И снова настает ночь полной луны, и я бегу по коридору наружу, к ней, к утесу и морю. Сегодняшнее полнолуние — особое для меня. Это последнее полнолуние перед самым главным для меня днем в году, днем Охоты. Через несколько дней стражники приведут в Логово семерых юношей и семерых девушек. Испуганных, дрожащих... Они знают, что их ждет. Они знают, что такое Логово, и они знают обо мне, о том, кто таится в темноте, среди каменных стен. Они знают об Охоте. Стражники дадут им факелы и немного воды. Совсем немного, потому что нет смысла давать больше. Раньше, чем они ее выпьют, до них доберемся мы. Я и зверь. Нет, не так. Зверь и я. Стражники откроют двери через два дня и найдут четырнадцать трупов, уложенных в ряд. Да, сколько людей войдет в Логово, столько и будет трупов. Зверь не ест человечину, он охотится не из-за голода. Он любит Охоту саму по себе, а потому всегда растягивает ее как можно дальше.
Зверь никогда не нападает сразу. Он следит за жертвами из темноты и ждет, пока они ослабеют от жажды и страха. Ждет, когда кто нибудь отстанет от основной группы, чтобы бесшумно подкрасться к нему или к ней и нанести смертельный удар. Ждет, когда они остановятся на привал и на секунду расслабятся, и тогда он быстро выпрыгивает из темноты, хватает ближайшего человека и убегает с ним. Но убегает недалеко, чтобы остальные могли слышать предсмертные крики. Он подбрасывает на пути жертв мертвые тела их товарищей, а потом глядит из темноты, как они натыкаются на трупы, и слушает, как они кричат в ужасе. Зверю нравится запах крови и страха, и когда он вдыхает этот запах, жажда убийства в нем становится еще сильнее. Порой жертвы пытаются разделиться, надеясь, что зверь не сможет их найти, и отчаянно ищут выход. Но это бесполезно. Зверь с легкостью выслеживает их по запаху и убивает, а единственный выход из Логова закрыт.
Каждый раз зверь оставляет одну из девушек напоследок. Она — его заслуженный трофей, самка, честно добытая в бою, и, возбужденный убийствами, он с удовольствием пользуется своим правом победителя, а потом убивает и ее. В эти минуты зверь мне особенно противен, но в день Охоты его невозможно остановить. Мне остается только смотреть и ужасаться
А впрочем, даже если бы я и мог остановить Зверя, не уверен, что сделал бы это. В конце концов, именно для этого меня оставили в живых, когда я родился. Для этого меня заточили в Логове. Я — ужас. Я — тот, кем путают детей и взрослых. Таково мое предназначение... Я знаю, когда я стану слишком стар и слаб и не смогу охотиться, меня убьют. Я живу до тех пор, пока охочусь, нравится мне это или нет. Да, я бы хотел изменить свою судьбу, но как это сделать? Да, мне хочется свободы от зверя, от Логова, от Охоты, но какой в этом смысл? Там, снаружи, меня никто не ждет, я никому не нужен там. Логово — мой единственный дом, Охота — мое единственное предназначение. Для меня не остается ничего, кроме как бродить по темным коридорам и тосковать о свободе. А зверь во мне тем временем предастся счастливым воспоминаниям, когда я прохожу мимо одного из тех мест, где он убивал свою добычу...
И вот сегодня, в последнее полнолуние перед новой Охотой, и выхожу из дверей. Яркие звезды на чистом небе. Круглая луна. Я глубоко вдыхаю прохладный воздух и оглядываюсь. Она стоит возле входа и напряженно смотрит на меня.
— Я ждала тебя, — ее слова звучат как-то необычно... И во взгляде ее есть что-то такое... какое-то новое чувство... и оно мне не нравится. Она медленно подходит ко мне и говорит умоляюще:
— Послушай, я никогда ничего не просила у тебя до сих пор. А вот теперь... Ты один можешь мне помочь. Я прошу тебя... от всего сердца прошу.
Она поднимает голову и отчаянно выкрикивает
— Ты ведь выполнишь мою просьбу?! Ты выполнишь мою просьбу... брат?!
Я чувствую, как сердце на миг замирает от этих слов. Ни разу за все эти годы она не называла меня братом. А мы ведь действительно только сводные брат и сестра... Нас баюкала на руках и пела песню одна и та же женщина. Но до чего же разной оказалась наша судьба.
— Мне нужно узнать, как пройти через Лабиринт и вернуться назад! Ведь должен быть какой-то способ! Должен!
Я смотрю на нее с недоумением. Я не сразу понимаю, чего она хочет. Что такое «Лабиринт»? Это слово кажется мне смутно знакомым,,. Ах да, вспомнил! Строитель называл мое Логово именно так... Давно, когда еще я впервые оказался в Логове .. Строитель тогда учил меня ориентироваться в поворотах. Память уносится к тем давним временам, и я вспоминаю. . Да, я знаю, что ей нужно, и я знаю, как ей помочь.
Она внимательно ловит выражение моих глаз.
— Так, значит, есть способ? Скажи, умоляю, скажи!
Я в ответ слегка фыркаю.
— Ой, нет, ты же не можешь говорить! Но тогда как...
Я указываю ей на вход.
— Мне пойти с тобой? В Лабиринт? — в ее голосе звучит паника.
Я отчаянно машу головой, потом показываю на себя и на вход.
— А, так ты пойдешь один? Хорошо, я подожду.
