— В прейскуранте не значится, — усмехнулся Мальфас, и мертвые глаза его тускло замерцали, точно уголья в остывающей печи.
— Жалость какая! — сокрушенно воскликнул Семен Маркович. — Но почему же, почему?
— Потому, что это обесценило бы встречные обязательства клиента, — пояснил барон и вдруг подмигнул Безакцизному. — А тебя, вижу, зацепило? Будем заключать договор?
— Договор — это, в смысле, я вам душу, а вы мне что-нибудь существенное, согласно прейскуранту?
— Ну вот, видишь — ты и сам все знаешь. Так как, ударим по рукам?
— Скажите, — замялся Семен Маркович, — вечная жизнь под запретом — это я понял, но могу ли я, к примеру, оговорить для себя долгую, очень долгую жизнь?
— Насколько долгую? — прищурился черт. — Конкретику давай: срок, дата, возраст. Ты ж юрист, должен понимать.
— Ну-у... э-э... м-м-м... — засомневался адвокат, — а до завтра подумать можно?
— Гестэрн, гестэрн, нур нихьт хойтэ? Не можно! Говори сейчас. Или никогда.
— Сколько тогда попросить? Как же быть? — потерянно забормотал Семен Маркович.
— А про свою бессмертную душу ты уже все решил? — уточнил Мальфас с нехорошей ухмылкой. — Уступаешь?
— Душа? Да, да, конечно, душа... Душа — товар не пустячный: вот я и боюсь продешевить. Между прочим, — оживился адвокат, — раз предмет договора — душа, а душа, как вы только сейчас недвусмысленно заметили, вещь бессмертная, то логично было бы получить взамен этого предмета нечто равноценное, например — вечную жизнь. Вот это было бы справедливой сделкой. Что? Нет? Понял, понял — вечность просить нельзя... а сколько можно? Какова, так сказать, верхняя планка, где граница дозволенного?
— Не скажу, — отрезал черт. — Называй свою цену, а мы посмотрим. Но я тебе другое скажу: если ты сейчас снова чего-нибудь несмысленное попросишь, я разворачиваюсь и ухожу. В конце концов, вызов твой можно считать ошибочным.
— Понял, понял, — продолжал лихорадочно бормотал Безакцизный, — но тогда сколько же, сколько просить? Много — пожалуй, не дадут, а мало — смысла нет... Вот не был печали, так черти... ой, простите?
— Ну-у! — теряя терпение, взревел дьявол.
Однако Семен Маркович продолжал затрудняться; он хмыкал, мемекал и шарил взглядом по книжным полкам, словно надеясь отыскать там подсказку. Вдруг взгляд его остановила и посветлел.
— Эврика! — воскликнул он и выхватил из ряда книг увесистый том. — Я придумал, придумал!
— Ну, слава тебе... — вздохнул Мальфас и поперхнулся, - тьфу, едва в грех не ввел, окаянный! Говори уже, не мешкай.
— Хочу прожить столько лет, сколько лет этой вот книге, — на едином дыхании выпалил Семен Маркович, потрясая фолиантом
— Позволь-ка, — хмыкнул барон, забирая книгу из рук Безакцизного, — так-так... «Сочинения М. Е. Салтыкова (Н. Щедрина)», том седьмой, издание автора, С.-Петербург типография М. М. Стасюлевича, 1889 год. Что ж, замечательное издание: кожаный переплет с бантами, тиснение золотом, коленкоровая крышка... гм, гм, отличное качество печати, на веленевой бумаге... сохранность просто исключительная! идеальная! Ну-с, давай прикинем: сейчас у нас 2007-й на дворе, верно? Значит, книжке твоей 118 лет... гм, чуть поменьше, но пускай — округлим в твою пользу, я добрый. Что тебе сказать? Книга достойная, хотя уникальным это издание не назовешь. Но в целом, повторяю, выбор достойный. Однако и срок жизни, тобой истребованный, тоже. Хотя... Меня вот что смущает: я смотрю, в твоей библиотеке есть и другие антикварные издания.
— У меня все издания антикварные, — возмутился Семен Маркович, — все — до семнадцатого года.
— Я и говорю, — согласился дьявол, — сплошь кожа да сафьян. Собрание у тебя важное. Но отчего тогда ты выбрал именно Салтыкова? Вон, у тебя сочинения Пушкина в пяти томах, кажется, более раннего года издания... ну-ка, поглядим... Так и есть: 1882 год, московское издательство Анского. О! А вот, к примеру, трехтомные сочинения Хмельницкого — издание Смирдина 1849 года, правда, изрядно потрепанное. Постой-ка, постой, а Даль которого года? ...Эге, «напечатана по приказанию г. Министра Внутренних Дел. 1844». Кстати, если тебе интересно, я некоторым образом способствовал появлению сей книги на свет. Приложил, хе-хе, руку. А потому мне не понаслышке известно, что набрана она была всего в десяти экземплярах. И наверняка сохранились из них далеко не все.
— До нас дошел единственный. — уточнил Безакцизный, — тот, который сейчас перед вами.
Стоит, поди, немерено, — уважительно кивнул черт. — Отчего же выбор пал на Щедрина? Или ты мне, любезный, какой подвох готовишь? Не советую.
— Никакого подвоха! — с обидой в голосе воскликнул Семен Маркович. — Вы ж меня задергали совсем, вот я и схватил первую, что попала под руку. Наверное, сработала мышечная память — я Салтыкова-Щедрина частенько перелистываю, нравятся мне и автор, и издание.
