Уже в сумерках он подъехал к здоровенной каменной глыбе, торчащей из земли рядом с очередным перекрёстком. На обтёсанном боку виднелись надписи, большей частью, увы, нечитаемые. За исключением одной, намазюканной самосветящейся краской прямо поверх древних рун: «Налево поедешь — голодным останешься! Направо поедешь — в стогу заночуешь! Прямо поедешь — буквально через четверть часа на постоялый двор “Царский рай” попадёшь! Самое свежее пиво, самые мягкие перины, небывалый комфорт!».
Насчёт четверти часа сладкоречивый вандал не обманул. А вот насчёт комфорта — увы, запущенный вид строений и неприветливость бородатой хозяйской рожи особого доверия не внушали. Но успевший утомиться путник особо привередничать не стал — только поинтересовался, найдётся ли для него отдельная комната.
— Если никого больше нелёгкая не принесёт, то будет отдельная, — осклабился бородач.
— А если принесёт? — недопонял Пеон.
— Тогда будет двухместная.
— А если я заплачу за оба места?..
— Ух ты, заплатит он! А может, ещё и ужин в постель желаешь? Да чтобы дочурка моя принесла, на блюде с голубой каёмочкой?!
— От ужина не откажусь, только я бы предпочёл за столом… или это была шутка?
— Это была угроза! Да ладно, шутка. Нет у меня дочери… сыновья только, да и те в отлучке.
Пеону показалось, что хозяин добавил себе под нос ещё что-то вроде «…на твоё счастье», но очень неразборчиво.
— Чего-чего, простите?
— Не расслышал, что ли?
— Не расслышал.
— А я специально сказал так, чтобы ты не расслышал. Ладно, будет тебе ужин.
Еда оказалась на удивление съедобной, обе постели — мягкими и, вроде бы, без клопов. Пеон выбрал левую, принял горизонтальное положение и, проваливаясь в сон, успел только подумать, какое же это утомительное, однако, дело — поиск приключений.
— Эй, сосед, ты чего, спишь, что ли? Ты это дело брось! Вставай давай, пивка выпьем.
Пеон натянул одеяло на голову, но от этого голос, хрипловатый и очень уверенный, зазвучал не намного тише.
— Я сплю. Сам пей.
— Ну ты неправ! Вот тут ты капитально не прав. Одному пить нельзя, так и запомни накрепко. А то сопьёшься в два счёта, и всё — ты никто, и звать тебя никак.
— Ну не пей, значит. Да что хочешь делай, только не буди.
— Во даёт! Ладно бы я напрашивался, а то ведь угощаю… Ты откуда такой настырный взялся?
— Из Залужанска, — буркнул Пеон. — И это не я настырный, а ты.
— Да ну?! Из Залужанска, в таком камзольчике да налегке?! Что-то ты темнишь. Или ты принц какой-нибудь странствующий, или разбойник. А на разбойника ты не похож. Хозяин наш похож, но не о нём сейчас речь. Так ты кто по жизни-то?
— Художник, — эта ложь на самом деле была почти что правдой: Пеон, действительно, брал уроки живописи и даже не раз удостаивался похвалы самого профессора Золотобуха.
— Ну, это, скажем, не профессия. Такое много кто про себя заявить может. Даже я вот, к примеру.
— Рисую я. За деньги. Людей. Художник-портретист.
— Это другое дело. А ты чего же из Залужанска-то своего уехал? Всех там нарисовал уже, что ли?
— Учиться уехал. Квалификацию повышать. В имскую Академию.
— Ишь ты! Ну и зачем тебе сдался этот Имск?! Чего тебе там такого хорошего повысят? — Отвечая односложно, Пеон рассчитывал поскорее истощить любопытство назойливого соседа, но с последним ответом явно не угадал. — Я вот как считаю: всё, что художнику нужно — это талант. И натура. Вот у натуры-то и учись. И никуда для этого ездить не надо. Или там, в Академии, люди какие-то особенные? Учебные, специально для рисования?
— Вообще-то да. Так и называются — натурщиками…
Пеон, поняв, наконец, что выспаться сегодня не судьба, сел на кровати и протёр глаза. Принесённый нелёгкой однокомнатник на вид вполне соответствовал своему голосу: крепкий, жилистый мужчина лет тридцати с небольшим, одетый просто и безвкусно, зато практично. Рука с коротко оструганными ногтями, сжимавшая кружку, наверняка была тяжёлой. А лицо, вылепленное с грубоватой небрежностью и к тому же украшенное парой глубоких шрамов, казалось бы суровым, если бы не широко оттопыренные уши.
— Вот это, наконец-то, правильное поведение. Давай, поднимай ёмкость. И не беспокойся ты попусту — мне тоже с утра в дорогу, сам понимаешь, так что вот кувшинчик оприходуем — и на боковую. Тебя как зовут?
— Пеон, — имя своё, не слишком редкое, король не счёл нужным изменять, умолчал только о порядковом номере.
— А меня — Ястреб. Ну, значит, будем знакомы.
Пеон, как полагается, в первый приём опорожнил полкружки.
— Ну, и как? Ведь неплохое же здесь пиво, верно?!
— Неплохое. Хотя, на мой вкус, горьковатое.
— Зато не кислое. Так вот… ну, научат тебя, как правильно натурщиков этих рисовать, а живых людей изображать ты тем временем разучишься. И кто ты после этого будешь? Да никто, и звать тебя никак.