Я киваю и ныряю обратно в темноту. На бегу я думаю о том, зачем ей знать, как идти через Логово, и связано ли это как-то с предстоящей Охотой? Во мне нарастает плохое предчувствие, но я гоню его от себя.
Этот простой способ Строитель придумал сам для себя. Хотя он сам спланировал и построил Логово, он и сам порой путался к его коридорах. А потом он научил меня, ведь я тогда был еще ребенком и тоже не мог найти путь через Логово. Я давно уже не пользовался этим способом, мне он ни к чему, но у меня остался тот клубок ниток, который дал мне Строитель. Но где же он! Я роюсь в соломе, озираюсь по сторонам. Да вот он — валяется в углу. Я нагибаюсь и подбираю клубок с пола, стряхиваю с него пыль. Воспоминания о тех днях проплывают в моей памяти. Я хорошо помню Строителя, что не удивительно. Ведь после того, как стражники забрали меня из дворца и поместили в Логово, он был единственным человеком, который со мной говорил. Да, я помню... У него всегда был такой отстраненный вид, как будто он думал о чем-то своем. И говорил он всегда медленно и тихо, так что приходилось вслушиваться .. Я быстро кручу в руки клубок. Строитель... Я не знал, о чем он постоянно думает, да. Ни я, никто не знал, он хорошо умел скрывать свои мысли. Ни я, ни другие не догадывались, что единственное, о чем он мечтает, — это вырваться с острова. Обрести свободу. Любыми способами. Она рассказала мне об этом. И она же рассказала мне о том, как Строителю удалось осуществить свою мечту, и о том, чем он пожертвовал ради своей свободы.
Я смотрю на клубок и спрашиваю себя: что же мне делать? Я не понимаю, что она замышляет, и я не могу спросить ее. Да если бы и мог, вряд ли получил бы правдивый ответ. Плохое предчувствие снова начинает одолевать меня. Если я не отдам ей клубок, то она никогда не узнает тайны Логова... Но как я могу отказать ей в ее просьбе? Нет, это невозможно для меня. Я трясу головой. Мне опять не остается никакого выхода. Это все то же Логово, только уже не из камней, а из чувств, и из него мне точно так же невозможно выбраться.
Когда я выхожу из дверей, она кидается навстречу:
— Что это у тебя? Нитки? Но зачем?
Я обвязываю кусок нити вокруг колонны и показываю ей. Она качает головой в недоумении. Я разматываю нить, иду, поворачиваюсь, изображаю, как могу, что я попадаю в тупик и возвращаюсь назад, держась за нить...
— Все-все, я поняла! Замечательно! Это просто замечательно! Из тебя получился бы отличный актер. Спасибо тебе... брат.
Ока подходит ко мне, забирает у меня клубок, а потом кладет правую руку мне на грудь, прямо напротив сердца, и смотрит мне в глаза Я пытаюсь понять, что я вижу в ее взоре. Сожаление? Тоску? Или, наоборот, торжество? Надежду? Решимость?Или все это имеете? Она отворачивается от меня и уходит вниз, к городу и дворцу. Я провожаю ее взглядом до тех пор, пока она не пропадает в лунных тенях. Тогда я поворачиваюсь и иду на утес. Я встаю там же, где всегда стояла она, и смотрю на лунную дорожку в море. Смотрю и смотрю, до тех пор, пока мне не начинает казаться, что по ней идут две тени. Невысокая хрупкая девушка и огромное рогатое чудовище. Они уходят в море от проклятого острова и проклятого Логова. Свободные. Счастливые.
Охота всегда происходит по одному и тому же распорядку. Каждый год. Всегда одно и то же. Стражники вталкивают в Логово семерых юношей и семерых девушек, а затем закрывают двери. Число жертв никогда не меняется. Ничего никогда не меняется.
Я стою в темноте и смотрю на своих будущих жертв. Я всегда так делаю. Я должен узнать их, понять, на что способен каждый из них. Стражники выдают им горящие факелы и маленькие сосуды с водой, затем закрывают двери... Я моргаю. Мне надо привыкнуть к свету факелов. Поэтому я не сразу замечаю его... Но когда замечаю, шерсть у меня на загривке встает дыбом, а губы растягиваются в оскале. Он не слишком сильно выделяется среди прочих юношей. Ну, может, чуть повыше и чуть пошире в плечах. Обычный человек вряд ли заметил бы разницу, но я наполовину зверь, и мои чувства куда острее. Я вижу, что его мускулы столь же крепки, как и мои, и движения столь же плавны и быстры, если даже не еще быстрее. Взгляд настороженный и цепкий; взгляд охотника, а не жертвы. Он молод, но держится так, как будто уже не в первый раз попадает в подобную переделку. Мне это не нравится, совсем не нравится.
Он начинает отдавать приказы. Громко и четко. Юношей он разбивает на две части: трое пойдут впереди с двумя факелами, трое сзади, с одним факелом. Девушки посередине, он сам тоже посередине. Он не хочет рисковать собой без нужды. Умно. Я не знаю, понимают ли юноши, что он подставляет их под удар, но слушаются они беспрекословно. Должно быть, чувствуют в нем вожака.
Я понемногу успокаиваюсь. Что ж, это будет необычная Охота. Но все равно — у него нет ни единого шанса. Я буду выдергивать юношей из отрада поодиночке, пока он не останется один с семью перепуганными девушками. Ну а дальше... Каким бы хорошим бойцом он ни был, я выше и тяжелее. И потом — у меня есть оружие. Копыта, рога, зубы и когти. А что у него? Только кулаки.