ЮРИЙ СОЛОМОНОВ
Жук на травинке
Рассказ
«И поставил он правую ногу свою
на море, а левую на землю,
и воскликнул громким голосом,
как рыкает лев»
Откровение, 10:2
Богомольцем во храм входило любое дитя в эту комнату. В немоте и благоговейном трепете. Зависть уличной обувью сбрасывалась за порогом. Завидуешь обыкновенно тому, что дерзнешь хоть примерить на себя. Примерять же на себя такое было неизвиняемой гордыней. Первым делом все запрокидывали головы. Под потолком, на рыболовных лесках, стремившихся от одной стены к другой, висели — нет, не висели, парили! — самолеты всех видов, типов, мастей и категорий. Разноцветные бипланы раскачивались из стороны в сторону, горделиво демонстрируя свои аристократические формы. Крошечные «Яки» подпрыгивали и крутили пропеллерами от малейшего сквозняка. А в центре, прямо под лампой, распростер крылья огромный белый «Ту-154», в сумерках отбрасывавший тень на полкомнаты. Стоило вошедшему опустить взгляд на книжные полки, как он понимал, что очутился в «котле»: со всех сторон его держали на прицеле солдаты и орудия обеих мировых войн. Дула танков и гаубиц, казалось, в любую секунду готовы были прыснуть огнем — достаточно только трехсантиметровому офицерику вермахта на средней полке опустить руку... Но лично я всегда смотрел не на них. Меня влекли парусники — те, что застыли на шкафах. Фрегаты, каравеллы, бригантины, корветы, шхуны, вельботы, шлюпы... Белея парусами на фоне крапчатых обоев, они напоминали усевшихся в ряд диковинных птиц. Типы судов я едва умел различать, но здесь мне это было ни к чему. Едва взглянув на первый парусник, я тотчас возносился в сладкий эмпирей романтического сумбура. Край, где герои Сабатини и Стивенсона бок о бок рыскали по океанам в поисках описанных Синдбадом загадочных островов, населенных прекраснодушными красавицами повестей Грина...
Никто, никто не клеил модели так, как Мишка! В детстве все ребята нашего подъезда с большей или меньшей удачей пытались их собирать. Но у Мишки это выходило поистине шедеврально. Ни клея, засохшего на стыках, ни косо подогнанных деталей, ни подтеков краски — на его произведениях не было никаких следов неуклюжих мальчишечьих рук. Точно работал ювелир или хирург с острым глазом и тонким пинцетом. Казалось, он не то что в бутылке — в перепелином яйце, не глядя, слепит все что угодно. И одного, пусть минутного, визита в его комнату был достаточно, чтобы отправить всю свою кустарщину на помойку, навсегда примирившись с недосягаемостью совершенства.
И пиратско-приключенческой, и военно-героической романтике он был чужд. Быть может, оттого и страсть к моделям не покинула его вместе с детством. Для Мишки они были чистой наукой. Весь интерес состоял в том, чтобы найти предел точности, с которой можно изобразить ту или иную часть вещного мир в уменьшенном виде. Почти весь Мишкин стол занимали каталоги: он штудировал их всякий раз, начиная очередную модель. И если вдруг какая-нибудь микроскопическая деталь не соответствовала оригиналу или — не дай Бог! — отсутствовала вовсе, его гнев не ведал предела. «Халтурщики!» — кричал Мишка почти начальственным голосом. А мы думали: «Вот такому бы парню — да настоящие корабли и самолеты собирать!»
Увы миру и отечеству! Он не стал собирать ничего настоящего. Как и я. Мишка поступил в инъяз — на испанское отделение. Ему было там комфортно и спокойно. А главное, оставалась уйма свободного времени — понятно, для чего. Когда он склеил все, что можно было найти в магазинах или получить по заказу, то начал мало-помалу выдумывать модели сам. Первым авторским творением стал дачный домик дедушки. Палочки от мороженого виртуозно притворились вагонкой, и Мишкино строеньице стало очень похоже на всамделишную дачу. Дедушка первым это признал и даже одобрительно крякнул. Домик был водружен на участочек, склеенный по этому случаю из кусочков ворса: они удачно имитировали грядки. Здесь же Мишка посадил и три крохотных деревца. Позже к участочку присоседились еще два - с похожими домиками, и постепенно вокруг него вырос целый дачно-строительный кооператив. Точь-в-точь такой же, в какой мы иногда ездили с Мишкой на выходные. «Хоть бы пару соток деду прирезал, сына», — шутила Мишкина мама. Но сына был неумолим: реализму он не изменял даже ради родственников. Когда друзья и знакомые истощили свои запасы комплиментов в адрес лилипутской деревушки, кто-то предложил сделать макет нашего двора. «Тоже мне интерес! — хмыкнул Мишка. — Три одинаковых серых параллелепипеда слепить...» Но потом стал вдумчиво чесать подбородок. Кроме «параллелепипедов», во дворе все-таки встречались объекты повышенной сложности: и допотопная деревянная водокачка, догнивавшая на ржавых стальных опорах, и толстенный дуб, кое-где подлатанный кровельным железом, и остов грузовика уже не ведомой нам модификации, И много чего еще... Через пару недель он все же взялся за это. И совсем скоро мы вновь начали паломничество в Мишкину комнату — любоваться композицией из стекла, картона, пластика, дерева и металла. До того похожей на привычный вид из окна, что аж тоска забирала.