— Вот уж не думал, что повстречаю здесь дипломированного искусствоведа.
— Ха! — Ястреб почувствовал иронию, но смущаться и не подумал. — У меня, чтоб ты знал, такая школа за плечами, что никакие дипломы не заменят. Ты такого и не знаешь, что я повидал. Да лучше тебе такого и не знать. Так что ты со мной лучше не спорь, а слушай и воспринимай правильно.
Пеон, назвавшись простолюдином, был готов стоически переносить простецкое обращение, но не до такой же степени!
— Само собой, что в целом твой жизненный опыт богаче моего. Но согласись, что опыт бывает разным. И есть всё-таки вещи, в которых я разбираюсь лучше…
— Опыт, — Ястреб сделал выразительную паузу, разливая по новой, — если он, конечно, правильно усвоен, позволяет смотреть в самую суть вещей. А суть у всех вещей одна и та же. Но понимание этого факта приходит тоже с опытом. Ну что, осознал свою неправоту?
— Да как-то не очень.
— Это у тебя тоже от недостатка опыта. Ничего, я сейчас на примере объясню. Вот знавал я одного астролога-самоучку. Он, наверное, всего один такой на свете и был: гадание по звёздам — это ведь, чтоб ты знал, наука серьёзная, ей помногу лет в университетах обучаются. Зато когда выучатся, могут уверенно предсказывать что угодно в любое время суток, и даже вообще никогда глаза к небу не поднимая, по одним только расчётам. А этот парень, Поленом его звали, сам в своей деревне до всего дошёл, по наитию да по книжкам, что продаются на ярмарках. И поэтому ему обязательно нужно было сначала поглядеть на звёзды своими глазами (телескоп он тоже на ярмарке купил и доработал не без помощи кузнеца). Лишь тогда он мог задавать звёздам вопросы, а они ему нашёптывали ответы.
Метод, конечно, дикарский, но ему позволял достигать исключительной точности предсказаний. А главное — конкретности. То есть, к примеру, вместо «привычные, казалось бы, действия могут привести к неожиданным последствиям» — «не ходи сегодня в кабак, не то напьёшься в хлам, начнешь всем хамить и получишь по морде».
Со временем Полено прославился в местном масштабе, начал пользоваться уважением земляков. Ни одно важное дело не затевалось без его консультации. Да только какие там, в провинции, могут быть важные дела — одни только свадьбы, посевы, мелкие торговые сделки… а ему вдруг захотелось настоящего размаха.
И отправился он ко двору. А при дворе и так уже тесно от всяческих гадателей и просто провидцев, и дипломы у них один другого краснее. Посмеялись, конечно, но потом, видя настойчивость, сжалились. Дали простенький тест на профпригодность и времени до утра. Полено еле дождался ночи, залез на какую-то крышу, прильнул к окуляру… смотрит, а светила над городом все до единого незнакомые. Вроде бы находятся на тех же местах, излучают в том же спектре, но все такие важные, надутые, фамильярности не терпят: любые вопросы — только в письменной форме. Знаться с неучем не желают…
В общем, домой он так и не вернулся — стыдно. Поступил в итоге всё-таки на королевскую службу. Только уже не астрологом, а шутом. Хотя у шутов, надо сказать, возможности для верчения судьбами тоже немаленькие… Но смысл уже не в этом. А в том, что столичные художники нужны в столице, а в Залужанске — нужны залужанские. Сумеешь сделаться столичным — в столице и останешься, а не сумеешь — так там и пропадёшь совсем. И будешь ты никто, и звать тебя никак.
— Пример, конечно, яркий, но нетипичный, — возразил Пеон. От прилагательного «столичный» на него повеяло духом старинных авантюрных романов, главные герои которых, прибыв из глубокой провинции, покоряли Имск своей предприимчивостью, отвагой и прочими несравненными достоинствами. Увы, но жанр естественным образом зачах тогда же, когда бывшее Сердце Призаморья утратило функции финансового и административного центра (взамен Имск приобрёл у приморского Уширска, с небольшой доплатой, репутацию средоточия культуры).
— И вообще, — всё более воодушевляясь, продолжал Ястреб, — если ты молодой, здоровый и с амбициями, то за каким чёртом тебя вообще несёт в эту столицу! Меч в руки, задницу в седло — и вперёд! Совершай подвиг, выручай из беды какую-нибудь принцессу, женись на ней, становись королём! Знаешь, сколько у нас принцесс неспасённых да королевств бесхозных?..
О существовании бесхозных королевств Пеону приходилось слышать и раньше — в основном от военного министра. Тот, правда, под «бесхозностью» подразумевал вовсе не отсутствие законного властителя, а слабость обороны. И потом…
— Ну не всем же быть королями! Должен кто-то и землю пахать, и дома строить, и картины писать. Подданных государству нужно много, а государь — всего один.
— Само собой. Быть королём получится не у всех. Но попытаться должен каждый!
— Несчастное то королевство, где каждый стремится стать королём!
— А то, где никто не хочет быть королём, ещё несчастнее… Так, а пиво у нас уже кончилось. Сбегай-ка за новым кувшинчиком. Снизу, я слышу, шум какой-то доносится — значит, тоже не спят.
Утихнувшее было раздражение всколыхнулось в Пеоне с новой силой.
— Я тебе, между прочим, не оруженосец! Чего раскомандовался?!