— Мышечная память, говоришь? — с сомнением прищурился Мальфас. — А поменять, скажем, на Хмельницкого не желаешь?
— Желаю, — с готовностью согласился Семен Маркович.
— Впрочем, раз выбрал, пускай так оно уже и остается. Тэ-эк-с, — потер руки дьявол, — значица, теперь подпишем мы с тобою договор — и все.
С этими словами барон ткнул рукой куда-то влево, послышался звук, как если бы рвали тонкую материю, и неожиданно добрая половина его руки исчезла, точно растаяв в пространстве. Но уже через мгновение рука была на месте, а синюшные пальцы намертво сжимали пергаментный свиток. В комнате остро пахнуло сероводородом.
— У вас там всегда так пахнет? — обеспокоился Безакцизный.
— Не всегда. Только если ветер с Гехиномской пустыни. А когда со стороны Коцита дует — так и ничего. Подписывай давай, — пояснил Мальфас, вручая свиток.
— Позвольте! Надо бы сначала ознакомиться с документом, хотя бы для порядка.
— Давай, — хмыкну черт, — знакомься, протокольная душа
Семен Маркович развернул пергамент и принялся читать вслух: «I. Мы, всемогущий Люцифер, император Адских земель, король Тьмы, герцог всех окаянных, сегодня, в лице Нашего полномочного представителя барона Мальфаса, заключаем Договор о союзе с Семеном Марковичем Безакцизным, который теперь находится с Нами. И Мы обещаем ему любовь монахинь, цветы девственности, милость властителей, всемирные почести, удовольствия и богатства. Он будет вступать во внебрачные связи каждые два дня; увлечения будут приятны для него. Он будет приносить Нам раз в год дань, отмеченную его кровью; он будет попирать ногами реликвии церкви и молиться за Нас. Благодаря действию этого договора он проживет счастливо сто восемнадцать лет на земле среди людей и, наконец, придет к Нам, понося Господа. II. Мой хозяин и господин Люцифер, в обмен на вышеупомянутые обещания я признаю Тебя как моего Господа и князя и обещаю служить и подчиняться Тебе в течение всей моей жизни. И я обещаю Тебе, что я буду совершать столько зла, сколько смогу, и что я приведу многих к совершению оного. Я отрекаюсь...».
— Бредятина какая-то! — не дочитав документа, воскликнул Безакцизный и швырнул свиток на диван. — Тут надо все переделать.
— Полегче, любезный, — нахмурился Мальфас — Ишь, ушлый выискался! Десять веков всё всех устраивало, а ему, вишь, — бредятина... Договор типовой, нельзя в нем ничего менять.
— Десять веков! — всплеснул руками Семен Маркович. — Да он лет двести уже как устарел. На кой мне, к примеру, любовь ваших монахинь? А что это еще за «цветы девственности»? Как прикажете понимать сей эвфемизм? Потом, я вовсе не хочу каждые два дня вступать во внебрачные связи. В моем-то возрасте! И вообще, с этим делом я как-нибудь сам... А на кой, простите, черт, вменять мне в обязанность «попирание ногами реликвий Церкви»?! Эдак, я, пожалуй, всю выторгованную жизнь где-нибудь в психушке проведу, типа маркиза де Сада! Наконец, договор просто юридически некорректен и даже противоречит нормам гражданского законодательства. Где обязанности сторон, ответственность, форс-мажор?! Опять же, существенные условия: предмет договора, цена товара, порядок, сроки и размеры платежей — все как-то нечетко, размыто или отсутствует вообще. А существенные условия должны быть прописаны ясно и недвусмысленно — чтобы исключить возможность двойного толкования в последующем. Кроме того, ни слова не сказано про то, сохраняется ли за мной на весь срок действия договора молодость, или же я буду стариться в обычном порядке? Хорошенькое дело! Или вот тут, в самом начале, в преамбуле, отмечено, что вы — уполномоченное лицо Люцифера. А доверенность ваша где, м-м-м? В таком случае к договору непременно должна прилагаться доверенность!
— Ты что же, — рыкнул дьявол, — сомневаешься в моих полномочиях?
— Не в том дело, — отмахнулся Безакцизный, — однако доверенность приложить все одно следует. Дабы подтвердить, что подписант — уполномоченное лицо; в противном случае договор могут счесть оспоримым. А оно нам надо?
— Ладно, будет тебе доверенность, — подумав, проворчал барон Мальфас. Видимо, юридическая риторика и доводы адвоката его все же впечатлили.
— Послушайте, г-н барон, — предложил Семен Маркович, поднимая пергамент с дивана, — давайте поступим так: я сейчас сяду и прямо здесь, на месте, подготовлю новый договорчик. Уверяю, много времени это не займет. Минут пятнадцать-двадцать от силы. Зато уж он будет полностью соответствовать и нормам права, и обычаям делового оборота.
Барон Мальфас с минуту пристально разглядывал Безакцизного, а потом махнул рукой.
— Время пошло.
Адвокат метнулся в другую комнату, притащил ноутбук и, плюхнувшись в кресло, картинно встряхнул кистями, словно пианист перед выступлением. Затем принялся стрекотать по клавиатуре столь стремительно, что, правда, не прошло и получаса, как новый вариант договора был готов и распечатан в двух экземплярах.
— Вот, — заявил Семен Маркович, протягивая листы барону, — такое соглашение я готов подписать хоть сейчас.
Дьявол взял один экземпляр и принялся с сомнением просматривать.