- Не, ну зашибись, как четко!.. — не унимался Витек Челобанов. То справа, то слева подходил он к макету, загромоздившему весь Мишкин стол. И время от времени приседал, разглядывая «двор» снизу — глазами ребенка, выскочившего из подъезда с шоколадкой в руке. Димка «Пумпончик» молча стоял на месте и щурился, словно что-то высматривая на детской площадке, воссозданной Мишкой из разновеликих кусков проволоки, — скорее всего, ворону, которую он день назад зашиб там камнем. Алена нежно провела тоненьким пальчиком по крыше одного из домов.
— В них есть кто-нибудь? — спросила она без улыбки. — Все как будто неживое. Вымерший двор.
— Это двор в Припяти! — нашелся Витек. — Хм!
— Может, и заселим его, — сказал Мишка. — Если время найдется.
Время нашлось. Человечки, которыми он наводнил дворик, рождались из пластилина. Красились и покрывались лаком крохотные, как тараканы, они, само собой, не имели никакою портретного сходства с прототипами. Даже о половой принадлежности можно было только догадываться. И все же человечков узнавали. По местам, в которые их ставил демиург микроскопического мирка. Вон у двери в подвал кто-то копошится. Как пить дать, дворничиха наша, Бабаевна! У голубятни группка собралась - дядя Петя Веселов с мужиками киряет. А вон за трансформаторной будкой трое стоят. Это же мы! Пакость замышляем. А может, просто писаем.
Все свои первые студенческие каникулы я грелся у тетки на Украине. Вернувшись, долго избавлялся от малороссийского говорка и был потрясен тем, что на лето Мишка никуда не уезжал. Два с половиной месяца просидел дома. Решив, что он будет рад меня увидеть, я заглянул к нему, но не застал. Как не мог застать и всю следующую неделю. В сентябре он почти не появлялся на занятиях. А в конце месяца вдруг — звонок. «Хочу показать тебе штуку»
Мы встретились у подъезда и почему-то пошли не к Мишке, а в гараж его отца. Собственно, звание гаража до крайности унижало это сооружение. На самом деле это был почти полноценный домишко, возвышавшийся остроугольной деревянной крышей над остальными приземистыми автомобильными боксам. Первый этаж занимала машина, а второй имел неопределенное предназначение. Для чердака он был великоват, но чтобы имей статус комнаты, ему не хватало окна. В детстве мы часто использовали это странное помещение для игр. Именно там я попробовал свою первую сигарету, а позднее — и первый стакан водки. Из пахнущего машинным маслом полумрака первого этажа мы по деревянной лестнице влезли в душный мрак второго.
— Готов? — спросил Мишка и ударил пальцем по выключателю.
В первое мгновение я ничего не понял. Почудилось, что в центре слепой комнатенки попросту навалена огромная куча мусора. Лишь когда глаза привыкли к свету, я увидел что передо мною раскинулся город. Да-да, наш город — весь как есть, с пятиэтажками, скверами, яслями, магазинами, ненавистной музыкальной школой, придорожными ларьками, промзоной, двумя прудами, церковью, мостом через реку и трубой комбината, которая на этот раз почему-то не дымила... Только все было уменьшено в тысячу раз. Я даже наш дом отыскал не сразу. В городе царствовал вечный июнь: парки и скверы затопили его ядовитой зеленью. Но от летне-оптимистичных макетов солнечных городов — вечного атрибута выставок и музеев — этот отличался разительно. Здесь не остались забытыми ни одна помойка, ни один недостроенный дом с торчащей из стен арматурой, ни одна гниющая старушечья хибара на окраине. Это была чистая правда жизни. Не на фотографии, не на телеэкране, а в трехмерном изображении. Реализм в кубе.
— И все — за три месяца? — прошептал я.
— На самом деле начал еще в марте. Сразу, как двор наш сделал.Просто не был уверен, что закончу. Вот никому и не говорил. Ты первый, кто увидел.
Макет покоился на нескольких деревянных ящиках, придвинутых друг к другу. Я обошел его со всех сторон, высматривая знакомые, обожаемые и презираемые места. Чувствуя, что лечу нал городом на воздушном шаре. Через пару минут от высоты даже закружилась голова.
— Это сколько же надо было мотаться из конца в конец!..
— Не так много, как тебе кажется. — Мишка все время наблюдал за мной. И, судя по его иронично-довольному тону, мое вытянувшееся лицо стало не худшим комплиментом работе. — Я часто пользовался картой — такой же, как в мэрии. Побегать пришлось, только когда деревья по скверам считал...
— Ты что — и всю растительность в точности скопировал?!?
— Да нет, всю — это громко сказано. Точность соблюдена там, где возможно. Лес на окраинах, конечно, сделан схематически. А вот в центре все полностью соответствует оригиналу, — слово «полностью» Мишка горделиво растянул.
— Ну даешь!.. — только и смог сказать я. — Это достойно вернисажа.