена те давно миновали, и теперь только произнесенная тобой фраза напоминает о них. Ныне народ наш, сколь бы многочисленны ни были его просьбы, не может рассчитывать, что его чаяния будут услышаны лицами возвышенными и ответственными. И это верно, ибо, согласно законам Будды, на пути к совершенству каждое новое деяние должно отменять предыдущее…
— Учитель, — почтительно сказал самурай Цюрюпа Исидор, — рассказанное тобой удивительно. Мне следует глубоко обдумать то, что я услышал сейчас.
— Но ты услышал еще не все, — возразил наставник Кодзё. — Ибо, если верно сказанное ранее и, согласно законам Будды, на пути к совершенству каждое новое деяние должно отменять предыдущее, то и народ сейчас не должен уповать на благородство своих правителей, а к благу своему и государства стремиться только своими собственными силами.
— Означает ли это, — удивился самурай Цюрюпа Исидор, — что народ и власть сейчас никак не связаны друг с другом, и все добро, что творит власть, не имеет для народа никакого значения, а все благо, что творит народ, безразлично для власти?..
— …и деяния эти взаимно отменяют друг друга в полном согласии с учением Будды! — торжественно закончил наставник Кодзё.
И самурай Цюрюпа Исидор заплакал, преисполнившись восторгом перед совершенной мудростью приоткрывшихся ему тайн государственного устройства.
Однажды в последний день весны самурай Цюрюпа Исидор вспомнил, что не приготовил подарка ко дню рождения даймё Коваленина, к которому и он сам, и наставник Кодзё испытывали глубочайшее почтение. Огорчившись, самурай сурово отчитал себя за небрежение к высокому, взял с полки книгу, приличествующую случаю, и принялся читать, одновременно утоляя жажду нагретым саке.
Когда саке закончилось, самурай Цюрюпа Исидор был уже почти в том самом настроении, которое потребно для создания подарка даймё Коваленину. Но все-таки самурай чувствовал, что для достижения совершенства ему нужно еще совсем немного саке. Поэтому он встал, поклонился гипсовому Будде и пошел в магазин.
Но когда самурай спускался по лестнице, вдруг его озарило, и он начал произносить стихи:
Ночь с Мураками.
Теперь не могу уснуть…
В тот момент, когда последняя совершенная строчка уже готова была прийти к нему на язык, дверь квартиры, мимо которой он проходил, распахнулась, и на самурая с громким криком бросился человек. Цюрюпа Исидор схватился было за меч, но тут же понял, что нападавший не желал ему зла — это был Такэто Нутипа, сосед самурая. Весь дом знал, что Такэто Нутипа — добрый человек.
— Так это, — сказал сосед, обхватив самурая, чтобы не упасть, так как был изрядно пьян. — Празднуем, ну, типа?
— Здравствуй, Такэто, — сказал Цюрюпа Исидор. — Прости, но меня ждут важные дела.
И он продолжил путь. Но последняя совершенная строка стихотворения, увы, больше не готова была прийти к нему на язык. Сколько ни повторял самурай первые две строчки, вспомнить третью он уже не мог.
Горько сожалея о том, что незадачливый Такэто Нутипа сбил его с пути истины и духа, самурай вошел в магазин с намерением купить две бутылки саке. Каково же было его удивление, когда он понял, что ни один из продавцов его не замечает, как будто он призрак или что-то такое. Однако все другие — и покупатели, и даже грузчики — здоровались с ним почтительно, как и подобает.
Удивившись и огорчившись столь непонятному делу, Цюрюпа Исидор принялся размышлять об этом и быстро вспомнил такую же примерно историю, услышанную от наставника Кодзё. А вспомнив её, самурай понял, что на него наложено Проклятие Незаконченного Стихотворения и для снятия этого проклятия ему нужно произнести последнюю совершенную строку.
Но, не выпив саке, он никак не мог вернуть свою память к утраченным пяти совершенным слогам!
В размышлениях о том, что же будет достойно сделать в столь трудном положении, самурай долго бродил по вечерней Москве, пугая прохожих озадаченным видом. Некоторым, подходившим к нему с вопросом и сочувствием, он рассказывал историю об утраченной строчке, но никто из них не смог ему помочь. Напротив — те из них, кто, услышав начало стихотворения, заходили после этого в магазины, обнаруживали, что они тоже стали для торгового персонала призраками!